Аннотация: Британский агент получает задание выследить банду, организующую побеги из тюрьм для отбывающих долгий срок заключенных и убрать русского двойного агента, которого они освободили. След приводит его на Мальту, где он вступает в схватку с безжалостными убийцами.


---------------------------------------------


 Десмонд Бэгли
 Западня свободы



 Глава первая



 1

 К моему удивлению, офис Макинтоша находился в Сити. С трудом разыскав его в лабиринте улиц между Холборном и Флит-стрит, который для человека, привыкшего к четкой планировке Иоганнесбурга, казался головоломным, я стоял перед невзрачным зданием и смотрел на потертую медную табличку, скромно извещавшую, что в этом строении, словно сошедшем со страниц диккенсовских романов, располагается Англо-шотландский фонд, Лтд.
 Потрогав табличку рукой и оставив на ней смутный отпечаток своего пальца, я усмехнулся. Этот Макинтош, безусловно, понимал, что к чему. Отполированная трудами поколений мальчишек на побегушках, она была хорошо продуманным символом будущего благополучия, – признак настоящего профессионализма. Я сам профессионал и не люблю работать с любителями – они непредсказуемы, небрежны и, с моей точки зрения, просто опасны. Макинтош меня удивил, потому что Англия – вообще духовная родина любительщины, – впрочем, Макинтош был шотландцем, а это большая разница.
 Разумеется, в здании не было лифта, и мне пришлось тащится четыре марша вверх по лестнице в полутьме и в окружении обшарпанных стен мармеладного цвета. Англо-шотландская контора находилась в конце темного коридора, я было засомневался, по тому ли адресу пришел, но все же подошел к столику и сказал: – Риарден. Мне надо видеть мистера Макинтоша.
 Рыжая девица облагодетельствовала меня улыбкой и поставила чашку с чаем на стол.
 – Шеф ждет вас, – сообщила она. – Сейчас посмотрю, освободился ли он.
 Она вошла в кабинет, тщательно прикрыв за собой дверь Ножки ее были хороши.
 Я оглядел стоявшие по стенам шкафы, набитые папками тщетно пытаясь догадаться, что заключено в них. Наверное, дела каких-нибудь англичан и шотландцев. Над шкафами висели две репродукции картин восемнадцатого века – Виндзорский замок и Темза около Ричмонда. Еще была викторианская гравюра, изображавшая Принсис-стрит в Эдинбурге. Все очень по-английски и по-шотландски. Макинтош нравился мне все больше и больше – работа была хорошая и аккуратная. Интересно, как он все это осуществлял – приглашал художника-декоратора или у него есть приятель, постановщик в киностудии?
 Девушка вышла из кабинета.
 – Мистер Макинтош приглашает вас зайти. Прямо сейчас.
 Улыбка ее была очень приятной, и я улыбнулся в ответ, проходя в англо-шотландский храм. Макинтош совсем не изменился. Да, наверное, трудно измениться за два месяца, хотя человек часто выглядит иначе у себя дома, в привычной обстановке, где ощущает себя в безопасности. Я обрадовался, не заметив в Макинтоше перемены – это означало, что он всегда и повсюду уверен в себе. Я люблю людей, на которых можно положиться.
 Пушистые рыжеватые волосы невидимые брови и ресницы делали его лицо непривычно голым. Если бы он не брился с неделю, никто бы, наверное и не заметил. Он был некрупного телосложения, любопытно взглянуть на него во время какой-нибудь заварушки. Такие люди всегда имеют в запасе приемчики, которыми компенсируют недостаток мускульной силы. Впрочем, Макинтош вряд ли полез бы в драку, скорее предпочел бы использовать свой мозг.
 Он положил руки на стол.
 – Ну вот, – он сделал паузу и, словно выдохнув, произнес мое имя. – Риарден. Как летели, мистер Риарден?
 – Ничего.
 – Прекрасно. Садитесь, мистер Риарден. Хотите чаю? – Он слегка улыбнулся. – Конторские работники постоянно пьют чай.
 – Хорошо, – сказал я и сел.
 Он подошел к двери.
 – Не вскипятите ли еще чайку, миссис Смит?
 Дверь негромко щелкнула, когда он закрыл ее.
 – Она знает?
 – Конечно, – спокойно ответил он. – Я не могу обойтись без миссис Смит. Она к тому же очень хорошая секретарша.
 – Смит? – иронически переспросил я.
 – Да, это ее настоящая фамилия. Ничего невероятного. Кругом полно Смитов. Пока она подойдет, отложим серьезный разговор. Он уставился на меня. – На вас довольно легкий костюм для нашей погоды. Не подхватите воспаление легких.
 – Может, вы мне порекомендуете портного? – ухмыльнулся я.
 – А что, порекомендую. Вы должны пойти к моему человеку. Он немного дорог, но это мы уладим. – Он открыл ящик стола и вытащил из него толстую пачку банкнот. – Это вам на расходы.
 Не веря своим глазам, я смотрел, как он отсчитывает пятерки. Отделив тридцать, он приостановился.
 – Сделаем, пожалуй, двести, – решил он и добавил еще десять бумажек. – Вы не возражаете против наличности? – спросил он, подталкивая кучу денег ко мне. – В нашем деле обычно предпочитают чеки.
 Я запихнул деньги в бумажник прежде, чем он мог бы передумать.
 – Мне это кажется немного странным. Не ожидал от вас такой щедрости.
 – Ничего, это входит в смету расходов, – сказал он сдержанно. – А потом, вы же это заработаете. – Он предложил мне сигарету. – Ну как там Иоганнесбург?
 – Все тот же, все так же потихоньку меняется. С тех пор как вы там были, они построили еще один административный корпус.
 – За два месяца? Недурно.
 – За двенадцать дней, – бросил я.
 – Ну, вы, южноафриканцы, просто заводные ребята. А, вот и чай.
 Миссис Смит поставила поднос с чашками на стол и пододвинула стул. Я смотрел на нее с любопытством, потому что любой, кому доверял Макинтош, представлялся мне человеком необычным. А вот в ней-то как раз ничего необычного не было – типичная секретарша в типичной костюмной паре. В других обстоятельствах я бы смог хорошо поладить с миссис Смит, – подумал я. Разумеется, в отсутствие мистера Смита.
 Макинтош махнул рукой.
 – Будьте нашей мамой-хозяйкой, миссис Смит. – Она занялась чашками, а Макинтош обратился ко мне. – Я вас не представил, но, думаю, это ни к чему, – вас все равно долго здесь не будет. Перейдем сразу к делу.
 Я подмигнул миссис Смит.
 – Очень жаль.
 Она посмотрела на меня серьезно.
 – Сахару? – спросила она.
 Макинтош сложил ладони шалашиком.
 – Вы знаете, что Лондон – мировой центр торгами брильянтами?
 – Нет, я думал, что это Амстердам.
 – Там занимаются их огранкой. А в Лондоне они продаются и покупаются в любом виде – от необработанных камней до готовых ювелирных изделий. – Он улыбнулся. – На прошлой неделе я посетил одно место, где брильянты продаются как масло в бакалейной лавке, целыми брикетами.
 Я взял чашку, поданную мне миссис Смит.
 – Ну, там, вероятно, такая охрана...
 – Разумеется. – Он раздвинул руки как рыбак, рассказывающий о своей добыче. – У сейфов там вот такие стены, и все опутано такой сетью всяких электронных устройств, что если вы в неположенном месте и не вовремя моргнете глазом, туда мгновенно прибудет половина столичной полиции.
 Я отхлебнул чаю, поставил чашку на стол.
 – Я не взломщик сейфов, – сказал я. – Я даже не знал бы, с чего начать. Вам понадобится опытный медвежатник, да еще с командой.
 – Спокойно, спокойно, – сказал Макинтош. – Знаете, именно Южная Африка натолкнула меня на мысль о брильянтах. У брильянтов огромные преимущества – они относительно анонимны, транспортабельны, их легко продать. Подходящее дело для южноафриканца, а?
 – Вы знаете что-нибудь о ИДБ?
 Я покачал головой.
 – Нет, это не мое дело. Пока.
 – Ну, неважно. Может, и к лучшему. Вы – толковый грабитель, Риарден. Вам удается быть в безопасности. Сколько раз вы сидели?
 Я ухмыльнулся.
 – Один раз. Восемнадцать месяцев. Но это было давно.
 – Ну вот. Вы сменили свои методы, свои цели, не так ли? О вашем почерке никаких данных в компьютере нет. Я и говорю – вы толковый специалист. Думаю, то, что я имею в виду, будет по вашей части. И миссис Смит думает так же.
 – Что ж, я слушаю, – сказал я осторожно.
 – Главный почтамт в Британии – учреждение замечательное, – неожиданно начал он. – Некоторые утверждают, что у нас – лучшая почтовая служба в мире. Другие считают иначе, судя по письмам читателей в "Дейли Телеграф". Но, в конце концов, англичане любят поворчать. А вот страховые компании ценят нашу почту высоко. Теперь скажите мне, что самое примечательное в брильянте?
 – Он сверкает.
 – Необработанный брильянт не сверкает, – поправил он. – Он похож на обкатанный морем кусок бутылочного стекла. Подумайте снова.
 – Он твердый, – сказал я. – Кажется, тверже ничего не бывает.
 Макинтош в досаде прищелкнул языком.
 – Нет, он не хочет думать! Правда, миссис Смит? Скажите-ка ему.
 – Размер. Или почти отсутствие такового, – спокойно произнесла она.
 Макинтош сунул мне под нос кулак.
 – Вы можете держать в руке целое состояние, и никто даже не догадается об этом! – вскричал он. – Можно положить брильянтов на сотню тысяч фунтов в спичечный коробок. Что тогда получится?
 – А что получится? – спросил я.
 – Получится посылка, Риарден. Бандероль. То, что можно обернуть в коричневую бумагу, наклеить марку, написать адрес и отправить по почте.
 Я уставился на него.
 – Брильянты отправляют по почте?
 – А почему бы нет? Почта работает надежно и страховые компании полагаются на это. В общем, ребята знают, что делают. – Он повертел в руках коробок. – В свое время для пересылки брильянтов использовались курьеры. Но в этой системе было много недостатков. Во-первых, за курьерами следили и часто нападали на них. Такие прискорбные случаи известны. Во-вторых, курьеры тоже люди, их можно подкупить. А честных людей не так много. В общем, эта система оказалась ненадежной.
 – Теперь рассмотрим нынешнее положение дел, – продолжал он с новым энтузиазмом. – Когда бандероль отправлена и попала в чрево почтовой службы, никто, даже сам Бог, не может ее выудить оттуда, пока она не окажется в пункте назначения. Почему? Да потому, что никто точно не знает, где она. Найти ее среди миллионов пакетов все равно, что искать в стоге сена – нет, не иголку даже, а соломинку определенного вида. Вы следите за моей мыслью?
 Я кивнул.
 – Все звучит логично.
 – Вот именно, – сказал Макинтош. – Миссис Смит изучала эту проблему. Она у нас умница. Продолжайте, миссис Смит.
 Секретарша заговорила ровным холодным голосом.
 – Однажды служащие страховых компаний занялись подсчетом утерь почтовых отправлений и пришли к выводу, что, если принять некоторые меры предосторожности, на почту можно вполне положиться. Начать с того, что бандероли могут быть разных размеров – от спичечного коробка до чайного короба. На них можно наклеить различные ярлыки той или иной известной фирмы – чтобы скрыть содержимое. Самое же главное – анонимность адресата. Есть множество мест, ничего общего не имеющих с ювелирным делом, куда идут эти посылки с камнями, причем адреса постоянно меняются.
 – Очень интересно, – заметил я. – Ну, и как нам расколоть эту систему?
 Макинтош откинулся на спинку кресла и вновь сложил пальцы рук вместе.
 – Представьте себе почтальона, идущего по улице. Зрелище обыденное. А он несет в сумке на сотню тысяч фунтов брильянтов и, самое интересное, не подозревает об этом, как и любой другой. Даже получатель, нетерпеливо ждущий эти брильянты, не может рассчитывать на то, что получит их в точно определенное время, несмотря на всю саморекламу почтового ведомства. Причем, заметьте, посылки отправляются обыкновенной почтой, никакой этой чепухи с заказными или, там, специальными уведомлениями нет. Иначе это дело легко будет раскусить.
 Я сказал задумчиво:
 – Похоже, что вы несколько приукрашиваете картину, ну да ладно, может, у вас есть что-нибудь на уме. Готов вам верить.
 – Вы когда-нибудь фотографировали?
 Я еле сдержался, чтобы не взорваться. Этот человек был просто мастером наводить тень на плетень. Вот таким же он был и в Иоганнесбурге: и двух минут не мог говорить, не увиливая куда-нибудь в сторону.
 – Ну, случалось пару раз нажимать на кнопку, – ответил я сухо.
 – Вы снимали на черно-белую или цветную?
 – И то, и другое.
 Макинтош был явно удовлетворен.
 – Когда вы делаете цветные снимки, – я имею в виду слайды, – то, посылая пленку в проявку, что вы получаете обратно?
 Я посмотрел на миссис Смит, ища у нее сочувствия.
 – Как что? Кадры со снимками. – Я помолчал и добавил. – В рамочках.
 – А еще что?
 – Больше ничего.
 Он вытянул вверх палец.
 – О нет, еще кое-что. Вы получаете характерную желтую коробку, в которую эти штуки упакованы. Да, именно желтую. Если человек идет по улице и несет в руке такую коробку, вы посмотрите на него и скажете: "Ага, этот человек несет слайды, Кодак-хром".
 Я внутренне напрягся. Макинтош, кажется, подбирался к сути дела.
 – Ну ладно, – резко сказал он. – Объясню ситуацию. Мне известно, когда отсылается посылка с брильянтами. Мне известно, куда она отсылается – есть адрес. Самое главное, я знаю, как она будет выглядеть. Вы будете ждать в определенном месте, пока не появится почтальон с желтой коробкой, содержащей неоправленных камней на сумму сто двадцать тысяч фунтов. Ваша задача состоит в том, чтобы так или иначе отнять ее у него.
 – Как это вы обо всем этом узнали? – спросил я с удивлением.
 – Это не я, это миссис Смит. Вся операция придумана ею. Ей пришла в голову идея, она же произвела необходимые изыскания. А как она это сделала, вас не касается.
 Я посмотрел на нее с новым интересом и увидел, что у нее зеленые глаза. В них светился какой-то огонек, а на губах мелькнула слегка ироническая усмешка, но тотчас исчезла.
 – Пожалуйста, как можно меньше насилия, мистер Риарден, – серьезно сказала она.
 – Да, – согласился Макинтош, – по возможности меньше. Ровно столько, чтобы без помех исчезнуть. Я не верю в насилие, знаете ли. Это вредит делу. Имейте это в виду.
 – Но почтальон ведь не вручит посылку мне. Я должен буду вырвать ее у него, – возразил я.
 Макинтош зловеще оскалился.
 – Значит, это будет грабеж с применением насилия. В случае неудачи, вам повезет, если получите десять лет. Судьи ее Величества в таких делах поступают жестко, особенно когда речь идет о столь крупных суммах.
 – Да, – протянул я задумчиво и улыбнулся ему еще более мрачно.
 – Но полиции придется нелегко, – продолжал он. – Я буду поблизости, и вы сразу передадите мне камни. Через три часа их уже в этой стране не будет. Миссис Смит, дайте сведения о банке.
 Она открыла папку и, достав из нее чистый бланк, протянула его мне.
 – Заполните.
 Это было заявление об открытии счета в одном из банков Цюриха. Миссис Смит сказала:
 – Английские политики могут не любить цюрихских гномов, но по временам они бывают полезны. Ваш номер довольно сложный, запишите его словами в этой рамке. – Она положила палец на бумагу, и я послушно нацарапал несколько слов. – Этот номер, будучи написан вместо подписи на чеке, позволит вам получить любую сумму до сорока тысяч фунтов стерлингов в любой валюте.
 Макинтош хмыкнул.
 – Только, разумеется, сначала надо достать брильянты.
 Я посмотрел на них.
 – Вы забираете две трети.
 – Это моя идея, – холодно заметила миссис Смит.
 – У нее дорогой вкус.
 – Не сомневаюсь, – отозвался я. – Позволяет ли ваш вкус визит в ресторан? Ресторан должны порекомендовать вы, я новичок в Лондоне.
 Прежде, чем она успела ответить, вмешался Макинтош.
 – Вы здесь не для того, чтобы заигрывать с моими подчиненными, Риарден, – строго сказал он. – Лучше, чтобы вас не видели с нами. Быть может, потом, когда все будет позади, мы пообедаем где-нибудь – все втроем.
 – Благодарю, – уныло сказал я.
 Он написал что-то на клочке бумаги.
 – Я предлагаю вам после ланча... э... прощупать местечко, – так, кажется, говорят. Вот адрес. – Он через стол пододвинул бумажку ко мне и снова начал писать. – А это адрес моего портного. Только не перепутайте, а то все рухнет.

 2

 Я поел в "Петухе" на Флейт-стрит и принялся разыскивать адрес, данный мне Макинтошем. Разумеется, сначала пошел в другую сторону, – Лондон – чертовское место для тех, кто его не знает. Я не стал брать такси, потому что предпочитаю действовать осторожно, может, даже слишком осторожно. Но именно поэтому мне всегда сопутствовал успех.
 Как бы там ни было, очутившись на улице, называвшейся Ладгейт-Хилл, пройдя по ней некоторое расстояние, понял что иду не туда. Я повернул, пошел в сторону Холборна и тут заметил, что нахожусь рядом с центральным уголовным судом. На вывеске это и было написано. Я удивился, так как всегда думал, что он зовется "Олд-Бейли". Увидел и позолоченную статую Правосудия на крыше, знакомую даже мне, южноафриканцу, – мы ведь тоже смотрим кино.
 Все это выглядело очень заманчиво, но у меня не было времени, подобно туристу, глазеть вокруг, и я не стал заходить внутрь, чтобы посмотреть, не слушается ли там какое-нибудь дело. Вместо этого прошел по Лезер-лейн и увидел уличный рынок, на котором люди с тележек продавали всякое барахло. Мне это все не понравилось, – в такой толпе трудно быстро скрыться. Я должен быть уверен, что не возникнет никакого шума, – значит надо будет стукнуть этого почтальона прилично. Мне даже стало заранее жаль его.
 Прежде, чем проверить адрес, немного покружил в этом районе, определяя все возможные пути отхода. Я обнаружил, что Хэттон-гарден идет параллельно Лезер-лейн, и вспомнил, что там окопались торговцы брильянтами. Ничего странного: этим ребятам удобно иметь пункт прибытия товара неподалеку.
 Я провел здесь полчаса, приглядываясь к различным магазинчикам и лавкам. Они бывают очень полезны, когда нужно быстро исчезнуть. Я решил, что наиболее подходящим для моего исчезновения будет небольшой магазинчик под названием "Гамедж" и потратил еще минут пятнадцать на то, чтобы получше ознакомиться с будущим местом действия. Этого было, конечно, мало, но на данной стадии операции не следовало строить слишком жесткие планы. Многие люди, занимающиеся такого рода делами, совершают ошибку – они слишком рано все детально планируют, воображая себя полными хозяевами положения, и операция от этого теряет гибкость и подвижность.
 Я прошел обратно на Лезер-лейн и нашел адрес, данный Макинтошем. Учреждение помещалось на втором этаже, так что я доехал на скрипучем лифте до третьего и спустился по лестнице вниз. "Компания по производству одежды Бетси-Лу, Лтд." был открыта, но я не стал туда заходить и представляться. Вместо этого я внимательно осмотрел все подходы к ней и нашел их вполне приличными. Впрочем, прежде, чем решать что-либо определенное по поводу того, как осуществлять свой план, я должен был понаблюдать за действиями почтальона.
 Я не долго задержался там, ровно столько, чтобы получить общее представление о месте, и через десять минут опять был в "Гамедже" и звонил по телефону. Миссис Смит, видимо, буквально висела на телефоне, потому что ответила после первого же звонка.
 – "Англо-шотландский фонд", – сказала она.
 – Риарден.
 – Я соединю вас с Макинтошем.
 – Подождите, – остановил я ее. – Скажите, вы что, просто Смит?
 – То есть? Что вы имеет в виду?
 – Но разве у вас нет имени?
 Помолчав она сказала:
 – Зовите меня Люси.
 – Ого! Я просто не верю своим ушам!
 – Лучше поверьте.
 – А мистер Смит существует?
 Мне показалось, что телефонная трубка покрылась инеем, когда "Люси" ледяным тоном произнесла:
 – Это не ваше дело. Соединяют вас с Макинтошем.
 Послышался щелчок, затем все звуки временно пропали. Я подумал, что великого любовника из меня не получается. Впрочем, ничего удивительного. Я не мог ожидать, что Люси Смит, – если так ее звали в действительности, – пойдет на сближение любого рода до того, как работа будет закончена. Мне стало грустно.
 Голос Макинтоша взорвался в моем ухе:
 – Привет, мой милый.
 – Я готов еще поговорить с вами об этом.
 – Да? Что ж заходите завтра в то же время.
 – Хорошо, – сказал я.
 – Кстати, вы были у портного?
 – Нет.
 – Лучше поторопитесь, – сказал он. – Нужно вас обмерить, потом будет три примерки. Времени в обрез до того, как вас заметут.
 – Очень смешно, – сказал я и бросил трубку. Хорошо Макинтошу отпускать ехидные замечания – его часть работы была не пыльной. Интересно, что он вообще делает в своем обшарпанном кабинете, кроме организации похищения брильянтов.
 Я взял такси до Вест-Энда и нашел там магазин Остина Рида, где купил симпатичный плащ и картуз, один из таких, какие носят провинциальные джентльмены, – с длинным козырьком. Они хотели завернуть его, но я свернул его и сунул в карман плаща, который перекинул через руку.
 К портному Макинтоша я не пошел.

 3

 – Значит, выдумаете, это осуществимо, – сказал Макинтош.
 Я кивнул.
 – Надо еще кое-что уточнить, но в целом все выглядит хорошо.
 – А что вам надо уточнить?
 – Во-первых, когда должна быть сделана работа?
 Макинтош улыбнулся.
 – Послезавтра, – сказал он беспечно.
 – Господи! – воскликнул я. – Времени остается мало. Он хмыкнул.
 – Все будет кончено меньше, чем через неделю после того, как вы появились в Англии. – Он подмигнул миссис Смит. – Мало найдется таких, кому удается получить сорок тысяч фунтов за неделю не такой уж трудной работы.
 – Но по крайней мере одного такого я вижу прямо сейчас, – произнес я с сарказмом. – Не заметил, чтобы вы уже заработали себе мозоли.
 Его это не смутило.
 – Организация, – вот мое дело и мой конек, – сказал он.
 – Итак, остаток дня и завтрашний я должен посвятить изучению методов работы британского почтальона.
 – Сколько доставок в день? – Макинтош покосился на миссис Смит.
 – Две, – сказала она.
 – Вы можете задействовать кого-нибудь для наблюдения? – Я не хочу сам слишком долго околачиваться в районе Лезер-лейн. На меня могут обратить внимание как на праздношатающегося, и это испортит все дело.
 – Все уже сделано, – сказала миссис Смит. – Вот расписание.
 Пока я изучал его, она развернула на столе какую-то схему.
 – Это план второго этажа, – сказала она. – Удачно, что в этом здании нет почтовых ящиков внизу, как это часто бывает. Почтальон сам разносит корреспонденцию по всем офисам.
 Макинтош поставил на бумагу палец, словно воткнул нож.
 – Вот в этом месте должна произойти ваша встреча с почтальоном. У него в руке будут письма для этой треклятой компании, и вы увидите, несет ли он с собой посылку или нет. Если нет, вы ничего не предпринимаете и ждете следующей доставки.
 – Больше всего меня беспокоит ожидание. Я буду заметен, как торчащий перст.
 – Вам сняли на этом этаже контору. Миссис Смит сделала необходимые покупки – электрический чайник, чай, кофе, сахар, молоко и корзинку с деликатесами от "Фортнума". Будете жить, как король. Надеюсь, вы любите черную икру?
 – Ну и ну, – отдуваясь, сказал я. – Только не консультируйте меня, как надо со всем этим обращаться.
 Макинтош лишь улыбнулся и бросил мне через стол ключи на колечке.
 – Как же называется моя фирма? – спросил я, забирая ключи.
 – "Киддьякар Тойз, Лимитед", – сообщила миссис Смит. – Это подлинная компания.
 Макинтош рассмеялся.
 – Я являюсь ее основателем. Капитал – двадцать пять тысяч.
 Остаток утра мы провели в уточнении плана, и я не нашел в нем никаких непродуманных моментов. Люси Смит мне нравилась все больше и больше. У нее был острый, как бритва, ум, от которого не ускользало ничто, и тем не менее, ей удавалось сохранять женственность и избегать начальнического тона, что для умных женщин, как правило, не характерно. Когда мы, наконец, более или менее все обсудили, а сказал:
 – Ну вот что, Люси – это ведь не настоящее ваше имя. Как вас зовут?
 Она посмотрела на меня своими ясными глазами.
 – Я полагаю, это не имеет значения, – сказала она ровным голосом.
 Я вздохнул.
 – Наверное, нет.
 Макинтош с интересом наблюдал за нами, затем резко сказал:
 – Я же предупреждал вас – никаких штучек с моими сотрудниками, Риарден. Занимайтесь своим делом и точка. – Он взглянул на часы. – Вам пора.
 Я покинул мрачноватый, девятнадцатого века офис и пошел поесть в "Петухе", а остаток дня после ланча провел в зарегистрированной конторе "Киддьякар Тойз, Лимитед", в двух шагах от "Компании Бетси-Лу, Лимитед". Все было так, как обещал Макинтош, и я приготовил себе чашечку кофе, с удовольствием отметив, что миссис Смит сделала все по-настоящему, и кофе был настоящий, а не дрянной быстрорастворимый порошок.
 Из окна открывался хороший вид на улицу, и маршрут почтальона просматривался как на ладони. Даже без предупредительного звонка Макинтоша я мог засечь его за пятнадцать минут до появления. Убедившись в этом, я сделал пару вылазок из конторы и прошелся по коридору, рассчитывая время, правда без особого смысла, так как не знал скорости почтальона, но все же такая прикидка была небесполезной. Я выяснил, сколько времени мне потребуется, чтобы дойти от своего офиса до "Гамеджа", двигаясь быстро, но без привлекающей внимания спешки. В "Гамедже" я провел час, прорабатывая свой путь отхода, затем, поскольку делать было больше нечего, отправился в отель.
 Следующий день походил на предыдущий за исключением того, что я мог попрактиковаться на почтальоне. За первой доставкой я наблюдал через приоткрытую дверь с хронометром в руках. Может, это выглядело и глупо, – ведь, в конце концов, я должен был только стукнуть почтальона и больше ничего. Но слишком многое было поставлено на карту, и я предпочел все тщательно прорепетировать.
 Во время второй доставки я произвел предварительно сближение с почтальоном. Как выяснилось, Макинтош был прав – когда тот подходил к двери "Бетси-Лу", в его руке была пачка писем, и коробка для кодаковских слайдов была бы хорошо заметна. Надо надеяться, что Макинтош прав и относительно брильянтов, – было бы дьявольски глупо завершить всю операцию приобретением фотографий Бетси-Лу на пикнике в Брайтоне.
 Перед уходом я позвонил Макинтошу. Он сам взял трубку.
 – Я полностью готов, – доложил я.
 – Прекрасно. – Он помолчал. – Больше мы с вами не увидимся, – если не считать встречи для передачи товара. Ради Бога, будьте поаккуратнее.
 – А что такое? Что-нибудь идет не так?
 Вместо ответа он сказал:
 – Когда вернетесь в отель, вас будет ждать подарок. Обращайтесь с ним с осторожностью. – Опять помолчал. – Счастливо.
 – Передайте мой теплый привет миссис Смит, – сказал я.
 Он кашлянул.
 – Какой смысл?
 – Может, и никакого. Но мне так хочется.
 – Предположим. Но она завтра уже будет в Швейцарии. Когда следующий раз увижу ее, передам. – Он повесил трубку.
 Я отправился в отель и нашел там на столе небольшую коробку. В ней уютно лежала короткая резиновая дубинка – свинчатка с трубчатой ручкой и аккуратной петелькой для кисти. Рядом находилась полоска бумаги, на которой были отпечатаны слова: "Достаточно сильно, но не слишком".
 Я рано лег спать в этот вечер. Завтра предстояло много работы.

 4

 На следующий день я отправился в Сити, совсем как обычный деловой джентльмен. Впрочем, без котелка и зонтика. Я вышел рано, до начала работы большинства контор, так как первая доставка почты была ранней. Прибыл в Киддьякар-Тойз с запасом в полчаса и сразу же поставил кофейник на плитку. Затем выглянул в окно. Уличные торговцы по Лезер-лейн уже начали копошиться, готовясь к своей ежедневной работе. Макинтоша видно не было. Но я не беспокоился, – он должен находиться где-то поблизости, наблюдать за почтальоном.
 Только я выпил чашечку кофе, раздался звонок. Макинтош проговорил: "Он идет" и тут же повесил трубку.
 Чтобы не утруждать ноги, почтальон разработал свою схему обхода здания. Сначала он поднимался лифтом на верхний этаж, а затем по лестнице спускался вниз, разнося почту по адресатам. Я надел плащ, картуз и, чуть-чуть приоткрыв дверь, стал прислушиваться к звуку лифта. Лифт двинулся вверх только минут через десять. Тогда я вышел в коридор и притворил дверь, не запирая ее.
 В здании в это время суток было тихо, и я хорошо слышал шаги почтальона. Вот он стал спускаться с четвертого этажа на третий, а я спустился на один марш ко второму. Он дошел до площадки третьего этажа и пошел по коридору. Затем я услышал, как он возвращается, и, быстро поднявшись по лестнице, пошел по направлению к своему офису. Я столкнулся с ним лицом к лицу недалеко от моей двери. Желтой коробки у него не было.
 – Доброе утро, – сказал он. – Какая погода сегодня, а?
 Он промчался мимо меня по лестнице, а я, подойдя к двери, притворился, будто открываю ее ключом. Когда я оказался в офисе, то почувствовал, что слегка вспотел. Немного, но все же это был знак моего внутреннего напряжения. Смешно, – ведь мне нужно только забрать небольшую коробку у ничего не подозревающего человека – и все! Это было простейшим делом, и причин для волнения я не видел.
 Меня взволновало содержимое коробки. Сто двадцать тысяч фунтов – чертовская сумма. Я почувствовал себя человеком, который спокойно шел по бровке тротуара и вдруг обнаружил под собой пропасть – тут невольно покроешься холодным потом.
 Я подошел к окну и приоткрыл створку – не для того, чтобы проветрить комнату, а чтобы дать знак Макинтошу о том, что первая доставка была пустой. Посмотрев вниз на Лезер-лейн, я увидел его на условленном месте. Он стоял перед тележкой с овощами и фруктами и нервно тыкал пальцем помидоры. Бросив короткий взгляд вверх, он повернулся и ушел.
 Я закурил сигарету и сел за стол с утренней газетой в руках. До второй доставки оставалось порядочно времени.
 Спустя два часа телефон зазвонил снова.
 – Надеюсь, на этот раз будет удачнее, – сказал Макинтош и повесил трубку.
 Я начал все сначала. Стоя на площадке ниже третьего этажа, я внимательно вслушивался в то, что происходило в коридоре. Теперь это было более трудно – здание уже заполнилось служащими, и многое зависело от того, удастся ли мне встретиться с почтальоном наедине. В этом случае дело не представляло большого труда. Если же в коридоре окажутся люди, мне придется хватать коробку и удирать.
 Послышались мерные шаги – почтальон шел к лестнице. Я поднялся по ступенькам и быстро огляделся, как человек, собирающийся переходить улицу. В коридоре, кроме меня и почтальона никого не было. Я посмотрел на его руки. Он нес пачку писем и прямо поверх нее располагалась маленькая желтая коробка.
 Мы встретились рядом с дверью моего офиса.
 – У вас есть что-нибудь для меня? Вот моя комната, – сказал я и показал на дверь за его спиной.
 Он повернулся, чтобы посмотреть на табличку, и тут я нанес ему дар свинчаткой по голове, моля Бога о том, чтобы у него не оказался слишком тонкий череп. Он застонал, ноги у него подкосились. Я подхватил его прежде, чем он упал, и толкнул на дверь своего офиса. Та отворилась, и тело его растянулось на пороге. Письма рассыпались веером, и среди них с легким стуком кувыркнулась маленькая коробочка.
 Я наклонился над ним, втянул его внутрь и ногой захлопнул дверь. Затем, схватив желтую коробочку, я сунул ее в другую коричневую, неприметного вида, которую Макинтош специально приготовил для этого и которую я должен был незаметно передать ему на улице.
 Не прошло и минуты с тех пор, как я встретился с почтальоном в коридоре, а я уже вышел из комнаты и запер дверь на ключ. Как раз в этот момент кто-то прошел мимо меня и скрылся в офисе Бетси-Лу. Я дошел до лестницы и стал спускаться – быстро, но без спешки: почтальон должен был прийти в себя не раньше, чем через три минуты. К тому же ему еще надо было выбраться из комнаты.
 Очутившись на улице, я увидел Макинтоша, смотревшего в мою сторону. Он тотчас же отвел глаза и слегка отвернулся. Перейдя на другую сторону, я без труда столкнулся с ним в круговерти толпы.
 – Извиняюсь, – промычал я, незаметно передавая ему коробку, и продолжал свой путь в направлении Холборна.
 Не успел я отойти достаточно далеко, как раздался звон разбитого стекла и чей-то взволнованный крик. Почтальон оказался умницей. Он не стал терять времени на то, чтобы выйти через запертую дверь, а сразу же, чтобы привлечь к себе внимание, вышиб окно. Видимо, удар оказался не таким уж сильным. Я рассчитывал, что он пробудет без сознания дольше.
 Тем не менее опасность миновала. Видеть меня он не мог, и с каждой секундой я уходил все дальше и дальше. На выяснение происшествия понадобится минут пять, а к тому времени я рассчитывал быть вне пределов досягаемости. Как и Макинтош тоже. Собственно, именно ему теперь никак нельзя было засветиться, – брильянты ведь были у него.
 Я нырнул в одну из дверей "Гамеджа" и двинулся по магазину, как человек, знающий, что ему нужно. Дойдя до уборной, вошел в нее и заперся в кабине. Сняв плащ, вывернул его наизнанку – я тщательно выбирал такой, чтобы подкладка контрастировала с внешней стороной. Затем вынул из кармана картуз с козырьком, а шляпу с некоторым сожалением превратил в бесформенный комок и сунул его в карман. Ничего не поделаешь, – оставлять ее там было неразумно.
 Одежда сильно меняет человека, и из туалета вышел совершенно другой мужчина. Я еще послонялся у прилавков и купил себе новый галстук, хотя эта предосторожность возможно была излишней. Выйдя из главного входа, я двинулся по Холборну, держа путь на запад. О такси не могло быть и речи, – шоферов, естественно, будут спрашивать о пассажирах, взятых в районе происшествия.
 Полчаса спустя я был в пабе недалеко от Оксфорд-стрит и Мраморной арки и с наслаждением поглощал полпинты пива. Операция прошла гладко и чисто, но еще не кончена. Я не был вполне уверен в том, что вторую половину дела Макинтошу удастся провести благополучно.
 Этим же вечером, когда я собирался выйти из своего номера в город, раздался решительный стук в дверь. Я открыл ее, и передо мной предстали двое крупных мужчин, одетых старомодно и с хорошим вкусом. Один из них спросил:
 – Вы Джозеф Алойзиус Риарден?
 Мне не пришлось ломать голову, чтобы сообразить, что эти двое были полицейские. Я криво усмехнулся.
 – Можно без Алойзиуса.
 – Мы из полиции. – Он небрежно махнул перед моим носом раскрытым бумажником. – Надеюсь, вы поможете нам в нашем расследовании.
 – О! – воскликнул я. – Это что, удостоверение? Никогда в жизни не видел.
 Неохотно он опять открыл бумажник и дал мне прочесть свою карточку. Это был следователь, инспектор Джон М. Бранскилл. Я решил поболтать немного.
 – Такие вещи можно увидеть в биоскопе. Никогда не думал, что это произойдет со мной.
 – Биоскоп? – переспросил он удивленно.
 – Ну да, – это кино. Мы кино называем биоскопом в Южной Африке. Я ж оттуда. Не знаю, чем смогу вам помочь, инспектор. В Лондоне я приезжий, да и вообще в Англии впервые. Я здесь меньше недели.
 – Это мы все знаем, мистер Риарден, – мягко сказал Бранскилл.
 Значит, они уже навели обо мне справки. Здорово работают ребята. Британская полиция вообще замечательная.
 – Разрешите войти, мистер Риарден? Я надеюсь, что вы все-таки сможете нам помочь.
 Я посторонился и пропустил их в комнату.
 – Входите, садитесь. Здесь только один стул, кто-нибудь садитесь на кровать. Снимите ваши пальто.
 – В этом нет необходимости, – заметил Бранскилл. – Мы ненадолго. Это следователь, сержант Джервис.
 Джервис выглядел более крепким орешком, чем Бранскилл. Этот был уже пообтесан, обходителен, что приходит с возрастом. А тот еще состоял из углов, молодой и твердый, как кремень, полицейский.
 – Чем могу быть полезен? – спросил я.
 – Мы ведем расследование по делу о краже бандероли у почтальона на Лезер-лейн. Сегодня утром, – сказал Бранскилл. – Что вы можете нам сказать об этом, мистер Риарден?
 – Где это – Лезер-лейн? Я в Лондоне не ориентируюсь.
 Бранскилл посмотрел на Джервиса, тот на Бранскилла, потом оба посмотрели на меня.
 – Ну, мистер Риарден, постарайтесь что-либо вспомнить.
 – У вас есть судимость, – неожиданно выпалил Джервис.
 Это был выстрел "в молоко". Я произнес с горечью:
 – Я вижу, ребята, вы не даете мне об этом забыть. Да, у меня есть судимость. Я провел восемнадцать месяцев в центральной тюрьме Претории – восемнадцать месяцев в холодном каменном мешке. Но это было давным-давно. С тех пор я завязал.
 – До сегодняшнего утра, возможно, – предположил Бранскилл.
 Я посмотрел ему прямо в глаза.
 – Не пытайтесь продать мне старое барахло. Вы мне прямо скажите, что я по-вашему сделал, и я вам прямо отвечу – сделал я это или нет.
 – Какой молодец, – пробормотал Бранскилл. – Правда, сержант?
 Джервис как-то странно крякнул и сказал:
 – Не возражаете, если мы обыщем вашу комнату, Риарден?
 – Для сержантов – мистер Риарден, – сказал я. – У вашего начальника манеры лучше, чем у вас. И я решительно возражаю против обыска, пока у вас нет ордера.
 – О, он у нас есть, – спокойно возразил Бранскилл. – Начинайте, сержант. – Он вынул из кармана бумагу и передал ее мне.
 – Надеюсь, это вас удовлетворит, мистер Риарден.
 Я даже не потрудился взглянуть на бумажку, а просто бросил ее на тумбочку и стал смотреть, как умело действует Джервис. Он, естественно, ничего не нашел, – да и не мог найти. Вскоре он прекратил это занятие, посмотрел на Бранскилла и покачал головой.
 Бранскилл повернулся ко мне.
 – Я должен попросить вас пройти с нами в полицейский участок.
 Я подчеркнуто долго молчал, потом сказал: – Что ж, давайте, попросите.
 – А мы, оказывается, имеем дело с шутником, – сказал Джервис, глядя на меня с неприязнью.
 – Если вы попросите, я не пойду, – сказал я. – Вам придется меня арестовать.
 Бранскилл вздохнул.
 – Очень хорошо, мистер Риарден. Я арестовываю вас по подозрению в соучастии в нападении на почтальона в здании на Лезер-лейн сегодня в девять тридцать утра. Это вас удовлетворяет?
 – Ладно, для начала подойдет, – сказал я. – Пошли.
 – Да, почти забыл, – сказал он. – Все, что вы говорите, будет зафиксировано и может быть использовано в качестве показаний.
 – Знаю, – сказал я. – Слишком хорошо знаю.
 – Не сомневаюсь, – сказал он нежно.


* * *

 Я думал, что они отвезут меня в Скотленд-Ярд, но мы оказались в каком-то совсем маленьком полицейском участке, на незнакомой улице – я действительно не так хорошо знаю Лондон. Меня поместили в комнатушку, вся обстановка которой состояла из небольшого деревянного столика и двух стульев. Атмосфера была как во всех полицейских участках мира. Я сел на стул и стал курить одну сигарету за другой, а спиной к двери стоял полицейский без шлема, что придавало ему необычный вид, и наблюдал за мной.
 Прошло часа полтора прежде, чем они решили, наконец, подступиться ко мне, и первым начал атаку крепкий парень Джервис. Он вошел в комнату, сделал жест полицейскому, и когда тот удалился, сел на стул и, опершись на столик, молча уставился на меня. Он сидел так довольно долго, а я не обращал на него никакого внимания и даже не смотрел в его сторону. Он не выдержал первым.
 – Вы здесь бывали раньше, Риарден, не так ли?
 – Никогда.
 – Вы знаете, что я имею в виду. Вы уже сиживали за столом напротив полицейского много-много раз. Процедура вам хорошо известна, – вы ведь профессионал. С другими я бы крутил вокруг да около, прибегал бы к помощи психологии и тому подобное. С вами это ни к чему. Поэтому не будет ни такта, ни психологии. Я просто расколю вас, как орех, Риарден.
 – Помните "Правила о судьях".
 Он рассмеялся.
 – Ну вот видите! Честный человек не знает "Правила о судьях" из "Закона Паркинсона". А вы знаете. Значит, что-то в вас не так, вы не прямой человек.
 – Когда закончите свои оскорбления, тогда скажу я.
 – Вы будете говорить, когда я вам позволю.
 Я улыбнулся ему.
 – Вы лучше проконсультируйтесь с Бранскиллом, сынок.
 – Где брильянты?
 – Какие брильянты?
 – Этот почтальон в плохом состоянии. Вы ударили его слишком сильно, Риарден. Вполне возможно, что он откинет копыта. Подумайте, что тогда с вами будет.
 Надо отдать ему должное, он очень старался, но лжец из него выходил плохой. Умирающий почтальон не мог бы выбить окно в офисе. Я продолжал смотреть Джервису прямо в глаза и ничего не говорил.
 – Если брильянты не найдутся, вам придется туго, – продолжал Джервис. – А если они объявятся, судья, может будет настроен помягче.
 – Какие брильянты? – опять спросил я.
 Так продолжалось довольно долго, и он, наконец, утомился и ушел. Полицейский вернулся в комнату и встал на свое место у двери. Я обратился к нему:
 – Ноги себе еще не намозолил от такой работы?
 Он посмотрел на меня тупыми невыразительными глазами и не сказал ничего.
 Вскоре появилось орудие более крупного калибра. Вошел Бранскилл с толстой папкой. Положив ее на стол, он сказал:
 – Сожалею, что заставил вас ждать, мистер Риарден.
 – Не уверен, – вздохнул я.
 Он улыбнулся мне сочувственной улыбкой.
 – У каждого своя работа. У одного хуже, у другого лучше. Так что не взыщите. – Он открыл папку. – Это ваше досье, мистер Риарден. У Интерпола накопилось порядочно информации о вашей деятельности.
 – Меня судили только раз. Все остальное не имеет официальной силы, и вам это не удастся использовать. Мало ли что обо мне говорили! Это ни черта не доказывает! – Я ухмыльнулся и ткнул пальцем в папку. – То, что утверждает полиция, доказательством служить не может.
 – Разумеется, – сказал Бранскилл. – Но все равно это интересно. – Он стал задумчиво перелистывать бумаги и вдруг неожиданно, не поднимая головы, спросил:
 – Зачем вы должны были лететь в Швейцарию?
 – Я – турист, – ответил я. – Никогда там не бывал.
 – Вы в первый раз в Англии, не так ли?
 – Вы же сами знаете. Послушайте, я хочу, чтобы сюда пригласили юриста.
 Он посмотрел на меня.
 – Вам нужен адвокат? Ваши предложения?
 Я достал из бумажника клочок бумажки с телефонным номером, который мне дал Макинтош на этот случай.
 – Позвоните по этому телефону.
 Брови Бранскилла полезли на лоб.
 – Я очень хорошо знаю этот номер, – сказал он. – Этот человек подходит для вашего дела. Для новичка, впервые оказавшегося в Англии, вы неплохо ориентируетесь в обстановке. – Он положил бумажку на стол. – Ладно, я сообщу ему, что вы здесь.
 От постоянного курения у меня пересохло горло.
 – Вот еще что. Неплохо бы сейчас выпить чаю.
 – Боюсь, что чаем мы вас не обеспечим, – с сожалением сказал Бранскилл. – Как насчет воды?
 – Хорошо.
 Он подошел к двери, отдал распоряжение и вернулся назад.
 – Вы, кажется, все думаете, что мы, полицейские, только и делаем, что пьем чай и содержим кафетерии для таких пташек, как вы. Это вы, наверное, телевизионных передач насмотрелись.
 – Это ко мне не относится.
 – В самом деле! – сказал Бранскилл. – Как любопытно. Теперь, что касается этих брильянтов. Я думаю, что...
 – Каких брильянтов? – перебил я его.
 Так оно и шло. Он тряс меня крепче, чем Джервис, так как был более опытен и искусен. Он не лгал, был последователен и настойчив, как надоедливая пчела. Принесли воду – графин и стакан. Я наполнил стакан и жадно выпил. Затем налил еще.
 Бранскилл наблюла за мной.
 – Может, хватит? – спросил он.
 Я кивнул. Он аккуратно взял стакан двумя пальцами и вынес его из комнаты. Вернувшись, он с сожалением посмотрел на меня.
 Я не думал, что вы так легко попадетесь. Вы должны знать, что мы не можем снять с вас отпечатки пальцев, пока не предъявлено формальное обвинение. Почему вы позволили это сделать?
 – Я устал...
 – Это плохо, – произнес он с сочувствием. – Ладно, вернемся к нашим брильянтам...
 Через некоторое время в комнату вошел Джервис и кивком головы подозвал Бранскилла. Они стояли у двери и вполголоса о чем-то говорили. Потом Бранскилл повернулся ко мне и сказал:
 – Послушайте, Риарден. Мы вас заарканили. У нас достаточно улик, чтобы засадить вас лет на десять. Но если вы поможете найти брильянты, это облегчит вашу участь.
 – Какие брильянты? – в который раз спросил я усталым голосом.
 Он сжал губы.
 – Ладно. Пошли со мной.
 Я двинулся из комнаты, как начинка в бутерброде, между ним и Джервисом. Они препроводили меня в большое помещение, где находилось около десятка человек, стоявших у стены. Джервис сказал:
 – Нет нужды объяснять вам, в чем дело, Риарден. Но таков закон. Это – опознание. Три свидетеля должны вас увидеть. Становитесь в этот ряд, куда хотите, и можете поменять место в промежутке между свидетелями. Понятно?
 Я кивнул и, подойдя к стене, стал третьим среди стоявших там людей. После некоторой паузы в комнату вошла маленькая пожилая женщина, вероятно, чья-то любимая мама. Она прошлась вдоль ряда, затем подошла и ткнула мне рукой в грудь.
 – Вот этот.
 Я ее видел впервые.
 Она вышла. Я оставался на том же месте – менять его смысла не было. Я уже понял, что, как выразился Бранскилл, меня заарканили.
 Следующий – молодой человек лет восемнадцати, – сразу же подошел ко мне и сказал:
 – Это он. Он это сделал.
 У третьего свидетеля тоже сомнений не было. Не успел он войти, как уже завопил:
 – Вот, вот этот негодяй! Ну, приятель, надеюсь, ты здесь теперь по гроб жизни! – Уходя, он время от времени прикладывал руку к затылку. Это был почтальон – далеко не на волоске от смерти, как уверял Джервис.
 Опознание закончилось. Меня отвели обратно. По дороге я сказал Джервису:
 – Вы просто чудодей. Как это вам удалось так быстро вернуть к жизни почтальона?
 Он остро взглянул на меня, и улыбка расплылась на его лице.
 – А откуда вы знаете, что это почтальон?
 Я пожал плечами. Моя песенка все равно была спета, как ни крути. Я спросил Бранскилла:
 – Какой же подлец заложил меня?
 Его лицо приняло невозмутимое выражение.
 – Будем говорить так: – мы получили информацию, и все. Завтра вам предъявят обвинение, Риарден, и скоро вы окажетесь перед судом. О вашем адвокате я позабочусь.
 – Благодарю, – сказал я. – Как его зовут?
 – Господи, ну и хладнокровие у вас. Ваш адвокат – мистер Маскелл.
 – Еще раз благодарю.
 Бранскилл свистнул сержанта, который препроводил меня в камеру. Там мне дали еды, после чего я растянулся на койке и тут же заснул.
 День был тяжелым.




 Глава вторая



 1

 Маскелл оказался невысоким полным человеком с умными карими глазами и очень гордым и независимым видом. Его представили мне незадолго до предъявления обвинения, и он нисколько не смутился тем обстоятельством, что ему придется работать с уголовником. Юриспруденция вообще странная профессия, обыденная мораль с трудом уживается с ней. Респектабельный и популярный адвокат как тигр борется за своего клиента – убийцу и насильника, и будет принимать искренние поздравления, если того оправдают. А потом, вернувшись домой, сядет сочинять письмо в редакцию газеты "Таймс" о росте преступности. Шизофреническая профессия.
 Позже, познакомившись с Маскеллом поближе, я сказал ему об этом. Он мягко возразил:
 – Мистер Риарден, виновны вы или нет решат двенадцать присяжных. Для меня вы ни то, ни другое. Моя задача – вы явить факты и представить их как аргументы дела. И, заметьте, мне платят за это деньги.
 Мы уже находились в суде, и он, сделав широкий жест рукой, сказал не без доли цинизма:
 – Кто сказал, что преступность невыгодна? Наоборот, вот здесь находятся человек пятьдесят, непосредственно вовлеченных в это дело, – начиная от делопроизводителей и кончая судьей, и все они с его помощью кормятся. А такие, как я и Его светлость судья, – значительно лучше, чем другие. Так что мы процветаем за счет таких людей, как вы, мистер Риарден.
 Но это было позже. А в первый раз, когда меня представили Маскеллу, он торопливо сказал:
 – О деталях поговорим, когда станет ясно, о чем идет речь в целом.
 В целом же, когда мне предъявили обвинение, речь шла о грабеже с применением насилия – нападении на Джона Эдварда Харте, служащего Главного почтового ведомства, и краже брильянтов, собственности компании "Льюис и ван Всльденкамп, Лимитед", на сумму 173000 фунтов стерлингов.
 Услышав это, я чуть не рассмеялся. Добыча оказалась намного крупнее, чем ожидал Макинтош, – если, конечно, господа Льюис и ван Вельденкамп не пытались объегорить страховую компанию. Но я сохранил унылое выражение лица, и когда прочитали обвинение, спросил Маскелла:
 – Ну, что теперь?
 – Я увижусь с вами через час в полицейском суде. Чисто формальное дело. – Он потер подбородок. – Тут такая сумма замешана... Нашли они брильянты?
 – Спросите у них. Я о брильянтах ничего не знаю.
 – Вот как! Должен вам сказать, что если эти брильянты, скажем так, еще гуляют, то мне вряд ли удастся добиться, чтобы вас выпустили под залог. Но я попытаюсь.
 Процедура в полицейском суде заняла всего минуты три. Она была бы еще короче, но Бранскилл сделал стойку и стал протестовать против залога.
 – Брильянты еще не найдены, Ваша честь, и если арестованного выпустить под залог, их, смею вас уверить, никогда не найдут. К тому же учтите, что если бы мы не задержали его вчера, он сегодня утром был бы уже в Швейцарии.
 – Вы полагаете, что он и сейчас может удрать? – спросил судья.
 – Безусловно, – твердо сказал Бранскилл. – И есть еще одно обстоятельство. Арестованный обвиняется не только в грабеже, но и в насилии. Насилие фигурирует и в его полицейском досье. Я опасаюсь за свидетелей.
 Тут он немного перестарался.
 – Вы думаете, что он покинет страну и вместе с тем начнет мстить свидетелям? – спросил судья с вежливым недоумением. – Сомневаюсь, что это ему удастся. Однако, учитывая все обстоятельства и особенно то, что брильянты не найдены, я склонен согласиться с вами. В отпуске под залог отказано.
 Бранскилл сел на стул, а Маскелл пожал плечами и положил какие-то бумага обратно в портфель. А я получил перспективу быть судимым в Главном уголовном суде. Значит, мне предстояло увидеть внутренность Олд-Бейли.
 Прежде, чем меня увели, Маскелл сказал мне несколько слов.
 – Теперь я попытаюсь выяснить, насколько обоснованны обвинения против вас. Я переговорю со следователями, а потом мы с вами вместе все обсудим. Если вы хотите о чем-то сказать мне заранее, говорите. Хотя завтра мы так или иначе увидимся.
 Арестованный на предварительном следствии теоретически считается невиновным. Практически он, так сказать, нейтрален – ни виновен, ни невиновен. Пищу ему дают хорошую, кровать мягкая, в общем никаких ограничений. За исключением одного – он не может покидать тюрьму. Ну, все сразу иметь невозможно.
 Маскелл пришел ко мне на следующий день. Мы расположились в одном из следственных кабинетов. Он задумчиво посмотрел на меня и сказал:
 Обвинение против вас весьма серьезно, мистер Риарден. Весьма. Если вам не удастся убедительно доказать, что преступление совершено не вами, боюсь, вас осудят.
 Я собрался ему ответить, но он поднял руку.
 – Об этом потом. Сначала вот, что. У вас есть деньги?
 – Около ста пятидесяти фунтов. Я, правда, не заплатил по счету в отеле, не успел. Мне не хотелось бы жалоб из отеля, так что в моем распоряжении, скажем, фунтов сто.
 Маскелл кивнул.
 – Вы, наверное, знаете, что мне оплата этого дела гарантирована. Но защищать вас в суде должен защитник, а защитники, особенно такого ранга, который понадобится в вашем случае, стоят дорого. Сто фунтов – сумма явно для этого недостаточная.
 Я пожал плечами.
 – К сожалению, это все, чем я располагаю. – Это было не совсем так, но я прекрасно понимал, что никакой защитник не поможет мне в этом деле, так что не имело смысла бросать деньги на ветер.
 – Понятно. Что ж, в таком случае вам назначат защитника в суде. Только уж не по вашему выбору. Впрочем, я постараюсь, используя свое влияние, нажать кое на какие пружины, и, может, вам достанется нужный человек. – Он взял папку и раскрыл ее. – А теперь расскажите мне подробно как провели то утро. – Он помолчал. – Мне, в частности, уже известно, что вы тогда не завтракали в отеле.
 – Я плохо спал ночью, поэтому встал рано и вышел погулять.
 Маскелл вздохнул.
 – Куда же вы направились, мистер Риарден?
 Я подумал.
 – Я направился в Гайд-парк и дошел до Круглого пруда. Там расположен Кенсингтонский дворец, – интересное здание. К сожалению в тот ранний час он был еще закрыт.
 – Я понимаю, что рано утром в Гайд-парке и в Кенсингтон-гарденс народу немного. И все же, говорили вы с кем-нибудь по дороге? Расспрашивали о чем-нибудь? О времени открытия дворца, например?
 – Да нет, некого было расспрашивать.
 – Хорошо. Что вы делали дальше?
 – Я вернулся на угол Гайд-парка и затем пошел к Грин-парку. Затем по Бонд-стрит к Оксфорд-стрит; шел и глазел на витрины.
 – Это в какое время было?
 – Точно не знаю. Что-то девять пятнадцать, может быть. Я ведь просто так прогуливался. Посмотрел на Берлингтонскую аркаду, потом опять по Бонд-стрит. Смотрел на витрины, как я сказал. Замечательно. Ничего подобного в Южной Африке нет.
 – И ни с кем не разговаривали?
 – Если в я знал, что мне понадобится алиби, то, конечно, поговорил бы, – сокрушенно сказал я.
 – Разумеется, – сказал Маскелл. – Итак, вы пришли на Оксфорд-стрит. Дальше что?
 – Так. Я ведь не завтракал, так что нашел какую-то забегаловку, взял несколько бутербродов, пива. Поговорил с барменом, ирландцем. Он должен помнить меня.
 – И когда это было?
 – Наверное, после десяти. Заведение-то ведь уже открылось. Скажем, десять тридцать.
 – Это алиби запоздало, – сказал Маскелл. – Оно не имеет значения. – Он взглянул на бумагу, вынутую им из папки. – Должен сказать вам, что версия полиции существенно отличается от вашей, и у них есть, чем подкрепить ее. – Он посмотрел мне прямо в глаза. – Нужно ли мне напоминать вам о нежелательности лжи в разговоре со мной, вашим адвокатом?
 – Я не лгу, – возмутился я.
 Он заговорил серьезным тоном:
 – Мистер Риарден, позвольте мне сказать вам, что вы в чрезвычайно опасном положении. Я полагаю, что во время суда вы будете настаивать на своей невиновности, но улики против вас таковы, что вы проиграете дело. Общественное мнение весьма обеспокоено преступлениями с применением насилия, и это отразится на суровости приговора. – Он помолчал, собираясь с мыслями. – Как юрист, я сейчас не могу предсказать результат процесса, но хочу сказать вам следующее: если брильянты будут возвращены и вы признаете себя виновным, суд может проявить снисходительность и, по моему мнению, вам дадут не больше, чем пять лет, а, может быть, даже три. Вы сможете сократить этот срок примерным поведением и выйти на свободу всего через два года.
 С другой стороны, если брильянты не будут возвращены, а вы не признаете себя виновным, судья использует закон на всю катушку, выражаясь разговорным языком. Он запрет вас в камере, а ключ забросит в море. Полагаю, что вы получите не меньше четырнадцати лет. Поверьте, у меня большой опыт в таких делах, и я не любитель трепать языком. – Он откашлялся. – Ну, что вы теперь скажете, мистер Риарден? Что будем делать?
 – Единственные брильянты, которые я видел в то утро, лежали в витринах магазинов на Бонд-стрит, – сказал я отчетливо.
 Он долго смотрел на меня, потом покачал головой.
 – Очень хорошо, – сказал он тихо. Я займусь своими делами и вашими – но без особой надежды на успех. Предупреждаю вас, что в распоряжении полиции такие улики, что защите их будет очень трудно опровергнуть.
 – Я не виновен, – упрямо повторил я.
 Он ничего не сказал, собрал свои бумаги и вышел из комнаты, не оглядываясь.

 2

 И вот я очутился на скамье подсудимых в Главном уголовном суде, Олд-Бейли. Там было много помпы, этикета, мантий, париков, поклонов и знаков почтения, – и я, вылезший из чрева Земли на скамью подсудимых, словно царь демонов в пантомиме, сразу привлек к себе внимание. Впрочем, у меня был соперник – Судья. Складывалось впечатление, что если человеку выпадает сидеть на председательской скамье, то он чувствует себя обязанным стать записным шутником и из всех сил старается заставить всех покатываться со смеха от своего остроумия. Хуже, чем судья, выступают, по моим воспоминаниям, только в мюзик-холле. Впрочем, это как-то рассеивает мрачную атмосферу зала. Кроме того, главный комик настроен обычно не предвзято – его шуточки целят и в обвинение, и в защиту в одинаковой степени. В общем, мне все это даже понравилось, и я смеялся вместе со всеми.
 Маскелл, конечно, был в зале, но его роль сводилась к минимуму. Защиту вел человек по имени Роллинс. Незадолго до суда Маскелл еще раз попытался убедить меня в том, что я должен признать себя виновным. Он сказал:
 – Мистер Риарден, я хочу, чтобы вы еще раз продумали последствия проигрыша вашего дела. Помимо того, что вы получите большой срок, есть еще кое-какие обстоятельства. Заключенные, имеющие длительные сроки, всегда считаются особо опасными, – прежде всего те, за которые предполагается финансовое обеспечение. При отсутствии брильянтов на сумму 173000 фунтов вы, несомненно, попадете в эту категорию. С особо опасными преступниками обращаются совершенно иначе, чем с обыкновенными, и, насколько я понимаю, их положение далеко от приятного. Я бы на вашем месте хорошенько подумал.
 Мне об этом думать не стоило: у меня не было ни малейшей надежды получить брильянты обратно. В этом и была вся загвоздка. Если бы я даже признал себя виновным, без брильянтов все равно получил бы свой срок. Единственное, что мне оставалось, натянуть маску храбреца и крепиться что есть мочи. Мне пришла в голову мысль, что Макинтош – очень умный человек, а миссис Смит еще умнее.
 Я сказал:
 – Сожалею, мистер Маскелл, но я не виновен.
 Он выглядел озадаченным. Он мне, конечно, не поверил, но никак не мог понять, почему я держу рот на замке. Потом на его лице появилась ледяная улыбка.
 – Я надеюсь, вы не думаете, что, вкладывая в это дело столько лет своей жизни, вы компенсируете их своими деньгами. Годы, проведенные в тюрьме, меняют человека к худшему, – сказал он.
 Я улыбнулся ему.
 – Помнится, вы говорили, что не собираетесь предрешать это дело.
 – Вы – глупый молодой человек. Но я вам желаю добра в вашем несчастном будущем.


* * *

 Суд приступил к делу. Сначала утрясли кое-какие формальности с присяжными, потом начался процесс. Обвинителем, выступал высокий худой человек с узким, как топор, лицом. Он был просто в восторге от своей роли. Сделав довольно скомканное вступление, он приступил к изложению свидетельств обвинения. Роллинс, мой защитник, в это время сидел с откровенно скучным видом. До этого я встречался с ним дважды, и оба раза он вел себя со мной рассеянно и небрежно. Он был уверен в том, что выиграть мое дело ему не удастся.
 Улик против меня набралось достаточно, веских улик, и я стал понимать, почему обвинитель, несмотря на прискорбную особенность своего лица, выглядел таким радостным.
 Полицейский чин представил фотографии и схемы моих действий, и я чувствовал, как напряжение возрастает. Появилась старушенция, которая указала на меня во время опознания в полиции.
 – Я видела, как он ударил почтальона, – свидетельствовала она с праведно светящимися глазами. – Я стояла в коридоре и видела, как обвиняемый ударил почтальона кулаком по голове, схватил желтую коробку и втащил тело в комнату. Затем он побежал вниз по лестнице.
 Она показала на схеме место, где стояла, и бросила на меня взгляд, исполненный благородного негодования. Эта старая дама врала, как сивый мерин, и прекрасно знала, что я знаю, что она врет. Ее не было и не могло быть в коридоре, – я удостоверился в этом в момент встречи с почтальоном. Но похоже ничего не поделать!
 Еще одним свидетелем выступил служащий "Фортнум и Мэсон", который сообщил, что отправил в отель упакованную корзину для пикника, заказанную неким мистером Риарденом. На вопрос защитника, признает ли он во мне того самого мистера Риардена, который заказывал корзину, он ответил, что не уверен в этом.
 Служащий отеля подтвердил, что обвиняемый остановился в его отеле, и что на имя мистера Риардена действительно прибыла корзинка. На вопрос, что с ней стало, он сказал, что не знает, но полагает, что обвиняемый забрал ее. Последовало обсуждение этого вопроса, после чего следователь из полиции принес корзинку и сообщил, что она находилась в офисе "Киддьякар, Лимитед" и действительно прибыла от "Фортнума". Другой полицейский сказал, что на корзинке обнаружено множество отпечатков пальцев обвиняемого, равно как и на других предметах, как-то: на электрическом чайнике, кофейнике, посуде, на ложках, на ноже.
 Присяжные слушали и делали свои выводы.
 Затем появился еще один представитель полиции, который рассказал о своих изысканиях по поводу компании "Киддьякар, Лимитед". Такая компания действительно существовала, хотя, как будто, не занималась никаким бизнесом. Вопрос о ее собственниках был очень запутанным, но ему удалось докопаться до сути с помощью Южно-Африканской полиции. Владельцем компании оказался некий мистер Джозеф Алоизиус Риарден из Иоганнесбурга. Тот ли это Джозеф Алоизиус Риарден, что сидел сейчас на скамье подсудимых, этого следователь сказать не мог.
 Присяжные опять-таки делали свои выводы.
 Свидетельство почтальона было абсолютно точным. Я ударил его по голове, и очнулся он в офисе "Киддьякара".
 Это нисколько не противоречило тому, что говорила старушка Хаббард. Третий свидетель – парень из "Бетси-Лу" сказал, что видел, как я запер дверь своего офиса и побежал по лестнице. Я смутно вспомнил, что кто-то, действительно, прошел мимо меня в коридоре. Но только по лестнице я не бежал – это сработало его воображение. Главным свидетелем был Бранскилл.
 – Получив информацию о происшествии, я вместе с сержантом Джервисом отправился в отель, чтобы поговорить с обвиняемым, который так отвечал на мои вопросы, что я вынужден был арестовать его по подозрению в связи с этим преступлением. Мне удалось получить отпечатки его пальцев, которые совпали с отпечатками, оставленными в офисе. Было проведено расследование и обнаружены свидетели, опознавшие обвиняемого. В результате дальнейшей работы новые данные, касающиеся корзинки для пикника и происхождения офиса "Киддьякар Лимитед".
 Он сел на свое место, ухмыляясь, и тут же вскочил Роллинс.
 Роллинс: Вы говорили о получении информации, инспектор. А от кого вы получили эту информацию?
 Бранскилл (колеблясь): Должен ли я отвечать на вопрос, Ваша честь? Источники информации полиции могут быть...
 Роллинс (быстро): Могут быть по тем или иным причинам настроены против подсудимого, что повлияет на судьбу дела, Ваша честь.
 Судья (тоном Черчилля): Мистер Роллинс, я не вижу, как это дело может стать еще более плачевным для вас. Тем не менее, я склонен поддержать ваш вопрос. Мне, как и всем здесь присутствующим, это интересно. Ответьте, инспектор.
 Бранскилл (неохотно): Были один телефонный звонок и письмо.
 Роллинс: Оба анонимные?
 Бранскилл: Да.
 Роллинс: В этих сообщениях указывалось на то, что обвиняемый совершил преступление?
 Бранскилл: Да.
 Роллинс: Вам сообщали, что корзинка, которая оказалась п офисе "Киддьякара", была заказана у "Фортнума и Мэсона"?
 Бранскилл: э... э... э... Да.
 Роллинс: Скажите, что преступного в том, чтобы сделать заказ в известном магазине?
 Бранскилл (резко): Разумеется, ничего.
 Роллинс: Сообщили ли вам анонимные свидетели, что фирма "Киддьякар Лимитед" принадлежит обвиняемому?
 Бранскилл (нехотя): Да.
 Роллинс: Это преступление – быть владельцем фирмы "Киддьякар Лимитед"?
 Бранскилл (еле сдерживаясь): Нет.
 Судья: Я с этим не согласен. Считаю, что любого, кто так дурно обращается с английским языком, давая фирмам столь жуткие наименования, следует привлекать к суду.
 (Взрыв хохота).
 Роллинс: Инспектор, не согласитесь ли вы с тем, что в данном случае вся работа была сделана за вас? И что без этих вредоносных сообщений обвиняемый не находился бы сейчас перед нами?
 Бранскилл: Я не могу отвечать на этот вопрос. Его бы все равно нашли.
 Роллинс: Неужели? Я восхищен вашей уверенностью.
 Бранскилл. Он был бы задержан.
 Роллинс: Но не так скоро.
 Бранскилл: Может быть.
 Роллинс: Вам не кажется, что вашего таинственного осведомителя можно заподозрить в том, что он подстроил все для обвиняемого – это в худшем случае. А в лучшем, что он просто доносчик или подсадная утка?
 Бранскилл (улыбаясь): Я предпочел бы назвать его гражданином, пекущемся об общественном благе.
 Это было просто смешно. Макинтош – гражданин, пекущийся об общественном благе! Но как же дьявольски хитра эта парочка – он и миссис Смит. Что касается корзинки, то я впервые увидел ее в офисе Киддьякара и, разумеется, я не звонил к "Фортнуму". Эта операция с корзинкой, которую провела миссис Смит, оказалась весьма эффективной! И я не являлся владельцем "Киддьякар Лимитед" – во всяком случае понятия не имел об этом. Но мне понадобилась бы куча времени, чтобы доказать это. 3 общем, они упаковали и доставили меня в суд, как бройлерного цыпленка.
 Дальше все покатилось быстро. Я сказал что-то в свое оправдание, разумеется, без всякого результата. Обвинитель разорвал меня на клочки, а защитник попытался эти клочки собрать вместе и сшить, но тоже без особого успеха. Судья подвел итоги и предложил присяжным признать меня виновным. Они удалились не надолго я только успел выкурить желанную сигарету. Их решение, конечно, можно было предсказать заранее.
 Затем судья спросил меня, хочу ли я что-нибудь сказать, и я произнес всего три слова: "Я не виновен".
 Никто на это не обратил никакого внимания – все смотрели, как судья приводит в порядок свои бумаги и радостно предвкушали суровый приговор. Он повозился еще некоторое время, завладев вниманием всех присутствующих и затем заговорил торжественным и зловещим тоном:
 – Джозеф Алоизиус Риарден, вы виновны в краже с применением насилия брильянтов на сумму 173000 фунтов стерлингов. Мне предстоит вынести вам наказание за совершенное преступление. Но прежде, чем я это сделаю, я хочу сказать несколько слов относительно вашей роли в этом деле.
 Я понял, куда он клонит. Старик не мог отказать себе в удовольствии прочесть проповедь.
 – Англичанин идет по улице, выполняя свои обычные обязанности, и на него неожиданно нападают – жестоко и грубо. Он не знает, что несет большие ценности, которые для него составили бы невероятное богатство, а именно из-за этих ценностей на него нападают.
 Ценности – брильянты – исчезают, а вы, Риарден, отказываетесь сотрудничать с полицией, чтобы их возвратить, несмотря на то, что хорошо знаете – в этом случае, суд мог бы проявить к вам снисхождение. Следовательно, снисхождения бы не заслуживаете.
 Озадаченный вашим упорством, я произвел некоторые арифметические подсчеты, и мне все стало ясно. Преступление, которое совершили вы, то есть насилие, сопряженное с кражей общественной собственности на сумму 173000 фунтов стерлингов, обыкновенно влечет за собой заключение сроком в четырнадцать лет. Это тяжелое наказание. Мои подсчеты, однако, показывают, что в течение этих четырнадцати лет вы будете получать ежегодный доход в сумме не менее, чем 12350 фунтов, не облагаемых налогом. Это стоимость вашей добычи, деленная на четырнадцать. Это, замечу я, значительно больше, чем содержание любого из Ее Величества Королевских судей, скажем, моего, – факт, который легко проверить, заглянув в Альманах Уайтейкера.
 Стоит ли потеря четырнадцати лет свободы и пребывание в едва ли приятных условиях наших тюрем упомянутой суммы – вопрос дискуссионный. Вы, по-видимому, думаете, что стоит. Так вот, в функции суда не входит поощрение преступной выгоды, и поэтому вы не можете быть на меня в претензии, если я ваш единственный тюремный доход постараюсь сократить.
 Джозеф Алоизиус Риарден, я приговариваю вас к двадцати годам заключения в тюрьме или тюрьмах, которые компетентные органы сочтут для вас подходящими.
 Держу пари, что Макинтош в этот момент прямо-таки надрывался от хохота.

 3

 Судья говорил правду о "едва ли приятных условиях наших тюрем". Так, в которую я попал, оказалась просто ужасной. Войдя в переполненную камеру предварительного заключения, я подумал, что в этот день судьи, видимо поработали сверхурочно. Настроение мое было мрачным, – это и понятно: вряд ли нашелся бы человек, который, стоя перед лицом суда и услышав такой приговор, остался совершенно равнодушным.
 Мне тридцать четыре. Когда я выйду, мне исполнится пятьдесят четыре, может быть, немного меньше, если удастся убедить начальство, что я хороший мальчик. Но это будет чертовски трудно, учитывая то, что сказал судья. Любая комиссия по пересмотру дела, знакомясь с протоколом процесса, наткнется на его высказывания, и они произведут на нес ошеломляющее впечатление.
 Двадцать долгих лет!
 Я безучастно стоял, пока сопровождающий полицейский зачитывал принимавшему меня офицеру подробности моего дела.
 – Хорошо, – сказал тот и сделал запись в книге. Затем он вырвал из нее небольшой квадратик бумаги. – Вот квитанция. Тело получено.
 Он так и выразился: "Тело получено". Вот так. В тюрьме ты перестаешь быть человеком, а становишься телом, зомби, статистической единицей. С тобой обращаются так же, как почтальон с той желтой коробкой с брильянтами. Ты становишься посылкой из плоти и крови, которую отправляют, получают и через определенные промежутки времени кормят. Однако, то, что у тебя есть мозги, здесь не учитывается.
 – Пошли, – сказал приемщик. – Сюда.
 Он открыл дверь и посторонился, чтобы я прошел. Дверь захлопнулась за мной, и я услышал щелчок замка. Я очутился в помещении, заполненном людьми. Публика, судя по одежде, очень пестрая: парни в джинсах, мужчины в котелках и полосатых брюках. Никто не разговаривал. Все просто стояли, рассматривая пол, словно на нем было написано нечто чрезвычайно важное. Я думаю, что они чувствовали себя так же, как я – полностью выбитыми из колеи.
 Мы долго торчали в этом помещении, ожидая, что последует дальше. Может быть, некоторые, более опытные, и знали. Но я-то впервые находился в английской тюрьме и был внутренне напряжен. Слова Маскелла о том, что особо опасные преступники попадают в весьма неприятную ситуацию, не выходили из головы.
 Наконец, нас стали выводить из помещения – по одному и в строго алфавитном порядке. Мне пришлось ждать своей очереди долго, но она все же подошла, и тюремщик повел меня по коридору в какой-то кабинет.
 Заключенным никогда не предлагают сесть. И я стоял перед столом, за которым сидел офицер и задавал мне вопросы. Я отвечал, и он заносил мои ответы в специальную книгу, словно чиновный ангел. Он записал мое имя, место рождения, имя отца и девичью фамилию матери, мой возраст, ближайших родственников, род занятий. За все время он ни разу не взглянул на меня. Я для него как человек и не существовал, – я был носителем статистических данных. Он нажал кнопку – получил нужные сведения, и все.
 Содержимое моих карманов было скрупулезно переписано и положено в холщевый мешок, затем сняли отпечатки пальцев. Я оглянулся, ища что-нибудь, чтобы стереть с рук чернила, но ничего подходящего не было. Скоро я понял, почему. Меня отвели в жаркое, наполненное паром помещение и приказали раздеться. Здесь я распрощался со своей одеждой, которую предстояло увидеть только через двадцать лет: мне сильно повезет, если она еще не выйдет из моды.
 После душа, который оказался очень приятным, я переоделся в тюремную одежду – серый фланелевый костюм жуткого покроя. Вот теперь стоило бы отправиться к портному Макинтоша.
 Еще по одному коридору меня провели на медицинское обследование, идиотскую процедуру. Почему не проделать ее после душа, когда я еще не был одет – не понимаю. Тем не менее, я покорно разделся и снова оделся и меня определили годным к работе. Я вообще был совершенством – годен ко всему.
 Потом тюремщик привел меня в громадное помещение с рядами камер и железными лестницами, похожими на пожарные.
 – Запомни раз и навсегда – это зал "Си", – сказал тюремщик.
 Мы затопали по лестнице наверх, потом прошли вдоль камер и остановились перед одной из них. Тюремщик открыл ее.
 – Это твоя.
 Я вошел внутрь, и дверь захлопнулась за мной с холодным стуком вечности. Я стоял посреди камеры, ничего не видя. Мозг не работал, – забастовал. Минут через пятнадцать я лег на койку и не мог сдержать душивших меня слез.
 После этого я почувствовал себя лучше и попытался осмыслить ситуацию. Камера была около двенадцати футов в длину, семь в ширину и, вероятно, футов восемь в высоту. Стены покрыты слоем клеевой краски казенного кремового цвета, на одной из них располагалось зарешеченное оконце. Дверь с глазком, казалось, могла выдержать прямое попадание артиллерийского снаряда.
 Обстановку составляла койка с железной рамой, деревянный стол, стул, умывальник с кувшином, выносная параша и пустая полка. Осмотр тюремной камеры – одна из самых легких задач, какие может себе поставить человек. В течение трех минут я обнаружил все, что там можно было найти: три одеяла, две простыни, комковатый матрас, рубашку, пару шлепанцев, тонкое, не впитывающее воду полотенце, ложку и кружку. На гвозде, торчащем в стене, висели на петельке копия Уложения о содержании тюрем Ее Величества и информационная брошюрка.
 Три минуты – и я знал о камере все, что только можно. Интересно, что мне делать остальные двадцать лет? И тогда я решил удовлетворять свое любопытство строго ограниченными дозами. Времени будет много, а событий мало, и каждое новое впечатление следовало запасать впрок и обсасывать, не торопясь и ревниво.
 Стены камеры вдруг ощутились особенно остро. Я почувствовал, как они зловеще высятся надо мной, толстые и мощные. Только спустя четверть часа я смог преодолеть приступ клаустрофобии и унять дрожь.
 Я тут же нарушил свое решение о дозировании впечатлений и принялся читать информационную брошюру. Впрочем, это было абсолютно необходимо. Я – новичок в этой школе, и чем скорее разберусь в ее механике, тем лучше. Тюремные старики могли сыграть не одну шутку с зеленым новичком, а я не хотел стать легкой жертвой для них.
 Брошюрка содержала любопытную информацию. Я узнал, что рубашка, находящаяся в камере, – ночная; что свет выключается в десять тридцать, а подъем происходит в шесть тридцать; что мне должны выдавать бритву, которую после бритья нужно возвращать. Там содержались и другие полезные сведения, даже такие, которые можно было использовать для освобождения.
 К примеру, я мог обратиться в кассационный суд, а в случае неудачи – к генеральному прокурору, чтобы мое дело рассмотрела Палата Лордов. Я имел право направить петицию Министру внутренних дел и написать члену парламента, за которого голосовал.
 Ничего этого я не собирался делать. Мои отношения с Министром слишком далеки от приятельских, а мой член парламента был недосягаем, ибо находился где-то за шесть тысяч миль.
 Я прочел брошюру от корки до корки и начал читать ее снова. Делать было нечего, и я решил заучить этот проклятый текст наизусть. Однако, читать пришлось недолго – в камере выключили свет.

 4

 Раздался звук колокола, и я, открыв глаза, не сразу сообразил, где нахожусь. Быстро одевшись, свернул постель и поставил ее на пол в одном из углов камеры. Затем сел на стул и стал ждать. Послышалось металлическое кляцанье замка, и кто-то посмотрел на меня в глазок.
 Дверь открылась, вошел тюремный надзиратель. Я встал. Он внимательно осмотрел камеру и затем уставился на меня.
 – Ты новенький. Читал эту штуку? – он кивнул в сторону брошюры.
 – Читал.
 – Постель поставлена не в том углу, а книжка должна висеть там, где висела. Ну ничего, научишься. Я тебе вот что советую: делай, что тебе говорят, и все будет в порядке. А теперь бери парашу и готовься опорожнить ее.
 – Я не пользовался ею.
 – Это неважно, все равно есть процедура выливания из параши, – сказал он жестко. – Помни, что я тебе сказал. Делай, что тебе говорят. Это тебе урок номер один.
 Я взял парашу и вышел вслед за ним на галерею. Там уже стояли люди, и у каждого в руке был горшок, распространяя отвратительный запах.
 – Пошли! – раздался крик.
 Я пошел вперед и увидел, что должен вылить содержимое своей параши в один чан, а прополоскать ее в другом. Подмечая, как действовали другие, я проделал все это и возвратился в камеру.
 Надзиратель снова вошел в камеру.
 – Можешь есть здесь, если хочешь. Пищу всем дают внизу в зале, но тебе, пока ты еще не привык к обществу, разрешено взять поднос и принести его сюда.
 Мне, действительно, не хотелось ни с кем общаться. Я и так изо всех сил старался держать себя в руках.
 – Благодарю, – сказала я и почувствовал, как мой голос дрогнул.
 Надзиратель с иронией посмотрел на меня.
 – Не стоит меня благодарить, таковы правила для новых заключенных. И еще одно: сегодня у тебя будет встреча с начальником тюрьмы. В его кабинет тебя поведет один из старых заключенных.
 Тот появился около десяти часов, и мы вместе пошли из зала "Си".
 – Ты – Риарден. Я слышал о тебе, – сказал он.
 – Слышал?
 – Ага. Я – Симпсон. – Он ткнул меня в бок своим острым локтем. – Сейчас ты предстанешь перед приемкой комиссией. Там будет начальник тюрьмы, главный надзиратель, тюремный священник, заместитель начальника по быту – ну, такого рода публика. Начальник – неплохой парень, если удастся ему понравиться, а если нет – помогай тебе Бог. Другие будут вешать лапшу на уши: мол, все они только и думают о том, чтобы делать добро. Но остерегайся Хадсона – это настоящий негодяй.
 – Кто это?
 – Главный надзиратель.
 Симпсон провел меня в приемную, где сидело уже человек пять-шесть заключенных. Все они выглядели довольно уныло. Симпсон хмыкнул:
 – Тебе ждать не придется. Пойдешь первым. Ты ведь нечто особенное.
 Я посмотрел на него.
 – А что такого особенного во мне?
 – Посмотришь. Начальник тебе это все разобъяснит.
 Я хотел продолжить эту тему, но вошел надзиратель и сказал:
 – Риарден, пошли со мной. А ты, Симпсон, возвращайся к себе.
 За большим столом сидели пятеро, двое – в форме тюремных офицеров. Смешно, но эти люди никогда не снимали своих фуражек, даже в кабинете начальства. Наверное, таковы правила. Один из штатских носил высокий стоячий воротничок – видимо тюремный священник.
 Человек с военной выправкой, сидевший в центре, заговорил:
 – Риарден, я – начальник этой тюрьмы. Вы находитесь здесь потому, что совершили тяжкое преступление, и общество решило, что нельзя преступника оставлять на свободе. Как вести себя в тюрьме – дело ваше. Есть две точки зрения на тюрьму – как на место наказания и как на место исправления. Выбор – за вами. У нас есть возможности "обслужить" по обоим вариантам. Понимаете?
 – Да, сэр.
 Он взял со стола лист бумаги.
 – Я обычно отношусь ко всем заключенным одинаково. Но мною получено уведомление из министерства внутренних дел, что вы особо опасный преступник, а это влечет за собой известное устрожение режима. К примеру, вас привел сюда заключенный, которому мы доверяем. Такого больше не будет. В дальнейшем при необходимости вас будет сопровождать тюремный служащий. Кроме того, на вашей одежде будут цветные нашивки. Я приготовил список тех ограничений, которые касаются вас. Изучите их и следуйте им.
 Он протянул мне бумагу. Я сложил ее и сунул в карман.
 Прочистив горло, он продолжал:
 – Вы должны понять, Риарден, что числиться в категории особо опасных преступников или нет, – целиком зависит от вас. Время от времени я буду посылать в министерство внутренних дел мои рекомендации. Это, однако, не значит, что министерство обязательно к ним прислушается. В общем, все целиком зависит от вас, и если есть способы убедить нас, что вы не особо опасный преступник, я настоятельно советую прибегнуть к ним.
 Он, конечно, имел в виду брильянты. Они все еще надеялись их получить.
 – Да, сэр, – сказал я деревянным голосом. – Я подумаю обо всем этом, сэр.
 Начальник обратился к священнику:
 – Вы хотите что-нибудь сказать, отче?
 Священник улыбнулся.
 – Меня зовут Кларк. Тут вот отмечено, что вы не исповедуете никакой религии.
 – Да, сэр.
 – Я никому не навязываю веру в бега, во вы не возражаете, если я вас буду навещать?
 – Нет, сэр.
 Начальник сказал:
 – Это мистер Андерсон, мой заместитель по быту. Он может многое сделать, если вы захотите. Когда понадобится с ним повидаться, скажите об этом дежурному по этажу. О чем бы вы хотели спросить его сейчас?
 – Как мне получить книги, бумагу, ручку?
 – Письменные принадлежности вы сможете купить в тюремной лавке на деньги, заработанные здесь своим трудом, – сказал Андерсон. – Вам будут платить как минимум один шиллинг и восемь пенсов в день, но эта сумма увеличится в зависимости от успехов. Книги можете брать в тюремной библиотеке.
 – Благодарю вас, сэр, – сказал я. – А можно ли получать книги из-за пределов тюрьмы? Мне ведь долго здесь сидеть. Я хочу учиться, заниматься самосовершенствованием.
 Андерсон начал было что-то говорить, но остановился, глядя на начальника. Тот сказал:
 – Это очень похвально, но мы разберемся с этим позже. Все будет зависеть от вашего поведения. Кстати, удачно сказано – сидеть вам здесь долго. – Он кивнул в сторону человека в офицерском мундире. – Это мистер Хадсон, главный уполномоченный по режиму. Хотите что-нибудь сказать, мистер Хадсон?
 – Только одно, сэр, – сказал Хадсон. У него было жесткое лицо и глаза, как куски стекла. – Я не люблю особо опасных преступников, Риарден. Они обычно нарушают порядок в тюрьме, влияют на дисциплину, на поведение других заключенных. Ведите себя хорошо, вот и все. В противном случае вам же будет хуже.
 – Я понимают, сэр, – сказал я, стараясь ничего не выразить на своем лице.
 – Искренне надеюсь на это, – сказал начальник. – К вам посетитель из Скотленд-Ярда. – Он сделал знак стоящему у двери надзирателю. – Отведите его.
 Я ожидал увидеть Бранскилла, но это оказался другой следователь.
 – Следователь – инспектор Форбс, – представился он. – Садитесь, Риарден.
 Я сел, глядя на него через стол. Он начал приятным голосом:
 – Я полагаю, что начальник тюрьмы известил вас о том, что вас квалифицировали как особо опасного заключенного. Вы знаете, что это значит?
 – В общем нет, – ответил я, покачав головой.
 – Лучше узнайте, – посоветовал Форбс. – У вас должны быть правила обращения с особо опасными. Даю вам пять минут, чтобы ознакомиться с ними.
 Я вынул из кармана листок и разгладил его на столе. Даже при беглом чтении стало ясно, какая суровая жизнь меня ждет. Начать с того, что свет в камере не выключается на ночь. Вся моя одежда, кроме трусов и шлепанцев, должна каждую ночь выноситься из камеры. Все мои письма будут контролироваться и отсылаться в виде копий, а оригиналы – подшиваться к моему делу. Свидания с посетителями – только в присутствии тюремного надзирателя.
 Я посмотрел на Форбса. Он сказал:
 – Кроме этих правил, есть и другие. К примеру, вас могут переводить из камеры в камеру без предупреждения, а вашу камеру – регулярно обыскивать, и лично вас тоже – опять-таки без предупреждения. Все это очень неприятно.
 – А вам-то что до этого? – спросил я.
 Он пожал плечами.
 – Да, в общем, ничего. Просто я сочувствую вам. Будь вы поумнее, могли бы избавиться от этих неприятностей.
 – От тюрьмы?
 – Боюсь, что нет, – с сожалением сказал он. – Но кассационный суд проявит к вам снисходительность, если вы согласитесь сотрудничать с нами.
 – Каким образом?
 – Оставьте, Риарден, – бросил он устало, – вы прекрасно знаете, что нам нужно. Брильянты, парень, брильянты!
 Я посмотрел ему прямо в глаза.
 – Я никогда не видел никаких брильянтов. – Это была чистая правда: я действительно их не видел.
 – Послушайте, Риарден. Мы знаем, что вы сделали, и доказали это. Зачем вы прикидываетесь невинным агнцем? Господи, вас же приговорили к сроку в четверть жизни. Что с вами станет, когда вы отсидите этот срок? Судья прав: игра не стоит свеч!
 – Я что, должен здесь сидеть и вас слушать? Это тоже часть наказания?
 – Да нет, конечно, – вздохнул Форбс. – Не понимаю вас, Риарден. Почему вы воспринимаете все так равнодушно? Ладно. Попробуем подойти к делу иначе. Куда исчезли брильянты?
 – Я о них ничего не знаю.
 – Вы ничего не знаете, – повторил он. – Что ж, может, это и правда. – Он откинулся на стуле, глядя на меня, и вдруг расхохотался. – Нет, нет! Не может быть! Вас не могли просто так обвести вокруг пальца, а Риарден?
 – Не понимаю, о чем вы говорите.
 Форбс побарабанил пальцами по столу.
 – Вы прибываете в Англию невесть откуда и через четыре дня загребаете добычу. Но организовать все самому за три дня невозможно! Значит кто-то сделал это. Теперь, мы хватаем вас, и ничего не находим, никаких брильянтов. Где же они? Несомненно, их кто-то забрал. – Он хмыкнул. – Может быть, этот кто-то и по телефону нам звонил, и письмо прислал? Вы отдали брильянты, и вас заложили, Риарден. Тот самый башковитый приятель, кто это все организовал. Так ведь?
 Я молчал.
 – Что? – вскричал он. – Воровской кодекс чести? Не будьте большим дураком, чем вы есть на самом деле. Вас просто сдали правосудию за несколько паршивых тысяч фунтов, а вы молчите. – Он говорил с возмущением. – Не надейтесь, что вам удастся выбраться отсюда, чтобы найти его. Учтите, я сообщу в министерство, что вы наотрез отказались сотрудничать с нами и вас будут считать особо опасным заключенным черт знает, как долго – вне тюрьмы. Вы можете быть здесь паинькой, образцом для заключенных, но с моим докладом это не произведет никакого впечатления на кассационную комиссию.
 Я сказал нерешительно:
 – Я подумаю об этом.
 – Подумайте, – сказал он с нажимом. – В любое время, когда решите поговорить со мной, сообщите начальнику тюрьмы. Но не пытайтесь валять со мной дурака, Риарден. И не теряйте времени. Дайте нам сведения о вашем сообщнике, и мы его пришпилим, распнем на кресте. А вас снимем с крюка – я имею в виду статус особо опасного преступника. Более того, я постараюсь оказать влияние на кассационную комиссию с тем, чтобы она учла все обстоятельства в вашу пользу. Сделаю все, что смогу, понимаете?
 Лично я сильно сомневался, что его влияние столь значительно. Следователь-инспектор – слишком мелкая пташка в Скотленд-Ярде, и если он полагал, будто я не вижу, что ему нужно, то, видимо, считал меня безмозглым идиотом. Все, к чему он стремился, – отметка в его послужном списке – дескать, отыскал то, что, казалось, кануло безвозвратно. И как только он получил бы желаемое, я мог отправляться хоть к черту: ему и в голову не пришло бы держать слово, данное какому-то жулику! И он еще говорил о кодексе чести среди воров!
 Я медленно процедил:
 – Двадцать лет – большой срок. Я серьезно подумаю над тем, что вы сказали, мистер Форбс.
 – Не пожалеете, – горячо откликнулся он. – Вот возьмите сигарету.




 Глава третья



 1

 Человек привыкнет ко всему. Говорят, что евреи привыкали даже к жизни в Дахау. Что ж, моя тюрьма, хотя и была суровой, все же отличалась от Дахау.
 К концу первой недели я уже не ел в камере, а спускался вместе со всеми в зал. Там-то и обнаружилось, что я – Фигура. В тюрьме сильно развита своя кастовая система, основанная главным образом на уголовных успехах и, как ни странно, на неуспехах, если они влекут за собой длительный срок. Грубо говоря, те, кто получает большие сроки, как я, составляют вершину пирамиды, а особо опасные – элиту среди них. Их уважают и за ними ухаживают. Они держат вокруг себя небольшие группы "придворных" и пользуются услугами различных шестерок и прихлебателей.
 Это – один вариант классификации. Но есть и другой – по составу преступления. Те, у кого голова на плечах – махинаторы и профессиональные мошенники – оказываются наверху. За ними следуют взломщики сейфов. В нижней же части этой системы – сексуальные преступники. Их не любит никто. В большом почете "честные грабители" – прежде всего за то, что они скромные, незаметные труженики.
 Я оказался в положении, в котором при желании мог рассчитывать на уважение окружающих. Оно происходило из того факта, что я не только был долгосрочником, но и облапошил фараонов и не заложил своего таинственного сообщника. В тюрьме секретов нет, и подробности моего дела были известны всем. Поскольку я помалкивал насчет брильянтов и все знали, что Форбс давит на меня со страшной силой, скоро я стал своим в доску.
 Но я держался в стороне от всяких компаний и знакомств и вел себя хорошо, потому что не хотел, чтобы мой статус особо опасного заключенного сохранялся дольше, чем нужно. Я собирался освободиться из тюрьмы, и мне надо было выйти из-под неусыпного контроля, избавиться от слишком пристального внимания.
 Меня назначили уборщиком в зале "Си", где я все время был на глазах у тюремной обслуги. Работай я в мастерских, им пришлось бы прикрепить специального надзирателя, чтобы эскортировать меня в одиночку. Но в связи с недостатком персонала, мое положение уборщика их вполне устраивало. Я тоже не возражал: драил полы, скреб столы и работал охотно. В общем, делал все, чтобы считаться хорошим мальчиком.
 Бич тюремной жизни – гомосексуалисты. Один из них заинтересовался мной и стал преследовать так настойчиво, что отвадить его можно было, видимо, только применив силу, но не хотелось испортить свой тюремный послужной список. Меня спас Смитон, главный надзиратель на моем этаже. Он заметил, что происходит, и отшил от меня этого типа, за что я ему был весьма благодарен.
 Смитон вмешался не потому, что хотел спасти меня от разврата, но просто ради собственного спокойствия. В принципе тюремщики смотрели на нас совершенно равнодушно, для них мы были частью работы. За долгие годы они выработали ряд эффективных мер. К примеру: прекращай бузу, как она началась; держи температуру сниженной; не давай бузе распространяться.
 Итак, я держался одиночкой и старался ни во что не влезать. Это не значит, что я совсем не общался с заключенными, – такое поведение выглядело бы подозрительно и могло привлечь ко мне внимание тюремного психиатра. Так что в те моменты, когда это позволялось, я поигрывал с заключенными в карты и сильно усовершенствовался в шахматах.
 Кроме преступников иногда общался и с другими лицами, например с неофициальными посетителями. Почему они считались неофициальными, непонятно – ведь все получали разрешение начальника тюрьмы. Это были в основном всякие доброхоты, благотворители, сторонники тюремной реформы – такая публика. Некоторые из них полагали, что лучший способ исправить преступника – это торжественно читать ему мораль, как будто капание на мозги религиозной жвачкой могло очистить заблудшую душу от греха.
 К счастью, встречи с ними были не обязательны, и даже предоставлялось право в какой-то степени выбирать. Так, я отказался от встреч с двумя проповедниками, пока не нашел подходящего. Он приходил ко мне просто поболтать о том о сем, не стараясь "перековать" меня. Он когда-то жил в Южной Африке, так что у нас нашлось много общего. Разумеется, все наши разговоры происходили в присутствии надзирателя. Однажды я выдал фразу на "африканас", и посетитель ответил мне тем же. Надзиратель тут же вмешался и велел прекратить подобные разговоры. Об этом было доложено начальнику тюрьмы, и он сделал нам обоим замечание. Слава Богу, оно не попало в мое досье.
 Кларк, тюремный священник, также время от времени заходил ко мне. Он тоже, к счастью, не был любителем патоки, и мы хорошо поладили. Глубоко религиозный человек, он с трудом примирял заповедь "Возлюби врага своего" с необходимостью проповедывать своей пастве, запертой в большую клетку. По-моему, это подтачивало его изнутри.
 Лучшим из всех был Андерсон, заместитель по быту. Он много делал для меня и, я думаю, его доклады начальнику свидетельствовали в мою пользу. Именно с его помощью я получил возможность слушать радио. Раз в неделю, согласно правилам, я ходил в библиотеку, и для этого мне выделяли надзирателя. Я спросил Андерсона, нельзя ли мне брать двойное количество книг и тем сократить число своих походов, соответственно уменьшив нагрузку на персонал.
 Он согласился. Наверное мне удалось внушить ему мысль о возможном сотрудничестве с ними. Во всяком случае, когда я обратился за разрешением иметь радио, то быстро получил его, а вскоре мне даже позволили подключиться к тюремной системе образования и заниматься на заочных курсах. В конце концов, надо же чем-то заполнить двадцатилетний срок...
 Я выбрал английскую литературу и русский язык.
 По поводу последнего у начальства поначалу возникли кое-какие сомнения, но потом все уладилось. Впрочем, у меня не было намерения заканчивать ни тот, ни другой курс, я делал это для того, чтобы продемонстрировать им, что смирился со своей судьбой. Тем не менее, я старался и работал всерьез. Нужно было, чтобы это выглядело хорошо, да и к тому же время так шло быстрее.
 Единственный заключенный, с кем я к этому времени сошелся поближе, был Джонни Свафт, получивший "отрезок" за грабеж. На тюремном жаргоне срок от шести месяцев до двух лет назывался "спячка", от двух до четырех – "отрезок", а все, что больше, – "протяжка". Джонни сел на три года за то, что его поймали в какой-то конторе после того, как она закрылась, так что он "делал отрезок", а я – "протяжку".
 Он был не столько умен, сколько хитер, и сообщил много ценных сведений и советов относительно тюремной жизни. Однажды, когда меня в который раз перевели в новую камеру, я был немного раздражен этим. Он засмеялся.
 – Это плата за известность, – сказал он. – Но есть одна камера, куда тебя никогда не поместят.
 – Какая ж это?
 – Вон там в углу. Там сидит Снуки.
 Снуки был странным маленьким человечком, постоянно улыбавшимся чему-то. Он тоже сидел за грабеж.
 – А почему меня туда не поместят? – спросил я.
 Джонни ухмыльнулся.
 – А потому, что там проходит главная канализационная труба. Если добраться до нее, то можно через нее выползти наружу.
 – Понятно, – задумчиво протянул я. – Но они, выходит, доверяют грабителю Снуки?
 – Грабитель! – возмущенно воскликнул Джонни. – Он такой же грабитель, как моя тетя Фанни. Он просто не может жить вне тюрьмы, вот что. Каждый раз, когда его выпускают на свободу, он плачет навзрыд. А потом идет на какое-то дело, заваливает его и опять попадает сюда.
 – Ему здесь нравится?
 – Так уж у него жизнь сложилась. Его дом – здесь. Впрочем, он действительно немного того...
 В другой раз Джонни сказал:
 – Будь осторожен в разговорах. Тут никому нельзя доверять.
 – Даже тебе?
 Он ухмыльнулся.
 – Мне особенно, приятель. Но если серьезно, берегись Симпсона, этого задолиза. Если увидишь его поблизости, постарайся отшить.
 Он указал мне еще на нескольких человек, с кем я должен быть осторожным, и некоторые имена удивили меня.
 – Они заложат любого, если это даст возможность заработать очки перед начальником, рассчитывают, что он заступится за них при пересмотре дела. Но он умнее их всех и прекрасно видит, что происходит вокруг.
 К собственной отсидке Джонни относился философски.
 Криминальная деятельность была его профессией, и тюрьму он рассматривал как досадную помеху в работе.
 – У меня было две "спячки" и "отрезок", – говорил он. – В следующий раз получу "протяжку".
 – Тебя это не беспокоит?
 – Немного беспокоит, – признался он. И как экономист, обсуждающий влияние постановлений правительства на промышленную активность, стал анализировать ситуацию.
 – А все проклятые доброхоты! – сказал он. – Они ликвидировали высшую меру, но ведь ее нужно заменить чем-нибудь. Убийцы получают большие сроки. Но ясно, что никому неохота сидеть долго, и многие предпринимают попытки к бегству. Чтобы предупредить это, их записывают в разряд особо опасных заключенных. – Он усмехнулся. – Но для них нужно специальное место. Каталажки вроде этой – ерунда, отсюда можно выбраться с помощью согнутой шпильки. Поэтому строят специальные тюрьмы. Но на них не напасешься убийц и место зря пропадает. Вот они и начинают более жестко судить. Ты это почувствовал на своей шкуре, приятель.
 – Но почему же меня поместили сюда, если здесь недостаточно надежно? – спросил я.
 – Потому что специальные тюрьмы еще не готовы. Подожди, пока они построят их на острове Уайт, за что так ратует Маунтбэттен. Тогда тебя выпрут отсюда в мгновение ока. Тем временем они распределяют вас, опасных парней, по разным тюрьмам, так чтоб за вами было легче наблюдать.
 Я осмотрел зал "Си".
 – Если отсюда так легко удрать, почему же ты еще здесь? – удивился я.
 Он посмотрел на меня с изумлением.
 – Что я, дурак что ли? У меня ведь всего-навсего отрезок.
 Это значит, что через два года, от силы через два с небольшим, я выйду отсюда, если, конечно, нервы не подведут и я не пристукну этого негодяя Хадсона. Ты не представляешь, что это такое – очутиться за пределами тюрьмы и стать объектом настоящей охоты. Это же кровожадные суки! Они, парень, используют вертолеты, радио. Просто военные маневры какие-то. Нет, овчинка не стоит выделки. – Он дернул меня за рукав. – Но ты – другое дело. Тебе в общем-то терять нечего, хотя выбраться отсюда труднее, чем мне. Они ведь с тебя глаз не спускают. И никуда не уйдешь за стеной, если будешь один. Нужна организация.
 – Организация? Какая организация? – воскликнул я, крайне заинтересованный.
 – Это все нужно спланировать там, на воле, – продолжал Джонни. – Ты же не захочешь уподобиться тем кретинам, которые, освободившись, бегают кругами по болотам, грызут незрелую брюкву и постоянно прислушиваются к лаю собак. – Он зябко передернул плечами. – Ох, уж эти чертовы собаки! Нет, нужна организация, которая выведет чисто. Ты думаешь, как убежал Вильсон, Бигс и другие?
 – Что ж, – сказал я. – Давай, выкладывай. Как они убежали?
 Он почесал нос.
 – Ну, вот, как я и сказал – организация, внешнее планирование. Но это дело требует тугриков. Это по карману лишь состоятельным клиентам. – Он бросил взгляд по сторонам, наклонился ко мне и спросил вполголоса. – Слышал когда-нибудь о скарперах?
 – Скарперах? – я помотал головой. – Никогда.
 – Знаешь, тут разные слухи ходят, может, я и ошибаюсь, но говорят, что есть такие ребята, которые специально занимаются этим делом – ну помогают таким долгосрочникам, как ты, отвалить. – Он хмыкнул. – Это нечто новенькое в преступном мире. Но нужны бабки.
 Ну, это понятно: деньги – товар.
 – А как с ними связаться? – спросил я.
 – А тебе не надо. Они сами свяжутся с тобой. Эти ребята очень разборчивы, выбирают своих клиентов тщательно. Но я слышал по тюремному телеграфу, что работают с гарантией. То есть ты чисто, с концами уходишь. А если что срывается – платы не требуют. Ну, там, компенсация расходов только. Такими, как я, они, конечно, не интересуются, а вот ты можешь их заинтересовать.
 Я колебался.
 – Джонни, понимаешь, я ведь в чужой стране, не знаю, что тут и как. Я и пробыл-то в Англии меньше недели. Если б ты смог по этому самому телеграфу намекнуть, что есть тут один, который нуждается в помощи, было бы здорово. Никаких имен, понятное дело.
 – Думаешь, я дурак? Какие могут быть имена? – Он задумчиво посмотрел на меня и вздохнул. – А мне, когда я получу "протяжку" скарперы не помогут. У меня нет башлей. И не было никогда. Так что мне на роду написано здесь сидеть.

 2

 Шли месяцы.
 Я чистил, скреб, полировал зал "Си" изо дня в день. Это было все равно, что чистить Авгиевы конюшни, хотя больше походило на свинюшник. У меня произошло несколько мелких стычек по этому поводу, но ничего такого, что отразилось бы в моем досье.
 Время от времени приходил Форбс и снова пытался расколоть меня по поводу брильянтов, но из этого ничего не получилось, и он махнул рукой. Полагаю, что меня сочли неисправимым.
 Пару раз меня посетил Маскелл. В первый раз он спросил, не собираюсь ли апеллировать по поводу пересмотра дела.
 – А какой смысл? – спросил я.
 – Ну так, ради формы, – ответил он. – Кстати, вы помните, судья бросил фразу о том, что он, мол, не видит, как ваше дело может быть хуже, чем оно есть? С его стороны это была очень неосторожная фраза, и ее можно рассматривать как попытку оказать давление на присяжных. Правда, с другой стороны, ваше упрямство относительно исчезнувшей собственности не очень обнадеживает.
 Я улыбнулся ему.
 – Мистер Маскелл, если я ничего не знаю о брильянтах, как я могу что-нибудь сказать о них?
 Апелляцию мы решили не подавать.
 Во второй раз я встретился с ним в кабинете начальника тюрьмы. Тот сказал:
 – Ваш адвокат просит вас подписать доверенность.
 Маскелл пояснил:
 – Мистер Риарден имеет кое-какие вклады в Южной Африке, которые теперь так ликвидированы и переводятся в Англию. Естественно, нужен человек, который будет заниматься этим, поскольку сам он такой возможности лишен.
 – Какая сумма имеется в виду? – спросил начальник.
 – Немногим больше 400 фунтов, – сказал Маскелл. – Вложение их в какой-нибудь попечительный фонд даст через двадцать лет около тысячи фунтов. Сумма, на которую мистер может твердо рассчитывать, я полагаю. – Он протянул бумагу. – Вот разрешение министерства внутренних дел.
 – Хорошо, – сказал начальник, и я подписал доверенность.
 В конце концов, кто-то должен платить за радио, которым мне разрешили пользоваться – такие вещи бесплатно не предоставляются. Приятно было и то, что меня не забывают. Я тепло поблагодарил Маскелла.
 И вот наступил день, когда я зачеркнул цифру 365 в моем календаре. Впереди оставалось только девятнадцать лет. Джонни ничего не сообщал мне о скарперах, и я с грустью думал о том, что мои шансы на побег ничтожны.
 Я все еще числился в категории особо опасных со всеми вытекающими отсюда неудобствами. Но теперь я уже привык спать с включенным светом и автоматически складывал свою одежду за порогом камеры, когда приходил с вечерним обходом Смитон. Через разные промежутки времени меня переводили из камеры в камеру, и я тщательно фиксировал этот процесс, пытаясь нащупать какой-нибудь принцип. Однако, насколько я мог судить, ни с точки зрения времени, ни с точки зрения выбора камеры, никаких закономерностей не было. Я решил, что они просто прибегают к гаданию, вытаскивая клочки бумаги из чьей-нибудь фуражки. В этом случае я был бессилен.
 Примерно в это время я встретился со Слэйдом. Он числился в категории впервые совершивших преступление и получил сорок два года, хотя я сомневался в том, что Специальное уложение о совершивших преступление впервые предусматривает наказание за шпионаж. Я, конечно, слышал о Слэйде – о суде над ним постоянно сообщалось в выпусках новостей по радио и в газетах. Впрочем, допрашивали его в камере, и наиболее интересные подробности его дела достоянием публики не стали, так что никто толком не знал, в чем, собственно, состоит его вина. Но судя по всему он считался весьма крупной птицей.
 Это был бледный человек, выглядевший так, словно его когда-то большое тело съежилось, и кожа отвисла и болталась, как уши у сеттера. Он ходил, опираясь на две палки, и позже я узнал, что ему прострелили бедра и он провел восемь месяцев в госпитале. Интересная жизнь у шпионов – иногда слишком интересная.
 На суде выяснилось, что в действительности он русский, но это нельзя было определить по его речи, потому что английским он владел в совершенстве. Срок, который он получил, мог бы сделать его паханом всей тюремной братии, но этого не произошло: самые матерые уголовники оказались патриотами, и относились к нему в тюрьме прохладно.
 То, что он не был англичанином, меня не волновало. Он оказался исключительно интересным собеседником, культурным и начитанным и сразу же согласился помогать мне в занятиях русским языком, когда я попросил его об этом.
 Мой русский после прибытия Слэйда стал быстро улучшаться.
 Приближался конец отсидки Джонни, и его перевели в общежитие. Это означало, что он уже работал и за пределами тюрьмы. Считалось, что это помогает преступнику постепенно акклиматизироваться во внешнем мире. Впрочем, я не заметил каких-либо перемен в Джонни Свифте. Но мои встречи с ним стали крайне редкими. Мы встречались иногда во время прогулки, перебросившись парой фраз. И все. Я стал высматривать кого-нибудь еще, кто мог бы помочь мне связаться со скарперами, устраивающими побеги заключенных, если эта чертова организация вообще существовала. В любой момент меня могли перевести в другую тюрьму, возможно, особо укрепленную и охраняемую, а это меня совершенно не устраивало.
 Прошло пятнадцать месяцев, день в день, прежде, чем что-то произошло. Я жадно глотал прокопченный воздух на прогулочном дворе, когда там появился Джонни Свифт и жестом подозвал меня к себе. Я неторопливо двинулся в его сторону и поймал футбольный мяч, который он как бы случайно отпасовал мне. Я подкинул его раза два и, подбежав к Джонни, отдал мяч ему.
 – Ты по-прежнему хочешь выбраться отсюда? – спросил он и ногой послал мяч через двор.
 Я почувствовал, как напряглись мои мускулы.
 – А что, есть предложение?
 – Ко мне подходили, – сообщил он. – Если ты еще интересуешься этим, можно продолжить.
 – Очень даже интересуюсь. С меня уже хватит всего этого.
 – Пятнадцать месяцев! – с насмешкой произнес он. – Это пустяки. А у тебя башли есть?
 – Сколько надо?
 – Пять тысяч только для начала, – сказал Джонни. – Причем, их надо выложить до того, как тебя выудят.
 – Господи, это же громадные деньги!
 – Мне сказали, что это аванс на предварительные расходы. Он не возвращается. Основная плата будет еще больше.
 – Сколько?
 – Не знаю. Это все, что мне сказали. Они хотят знать, как скоро ты можешь выложить пять тысяч.
 – Я могу достать их, – сказал я. – У меня припрятаны пять тысяч в Южной Африке, о которых никто не знает. – Я осмотрел двор и увидел Хадсона, медленно фланирующего среди заключенных.
 – Мне понадобится чек Стандарт-банка в Южной Африке, отделение Хоспиталл-хилл, Иоганнесбург. Понял?
 Он медленно повторил и кивнул головой.
 – Понял.
 – Я подпишу его, и они получат по нему деньги. Это будет не трудно, хотя сделать это надо в Южной Африке.
 – Но на это понадобится некоторое время, приятель, – сказал Джонни.
 Я невесело улыбнулся.
 – У меня в распоряжении девятнадцать лет. Но все же попроси их поторопиться. Я боюсь, что меня вывезут отсюда.
 – Внимание, поблизости Хадсон, – сказал Джонни. – С тобой свяжутся. – Он вдруг рванулся в сторону, перехватил чью-то передачу и побежал с мячом вперед. Следом за ним присоединился к игре и я.


* * *

 Чек объявился десять дней спустя. Его принес один вновь прибывший и тайком передал его мне.
 – Мне сказали, это для тебя. – Шепнул он. – Когда подпишешь, отдай Шервину.
 Я знал Шервина, который уже кончал отсидку.
 – Погоди, – сказал я. – Что-нибудь еще?
 – Больше ничего, – пробормотал тот и отошел от меня. Этим вечером я разложил свои книги на столе и начал заниматься как обычно. Я грыз русский язык и, по-моему, делал большие успехи. Произношение мое сильно улучшилось с тех пор, как в тюрьме появился Слэйд, хотя для заочного обучения это значения не имело. Я посидел над книгами с полчаса, затем вынул чековую форму и, разгладив ее, положил перед собой.
 Я уж почти забыл, как выглядят такие вещи, и теперь, видя знакомые слова, почувствовал себя так, словно мне в нос ударило пылью с иоганнесбургских терриконов. Сумма была уже вписана – десять тысяч рэндов. Густовато кладут парни, – подумал я. В результате инфляции фунт стерлингов по сравнению с рэндом похудел, и теперь указанная сумма составляла 5650 фунтов. Они рассчитывали на то, что я этого не знаю, а когда узнаю, будет поздно.
 Я вписал дату, поставил свою подпись – причем, вовсе не Дж. А. Риарден – и вложил чек между страницами грамматики русского языка.
 Кто же все-таки я – умница или дурак из дураков? Кто-то мог здорово провести меня, – тот же Джонни, к примеру. И если это был он, то плакали мои пять тысяч ни за что, ни про что. Но тут я учитывал и человеческую жадность: если предполагалось, что в том источнике, откуда изъята первая сумма, есть значительные запасы, то из него попытаются черпануть еще раз – только тогда деньги можно получить уже после предоставления услуг и если они окажутся успешными.
 На следующее утро я передал чек Шервину, который искусно зажал его между пальцами, и я понял, что он без особого труда переправит его на волю. Шервин был карточным шулером, и никто в тюрьме не смел и мечтать о том, чтобы выиграть у него. Он мог делать с колодой все, что угодно, – заставить ее плясать и петь песни, так что спрятать чек было для него парой пустяков.
 И я стал ждать и гадать, на какие такие расходы эта шайка потратит пять тысяч фунтов стерлингов.
 Шли недели, но ничего не происходило. Я прикинул, что для того, чтобы получить деньги по чеку и привезти их в Англию, понадобится чуть больше недели. Пять недель прошли без всякого результата, и меня охватило беспокойство.
 Вдруг все разрешилось очень быстро.
 Было свободное время, когда мы могли общаться друг с другом. Смитон читал мне нотацию за то, что я где-то недостаточно чисто убрал – признак моей нервозности. Подошел Косгроув с шахматной доской под мышкой. Он подождал, пока Смитон закончит свои наставления и сказала:
 – Не огорчайся, Риарден. Давай сыграем.
 Я был знаком с Косгроувом. На воле он занимался организацией хищений товаров – в основном, сигарет и виски. Кто-то настучал на него, его схватили и засунули на десять лет. Сейчас он сидел уже шестой год и при удачном стечении обстоятельств мог года через два очутиться на свободе. Он был чемпионом зала "Си" по шахматам и вообще хитрым и умным человеком.
 Я рассеянно сказал:
 – Не сегодня, Косси.
 Он искоса посмотрел на Смитона, стоявшего в двух шагах.
 – Ты что, не хочешь выиграть по-большому?
 – Выиграть по-большому? – удивился я.
 – Ну да, большой турнир. – Он протянул доску. – Я тебя проинструктирую на этот счет, если поиграешь со мной.
 Мы нашли свободный стол в углу зала, подальше от Смитона, и сели. Я спросил:
 – В чем дело, Косей?
 – Я твой посредник, – сказал он, расставляя фигуры. – Будешь говорить только со мной, больше ни с кем. Понятно? – Я коротко кивнул, и он продолжал: – Начнем с обсуждения денег.
 – Если так, то сразу и кончим, отрезал я. – Ваша шарага уже поимела от меня пять тысяч, а я что-то пока ничего не вижу.
 – Ты же видишь меня? – Он оглянулся кругом. – Ты давай играй... Твой ход. – Я сыграл с2-сЗ, и он засмеялся. – А ты осторожный парень, Риарден. Как тихонько начал.
 – Прекрати финтить, Косей. Если есть, что сказать, говори.
 – Да я ж не виню тебя за то, что ты осторожен, – сказал он. – Хочу сказать только одно: тебе придется заплатить крупную сумму.
 – Но не прежде, чем выйду отсюда, – сказал я. – Я не такой молокосос.
 – Понимаю тебя, – сказал Косей, – это все равно, что прыгать в темноте с завязанными глазами. Но как бы там ни было, нам придется сначала поговорить о деньгах, а нет, – так разговор кончен.
 – Ладно. Сколько?
 Он двинул королевского слона.
 – Мы своего рода сборщики налогов, берем с суммы дохода. Ты закосил 173000 фунтов стерлингов. Мы возьмем половину, то есть 86,500.
 – Не будь идиотом, – сказал я. – В вашем расчете слишком много дефектов, и ты прекрасно это знаешь.
 – Например?
 – Во-первых, в посылке было товару на 120000 фунтов. Хозяева явно подзагнули, называя цифру.
 Он кивнул головой.
 – Может быть. Дальше?
 – Дальше. Ты что, полагаешь, что эти брильянты можно продать за полную стоимость? Это же не легальная продажа, уж ты-то должен это понимать.
 – Играй, – сказал он спокойно. – За нами следят. Необработанные брильянты можно продать за полную стоимость, если иметь башку на плечах. А она у тебя есть. Эту работенку ты толково исполнил. Если в тебя не заложили, чисто ушел.
 – Это не были необработанные брильянты, – сказал я. – Их отгранили в Амстердаме, и они вернулись обратно для оправки. Такие брильянты обычно просвечиваются рентгеном, фотографируются и регистрируются. Их пришлось подвергнуть новой огранке, а это сильно снижает их ценность. И еще – я не один. У меня был напарник. Он разработал эту операцию, а я осуществил ее. Доход – пополам.
 – Да, ребята интересовались этим вопросом, – сказал Косей. – Они что-то не могли понять, он тебя заложил что ли? Потому что, если это так, то у тебя нет ни гроша, и нам нечего терять время.
 – Нет, это не он, – сказал я как можно убедительнее.
 – А слух идет, что это он.
 – Этот слух могли ведь подкинуть полицейские. – Форбс или Бранскилл, правда? У них есть на то свои причины.
 – Могли, – согласился Косей. – А кто твой напарник?
 – Нет, так дело не пойдет, – сказал я решительно. – Я не продал его фараонам и не продам его вам. Кстати, это само по себе доказывает, что не он заложил меня. Мы со своим другом ладим хорошо, тихо занимаемся своим делом, и нам посторонние не нужны.
 – Ладно, оставим это на время, – сказал Косей. – Я передам обо всем ребятам. Но это возвращает нас к вопросу о бабках. Сколько же вы взяли?
 – По нашим оценкам – сорок тысяч, – сказал я спокойно. – И они в надежном месте. И доступ к ним только через меня.
 Он слегка улыбнулся.
 – В швейцарском банке?
 – Ага. В надежном месте.
 – Итак, все равно – половина. По тысяче за год. Дешево, конечно, да ладно. Мы беремся переправить тебя через стену и за пределы Англии. Если ты возвращаешься, это твои проблемы. Но послушай внимательно: не пытайся нас надуть, и лучше приготовь для нас башли. Если их не будет – то никто никогда тебя не увидит. Надеюсь, понятно?
 – Понятно. Вы выводите меня отсюда и получаете ваши деньги.
 – Значит, я поговорю с ребятами, а они сами решат, быть тебе нашим клиентом или нет.
 Я сказал:
 – Косей, если ваша компания так сильна, как ты говоришь, какого черта ты торчишь здесь? Не могу этого понять.
 – Я просто посредник, – ответил он. – Меня уже здесь завербовали. Потом мне сидеть осталось два года. Дотяну как-нибудь, и к чему рисковать? Меня ждет хорошая работа, и я не собираюсь отказываться от нее. – Он взглянул на меня. – А тебе туго придется, если ты вернешься в Англию.
 – Это меня не волнует, – сказал я. – Я тут прохлаждался всего неделю, ничего об этой стране не знаю и не хочу знать.
 Косей сделал ход.
 – Шах. Еще кое-что. Ты в последнее время приятельствуешь со Слэйдом, да? Говорите друг с другом о чем-то.
 – Он мне помогает заниматься русским, – сказал я, уводя короля.
 – Этому конец, – сказал Косей, как бы невзначай, – отвали от Слэйда подальше, иначе сделка не состоится.
 Я в изумлении посмотрел на него.
 – Что за черт?..
 – Именно так, – подтвердил он спокойно и сделал ход ферзем.
 – Шах.
 – Тольку не говори мне, что твои друзья патриоты, – сказал я и засмеялся. – В чем дело?
 Косей посмотрел на меня с сожалением.
 – Ты кто такой, чтобы задавать вопросы? Делай, что тебе говорят. – Он повернул голову в сторону Смитона, как раз проходившего мимо. – Знаете что? Риарден-то чуть не выиграл у меня. – Это было, конечно, чистейшее вранье. – У него хорошие шансы на турнире.
 Смитон посмотрел на него без всякого выражения и прошел мимо.

 3

 Итак, игра началась. Я внутренне напрягся, и на этот раз это было напряжение не безнадежности, а надежды. Я даже стал напевать себе под нос, когда скреб столы в зале, и старался не делать ни малейшей промашки. Смитон смотрел на меня одобрительно, во всяком случае, настолько, насколько он мог это показать. Я становился идеальным заключенным.
 Я выполнил приказ Косгроува и порвал отношения со Слэйдом, который время от времени бросал в мою сторону укоризненные взгляды. Я не знал, почему последовал такой приказ, мне стало даже жаль Слэйда, у которого в тюрьме было не слишком много друзей.
 Незаметно я наблюдал за Косгроувом, замечая с кем он общается, говорит. Насколько я мог судить, в его поведении ничего не изменилось, и он вел себя достаточно расковано, но поскольку я не изучал его раньше, то сказать, каков он был, затруднялся.
 Через пару недель я подошел к нему в свободное время.
 – Сыграем в шахматы, Косей? – предложил я.
 Он посмотрел на меня с непроницаемым лицом.
 – Держись от меня подальше, идиот, я не хочу связываться с тобой.
 – Но ты уже связан, – возразил я. – Смитон недавно интересовался, буду ли я участвовать в турнире. Он спрашивал, почему я бросил уроки шахмат. И еще спрашивал, не забросил ли я свой русский.
 Косгроув сощурился.
 – Ладно, – сказал он. – Отойдем туда.
 Мы разложили доску.
 – Какие новости? – спросил я.
 – Когда будут новости, скажу, – буркнул он. Он был явно в плохом настроении.
 – Слушай, Косей. Я беспокоюсь. Говорят, что только что закончили новую тюрьму для особо опасных. Я боюсь, меня переведут туда. Это может случиться в любую минуту.
 Он осмотрел зал.
 – Нельзя же действовать сломя голову, – сказал он. – Это сложная операция. Ты за что заплатил пять тысяч? За то, чтобы просто перепрыгнуть через стену? Тут выстраивается целая система. – Он сделал ход. – Я об этой стороне дела мало знаю, но говорят, что в каждом случае новая схема. Никаких шаблонов, понимаешь? Ты-то должен знать, как никто, Риарден.
 – Я вижу, вы меня проверяли, – сказал я, пристально глядя на него.
 Он ответил мне холодным взглядом.
 – А ты как думал? Часть той суммы в пять тысяч на это и пошла. Ребята работают с большой осторожностью. У тебя интересный послужной список. Не понимаю, как ты в этот-то раз поскользнулся.
 – Это со всеми случается, – сказал я. – Меня продали – как и тебя, Косей.
 – Но я знаю, кто продал меня, – почти прорычал он. – И он будет жалеть об этом до своего смертного дня. Мне бы только выйти отсюда.
 – Лучше сделай это перед тем, как выйдешь, – посоветовал я. – У тебя будет прекрасное алиби – ты же сидишь в тюряге. И времени уже немало прошло, так что ищейки о тебе и не подумают.
 Он нехотя улыбнулся.
 – Интересно мыслишь, Риарден.
 – А почему, собственно, ты думаешь, будто я не знаю, кто меня продал? Беда в том, что у меня нет связи с миром, чтобы организовать несчастный случай.
 – Я могу устроить, – предложил он.
 – Ладно, оставим это. Я сам скоро выйду, если ваши ребята поскорее подсуетятся. Значит, они меня проверяли там, в Южной Африке, да? Ну и как, удовлетворены?
 – Ничего. Ты прошел. Там у тебя остались хорошие друзья. – Появился Смитон, и Косей тут же переключился на шахматы. – Что это за ход, дурак? Так я ставлю тебе мат в три хода. – Он посмотрел на Смитона. – Оказывается, не так уж он хорош, как я думал. На турнире ему делать нечего.
 Смитон состроил презрительную мину.

 4

 Косей был прав. Мне нечего было делать на турнире. Но не из-за моей паршивой игры в шахматы. Два дня спустя не я, а он подошел ко мне.
 – Все устроено.
 – Меня перевели в другую камеру вчера, – сказал я.
 – Это неважно. Тебя будут выводить днем. С прогулочного двора в субботу. Точно в три часа, запомни.
 Я почувствовал холодок внизу живота.
 – Как мне действовать?
 – Ты когда-нибудь видел, как вешают иллюминацию на Рождество? – спросил Косей, но тут же с досадой прищелкнул пальцами.
 – Черт, я забыл, – конечно, нет. В общем, есть такая машина с подъемником – вроде длинной складной руки с платформой. Для поднятия электриков.
 – А, я знаю, что ты имеешь в виду, – сказал я. – Я видел их в аэропорту в Иоганнесбурге у больших самолетов. Их там называют "сборщики вишен".
 – Да? – спросил он с интересом. – Это здорово. В общем, та штука в субботу опустится по эту сторону стены. Я покажу тебе, где стоять, и когда она поравняется с тобой, быстро прыгай в нее. Там будет парень, он поможет тебе. И ты в два счета окажешься за стеной.
 Он внимательно оглядел зал и продолжал скороговоркой:
 – Тут будет происходить много других вещей в это время. Но ты на них не обращай внимания. Сосредоточься на платформе.
 – Хорошо, – сказал я.
 – И меня просили сказать тебе еще кое-что. Если ты, оказавшись на воле, не найдешь двадцати тысяч, то Бог да поможет тебе, потому что больше никто не поможет. Ты даже не сможешь пожалеть об этом, потому что для этого надо жить. Так что даже и не думай о том, чтобы улизнуть.
 – Они получат деньги, – коротко сказал я.
 – Ладно. Увидимся в субботу. – Он встал, повернулся, чтобы идти, но вдруг остановился. – Да, совсем забыл. С тобой пойдет еще один человек. Ты ему должен помочь.
 – Кто?
 Косгроув посмотрел на меня, чуть прищурившись.
 – Слэйд!




 Глава четвертая



 1

 Я смотрел на Косгроува в изумлении.
 – Ты что, спятил?
 – А в чем дело? – спросил он. – Ты что, не веришь в свободу для других?
 – Причем тут это! – Я повысил голос. – Он же ходит с палками, Косей. Он же калека!
 – Говори-ка тише, – предупредил он.
 Я заговорил яростным полушепотом:
 – Как же, дьявол возьми, Слэйд это сделает? Он же не может бежать.
 – А ты ему поможешь, – сказал Косей хладнокровно.
 – Черта с два!
 – Ладно, Риарден, я тебе скажу: эти палки – до некоторой степени камуфляж. Он может бежать вполне прилично. Конечно, рекорд в беге на милю он не побьет, но проковылять так, как нам надо, он сможет.
 – Тогда пусть ковыляет самостоятельно, – сказал я решительно. – Господи, если он помешает моему побегу, мне придется провести шесть месяцев в одиночке. А потом меня отправят в новую тюрьму на Уайте или в Дургэме. И оттуда я уже никогда не выберусь.
 – То же самое ждет Слэйда, – сказал Косгроув. – И не забывай, что у него срок – сорок лет. – Тут его голос напрягся, и в нем появился металлический оттенок. – Слушай, Риарден. Слэйд для нас куда более важен, чем ты. Ты не поверишь, какие деньги нам предложили за него. Так что, будь любезен, делай, что тебе говорят. Что касается Дургэма, то твой перевод туда уже назначен на воскресенье.
 – Боже мой! – выдохнул я. – Вы, я смотрю, крутые ребята!
 – А в чем вообще дело? Тебе что, мешает то, что Слэйд шпион? Волна патриотизма нашла на тебя?
 – Да нет, черт возьми! Мне наплевать на него, даже если бы он обвинялся в похищении королевы, премьер-министра или всего кабинета. Просто, я чувствую, что вы взваливаете на меня жуткую ответственность.
 Косгроув заговорил умиротворяющим тоном.
 – Ладно, ладно. Может, мы тебе это компенсируем. Скажем, из твоих двадцати тысяч оставим десять. То есть, десять тысяч и живой Слэйд. Как тебе такой расклад?
 – В этом есть смысл, – согласился я.
 – Я думаю, это не так уж плохо, если учесть, что и тебя выведут вместе со Слэйдом.
 – A y тебя есть полномочия делать мне такие предложения? – спросил я с подозрением.
 – Конечно. – Он еле заметно улыбнулся. – Правда, тут есть и другая сторона дела. Если ты переберешься через стену, а Слэйд нет – тебе каюк. Это напоминание о том, что Слэйд для нас важнее, чем ты.
 – Значит, главное, чтобы он перебрался через стену?
 – Точно. Как только вы окажетесь там, мои ребята позаботятся о вас обоих. – Он помолчал. – Честно говоря, Слэйд, действительно, сам не справится, поэтому мы все так организовали. Чего там говорить, бежать он не может. И ты бы не смог со штырем из нержавейки в каждом бедре.
 – А карабкаться он сможет?
 – Руки у него сильные, но его нужно подсадить, когда платформа окажется рядом.
 – Хорошо, – сказал я. – Наверное, мне надо поговорить с ним?
 – Нет! – решительно возразил Косгроув. – Даже не подходи к нему! Это – условие. С ним уже говорили, и он знает, что делать. Сейчас речь только о тебе. – Зазвонил звонок, означавший конец свободного времени. – До субботы, – бросил он и, сунув мне руку, отошел.
 Но до субботы было еще далеко. Меня опять перевели в другую камеру – вторую за три дня, и я с ужасом думал не пронюхал ли кто-нибудь о побеге. Призвав на помощь всю свою волю, я продолжал заниматься по вечерам, сосредоточив теперь все свое внимание на английской литературе, которая в данных обстоятельствах отнюдь не приносила мне облегчения.
 Наблюдая за Слэйдом, я с досадой убедился, что ноги у него, действительно, не в порядке, и переброска его через стену должна быть совсем не простой операцией. Однажды мы встретились глазами, но его лицо осталось абсолютно непроницаемым. Косгроув не подходил к нему. Значит, с ним контактировал кто-то другой. Создавалось впечатление, что тюрьма просто забита агентами скарперов.
 Я по-прежнему скреб столы в зале и старался вести себя, как обычно, чтобы не привлекать ни малейшего внимания, особенно в субботу утром. Правда, днем я совсем потерял аппетит и оставил большую часть своей порции нетронутой. Посмотрев на Слэйда, я увидел, что он невозмутимо подчищает тарелку куском хлеба.
 В два тридцать нас вывели во двор на прогулку. Кто-то стал играть в футбол, кто-то просто ходил взад-вперед, подставив лицо солнцу и голубому небу. Я приблизился к Косгроуву, и мы, не торопясь, пошли вдоль двора.
 – Я покажу тебе место, где появится эта штука, а потом пойдем туда, где ты должен ждать. Стой там и смотри одним глазом на меня, другим – на стену, – только не таращи глаза, будто что-то вот-вот произойдет.
 – Я не дурак, – сказал я.
 – Может быть, – проворчал он. – Смотри, сейчас проходим мимо этого места. Видишь, там знак мелом?
 – Ага, – сказал я, подавляя желание рассмеяться. На стене был грубо нарисован мужской член, как в публичном сортире.
 Косей, однако, был серьезен.
 – Здесь она спустится. Теперь пошли в конец двора. – Мы дошли до угла и, повернувшись, словно по команде, осмотрели всю площадку, как два учителя, наблюдающих за игрой учеников. – Тебе, вероятно, придется прыгать, но парень с платформы поможет.
 – Прыгать? А как же Слэйд?
 – Ты сначала подсадишь его. С платформы будут свешиваться веревки. Ему надо только схватиться за одну, и все в порядке. Руки у него сильные.
 Я нашел глазами Слэйда, который с видимым интересом наблюдал за игрой.
 – Но палки ему придется бросить.
 – Разумеется, – отозвался Косгроув слегка раздраженно.
 Мы двинулись дальше и оказались у противоположной стены прямо напротив мелового знака. Слэйд стоял, опершись о стену, недалеко от него, и когда операция начнется, ему придется преодолеть расстояние всего в несколько шагов. Косгроув сказал:
 – Теперь ты оставайся здесь и жди. – Он посмотрел на что-то, блеснувшее у него в руках. Я успел заметить, что это маленькие дамские часики. – Осталось пятнадцать минут.
 Часики тут же исчезли.
 – Где это ты их раздобыл? – спросил я.
 – Тебе-то что за дело? – ответил он, кисло улыбаясь. – Через двадцать пять минут их у меня не будет. Надзиратели забегают так, будто под ними загорится земля, и они все тут перевернут к черту вверх дном. Впрочем, часов этих не найдут.
 Я прислонился к стене. Из-за нее доносился шум уличного движения, но не сильный, – в субботу грузовиков на улицах было мало.
 – Теперь я оставляю тебя, – сказал Косгроув. – Слушай внимательно. Без двух минут три в том углу завяжется драка. Поднимется крик, и в этот момент ты начнешь медленно – запомни, – медленно! – пересекать двор по направлению к знаку. Ради Бога не психуй и не беги. Слэйд увидит тебя и приготовится.
 – Я бы мог сам с ним все обговорить, – проворчал я.
 – Это слишком опасно. Теперь: что бы ни происходило вокруг тебя, не удивляйся. Сосредоточься на своей задаче и иди к знаку. Когда ты подойдешь туда, платформа будет уже спускаться. Ты поднимаешь Слэйда на плечи и затем впрыгиваешь сам. Ничего сложного.
 – Все будет в порядке, Косей.
 – Ладно. Успеха тебе, Риарден. – Он криво усмехнулся. – Ввиду наших обстоятельств, руку тебе не подаю. Ну, я пошел. Пока это все будет происходить, я побеседую с Пэдди Кольхауном. – Часы снова появились в его руке. – Точно пятнадцать минут.
 – Подожди секундочку, – сказал я. – А телевизионные камеры на стенах?
 – О них позаботятся, – терпеливо разъяснил он. – Прощай, Риарден.
 И он пошел через двор, оставив меня одного. Мои ладони вспотели, во рту внезапно пересохло. Я бросил взгляд на колючую проволоку, шедшую поверх внешней тюремной стены. Помогай мне Бог, если я зацеплюсь за нее. Я вытер руки о штаны и присел на корточки. Слэйд в одиночестве стоял на противоположной стороне двора. Вероятно, был такой приказ – всем держаться от нас на расстоянии. Ребята, конечно, не знали в чем дело, но приказ, доведенный до их сведения крепкими парнями, выполнялся беспрекословно.
 Косгроув разговаривал с Пэдди, и они весело над чем-то смеялись. Я очень надеялся, что не надо мной. Вся моя затея была построена на доверии, но если Косей просто водил меня за нос и пытался разыграть, то я внутренне был готов повесить его. В тюрьме мне с ним места не будет!. Но опять посмотрев на Слэйда, я почувствовал, что все это всерьез.
 Во дворе четверо надзирателей прохаживались взад и вперед с непроницаемыми лицами. И, как я знал, еще двое наблюдали из окна как раз над моей головой. Оттуда они могли видеть все, что происходило не только во дворе, но и на улице за внешней стеной тюрьмы. Ясное дело, они должны были поднять тревогу, как только там появится машина с подъемником. Не тупицы же они!
 Я потерял ощущение времени. По-моему, пятнадцать минут уже прошли, – а, может, только пять? Ладони рук опять взмокли, и я снова вытер их о штаны. Если придется хвататься за веревку, они не должны скользить.
 Я посмотрел на Косгроува. Он стоял, наклонив голову, слушая, что ему говорил Пэдди. Наши взгляды на мгновение пересеклись, и тут он хлопнул Пэдди по спине и разразился хохотом. В этот момент на другом конце двора раздались громкие голоса. Наверное, удар по спине был сигналом. Я встал и медленно двинулся к меловой отметке, словно загипнотизированный ею. Слэйд тоже оторвался от стены и заковылял со своими палками вперед.
 Все повернули головы в сторону шума. Некоторые побежали туда. Переключилось туда и внимание надзирателей. Скосив глаза, я увидел Хадсона, старшего надзирателя, который появился неизвестно откуда. Он не бежал, но шел довольно быстро, и мы с ним стремительно сближались.
 Вдруг случилось что-то невероятное. Раздался сильный хлопок, пожалуй, даже небольшой взрыв, и прямо из земли возникли клубы густого белого дыма. Я продолжал идти, но Хадсон остановился и обернулся. Раздались еще взрывы, и дымом заволокло весь двор. Кто-то кидал из-за стены дымовые шашки.
 Хадсон был теперь позади меня. Я слышал, как он завопил:
 – Побег! Побег! Тревога! – и, вытащив из кармана свисток, пронзительно засвистел. Я продолжал идти к тому месту, где ждал меня Слэйд. Лицо его было суровым и напряженным, и, когда я подошел, он спросил:
 – Где же эта проклятая конструкция, черт возьми?
 Я посмотрел вверх и увидел, как она появилась в клубах дыма, словно голова доисторического чудовища со свисающими из пасти стеблями растений. Стебли оказались четырьмя узловатыми веревками, прикрепленными к платформе, на которой стоял человек, прижимавший к уху телефонную трубку.
 Я согнул спину.
 – Давайте, Слэйд, забирайтесь.
 Он бросил свои палки и, когда я поднял его, уцепился за одну из веревок. Держать его мне было трудновато. Человек на платформе смотрел на нас и, как только увидел, что Слэйд схватился за веревку, быстро проговорил что-то в трубку. Платформа начала двигаться вверх, а я все оставался внизу. Я сделал отчаянный прыжок и успел ухватиться за последний узел той же веревки, по которой карабкался Слэйд. Он поднимался довольно быстро, но его ноги болтались прямо перед моим лицом, и каблук одного ботинка двинул прямо в челюсть. Искры брызнули из моих глаз, я чуть не выпустил веревку из рук, но в последний момент сумел все же удержаться.
 И тут кто-то схватил меня за ногу. Я глянул вниз и увидел Хадсона. Лицо его было искажено гримасой злости и напряжения. Он держал мою ногу, как клещами, но я, приподняв другую, резко ударил его прямо по физиономии – урок Слэйда пошел впрок. Он отпустил ногу и свалился на землю, которая теперь казалась мне уже далеко внизу. Я заработал руками и, напрягая мускулы, подтянулся до края платформы.
 Слэйд уже лежал на ней, тяжело дыша. Человек с телефоном, наклонившись, шепнул:
 – Оставайся так. Все будет в порядке. – И снова сказал что-то в трубку.
 Я с опаской посмотрел вниз, но громадная рука уже перенесла нас через колючую проволоку и начала опускаться. Человек опять наклонился и спокойно сказал, обращаясь уже к нам обоим:
 – Делайте то же, что я.
 Платформа быстро прошла над улицей и вдруг застыла. Откуда ни возьмись, возник небольшой грузовичок и остановился прямо под платформой. Человек перелез через перила и спрыгнул в кузов. Я отпустил веревку и прыгнул за ним. Следующим был Слэйд, который свалился прямо на меня. Я выругался, но его тут же отшвырнуло в сторону – грузовичок, взвизгнув шинами, резко набрал скорость и тут же повернул за угол.
 Я успел заметить, что механическая рука подъемника уже опустилась вниз и полностью перегородила улицу. Из кабины выскочили какие-то люди и побежали. Больше ничего я увидеть не смог.
 Слэйд лежал на дне кузова, прислонившись к борту. Его голова бессильно моталась из стороны в сторону. Лицо его было серым... Я вспомнил, что он совсем недавно вышел из больницы. Человек, сопровождавший нас, ткнул меня локтем в бок. – Внимание! – крикнул он. – Сейчас будете переходить в минифургон. Готовьтесь.
 Наш грузовик вдруг на полном ходу остановился за минифургоном, стоявшим у тротуара с открытыми задними дверцами. Последовала команда:
 – Быстро туда!
 Я спрыгнул с грузовика, нырнул в фургон, и тут же за мной захлопнулись двери. На фоне ветрового стекла вырисовывались крутые плечи двух мужчин, сидевших впереди. Бросив взгляд через стекло, я увидел, что грузовичок, на котором мы только что ехали, обогнул фургон и опередил его. Быстро набрав скорость, он повернул направо за угол и исчез вместе со Слэйдом, оставшимся в кузове.
 Фургон тоже двинулся и повернул налево. Я никак не мог отдышаться. Легкие болели, сердце бешено колотилось и, казалось, готово было выпрыгнуть из грудной клетки. Некоторое время я лежал, приходя в себя, потом приподнялся на локте и спросил ближайшего ко мне мужчину:
 – А почему нас разъединили?
 Он даже не подумал отвечать, и я спросил снова:
 – Куда мы едем?
 – Помолчи и сиди спокойно, – сказал тот, не поворачивая головы, – скоро узнаешь.
 Я постарался расслабиться, насколько это было возможно, сидя на металлическом полу фургона. Судя по тому, что мелькало в заднем окне, мы ехали каким-то сложным маршрутом, аккуратно останавливаясь у каждого светофора и не превышая скорости, чтобы не привлекать к себе внимания.
 Фургон свернул в переулок, потом в аллею. Опершись на локоть, я глянул вперед. Мы приближались к широко открытым воротам какого-то строения, внутри которого стоял огромный трайлер. Часть его задней стенки была опущена и образовала наклонную платформу, одним концом лежавшую на земле. Без всяких колебаний наш водитель подъехал ближе, переключился на нужную передачу и въехал по платформе в чрево трайлера. Сзади опустилась штора, поднялась и встала на место платформы, минифургон исчез внутри трайлера.
 В полной темноте задние двери нашего фургона открылись, и кто-то сказал:
 – Можете выходить. – Голос принадлежал женщине.
 Я выкарабкался из минифургона и тут же наткнувшись на нес, едва не упал на се мягкую руку.
 – Ради Бога, включите свет, – сказала женщина.
 Зажглась лампочка на потолке, и я смог оглядеться. Мы находились в тесной камере как раз по размерам минифургона. Женщина оказалась высокой блондинкой в белом комбинезоне. Она выглядела как врач в приемном покое. Один из мужчин протиснулся мимо меня к заднему бамперу минифургона, наклонился и прикрепил к нему цепь.
 – Это чтоб он не ездил туда-сюда, – пояснил он с улыбкой.
 В этот момент послышался рокот дизеля, скрежет рычага передач, и наше помещение покачнулось. Трайлер тронулся с места и куда-то повез меня. Куда?
 Блондинка улыбнулась.
 – У нас мало времени, – сказала она деловым тоном. – Раздевайтесь. – Видимо, я так посмотрел на нес, что она нетерпеливо повторила. – Раздевайтесь, вам говорят. Нечего стесняться, голых мужчин я видела и до вас.
 Стаскивая с себя фланелевую куртку, я увидел, что женщина достала откуда-то чемодан, открыла его и вынула из него комплект белья, носки, рубашку, костюм и пару туфель.
 – Наденьте это, – сказала она. – Но пока не надевайте рубашку.
 Я снял тюремную одежду и с удовольствием надел чудное белье, носки. Один из мужчин спросил:
 – Ну, как самочувствие на свободе, парень?
 – Не знаю, пока я еще не очень уверен, что на свободе...
 – На свободе, на свободе, – уверил он меня. – Можешь не сомневаться.
 Я надел брюки, туфли. Все было мне впору.
 – Как вы узнали мои размеры? – спросил я с удивлением.
 – Мы о тебе знаем все, – сказал мужчина. – Кроме, может быть, одного.
 – Чего же это?
 Он зажег спичку, закурил и пустил струю дыма прямо мне в лицо.
 – Где ты держишь свои денежки. Но ты ведь нам скажешь, не так ли?
 – В свое время, – сказал я, застегивая молнию на брюках.
 – Идите сюда, – скомандовала блондинка. Она вытащила стул и поставила его перед тазом, стоявшим на низкой полке. – Я буду мыть вам голову. Садитесь.
 Я сел, и она, набрав в ладонь шампунь, стала тереть мне голову и скрести ногтями кожу под волосами. Затем, смыв пену, проделала все еще раз. Взяв меня за подбородок, она оценила свою работу.
 – Подходяще. Теперь – брови.
 Она занялась моими бровями и, когда кончила, дала мне зеркало.
 – Ну как, нравится?
 Я посмотрел на свое отражение. Мои волосы теперь были довольно светлыми. Это сильно изменило мой облик – даже Макинтош теперь вряд ли узнал бы меня. Я почувствовал легкие пальцы на своей щеке.
 – Вам надо бриться два раза в день. А не то щетина вас выдаст. Побрейтесь прямо сейчас. Бритва – в вашем саквояже.
 Я открыл саквояж и нашел там все, что нужно человеку, когда он в дороге. Была там и электробритва на батарейках. Пока я брился, женщина начала выкладывать на полку различные вещи.
 – Ваше имя Раймонд Крукшнек, – сказала она. – Вот запонки с вашими инициалами.
 – Мне что, придется быть джентльменом такого рода? – спросил я беззаботно.
 Она не приняла шутки.
 – Не острите, – сказала она холодно. – Те же инициалы вы найдете на саквояже. Все это ваша страховка, Риарден. Страховка против того, что вас поймают. Отнеситесь к этому серьезно.
 – Извините, – сказал я.
 – Вы бывали в Австралии, Риарден. Несколько лет тому назад вы были в чем-то замешаны в Сиднее, так что мы сделали вас австралийцем. Здесь никто особенно не разберется, какой у вас акцент – австралийский или южноафриканский, так что это сойдет. Вот ваш паспорт.
 Я открыл паспорт и увидел на фото себя светловолосого.
 Потом она протянула мне бумажник.
 – Здесь все принадлежит Крукшнеку. Посмотрите, чтобы знать, что там есть.
 Я открыл бумажник и проинспектировал его содержимое. Все было просто потрясающе. Ребята из этой компании действовали эффективно и наверняка. Недаром Косси говорил, что им нужно время для подготовки. Там были членские карточки различных сиднейских клубов, два австралийских доллара вместе с английскими деньгами, австралийское водительское удостоверение и международные права, а также с десяток всяких карточек, сообщавших, где я жил, чем занимался и тому подобное. Выяснилось, что я управляющий какой-то фирмы, занимающейся импортом оргтехники. Все в самом деле было здорово.
 Я вытащил потрепанную фотографию.
 – А это что?
 – Вы с женой и детьми, – спокойно ответила она.
 Я присмотрелся к изображению в слабом свете лампочки на потолке и, Господи боже мой, – так оно и было.
 Опять же светловолосый, я обнимал за талию какую-то брюнетку, а перед нами сидела пара детей. Прекрасный монтаж. Я положил фотографию в бумажник и нащупал там что-то еще. Сунув пальцы глубже, я выудил из кармашка использованный театральный билет, помеченный двумя месяцами ранее. Театр, естественно, был в Сиднее, а смотрел я пьесу "Скрипач на крыше".
 Я положил билет обратно.
 – Прелестно, – сказал я восхищенно. – Просто прелестно.
 Я положил бумажник и стал надевать рубашку. Когда я застегивал запонки на манжетах, она сказала:
 – Мистер Крукшнек, как я говорила, это все ваша страховка. А это наша. Ребята, давайте! – И тут же я оказался словно в тисках. Она вынула из-за спины руку со шприцем. Держа его перед глазами, она профессиональным жестом пустила фонтанчик жидкости, затем закатала еще не застегнутый рукав моей рубашки и, сказав: "Не взыщите" – вонзила иглу в мое предплечье.
 Я был совершенно бессилен что-либо сделать. Я просто молча стоял, глядя, как ее лицо постепенно расплывается перед моими глазами. Потом оно исчезло, и я больше не видел и не чувствовал ничего.

 2

 Я проснулся с чувством, что спал очень долго. Не знаю почему, но мне казалось, что прошло лет сто с тех пор, как я был в моей камере. Разумеется, у меня не было ощущения нормального сна – я ведь уже привык спать под зажженной лампочкой.
 И какую же головную боль я испытывал!
 Против головной боли, когда у нее есть причина, я вообще не возражаю. Всякие удовольствия должны иметь последствия. Но я решительно возражаю против последствий без удовольствий! За последние восемнадцать месяцев я ни разу не выпил, и ощущать ни с того, ни с сего раскалывающуюся голову было ужасно.
 Я лежал в постели со слипшимися глазами. Казалось, что вокруг моей головы обмотали раскаленный кусок железа и по нему то и дело бил молотом кузнец. Во рту было абсолютно сухо, чувствовался какой-то противный привкус.
 Я медленно пошевелился и тут же невольно застонал, поскольку кузнец влепил мне дополнительный мощный удар. Я открыл глаза и тупо уставился в потолок. Затем взором проследил изящный лепной узор бордюра, стараясь двигать глазными яблоками как можно медленнее, опасаясь, что они могут выскочить из глазниц.
 – Как смешно! – думал я. – Они дали мне на этот раз такую симпатичную камеру.
 Очень осторожно я приподнялся на локте и успел заметить, что кто-то быстро вышел из комната. Дверь закрылась с мягким щелчком, послышался поворот ключа в замке. Это во всяком случае мне было хорошо знакомо, чего я не мог сказать о моей новой камере.
 Я все еще тупо стал разглядывать серые стены, позолоченные деревянные панели на них, изящный столик рядом с кроватью, удобное кресло, стоявшее на толстом ворсистом ковре. Внезапно меня словно стукнуло: "Боже мой! Удалось! Я выбрался из тюрьмы!"
 Я попытался осмотреть себя. Я был одет в шелковую пижаму, которую видел на дне саквояжа в фургоне трайлера.
 Трайлера?
 Медленно, с трудом я вспоминал произошедшее со мной. Отчаянный прыжок за веревкой, жуткий перелет через колючую проволоку на стене, грузовик, потом минифургон, потом трайлер.
 Да, это был трайлер. Точно. А в нем – блондинка, которая перекрасила мои волосы и дала мне бумажник. Мое имя Крукшнек, и я австралиец, – сказал она. А затем эта сука лишила меня сознания. Я потер на руке болезненную точку там, куда вонзилась игла. Зачем ей это понадобилось, черт возьми?
 Я откинул одеяло и поднялся на ноги. Тут же к горлу подкатила страшная тошнота, и я на неверных ногах доковылял до ближайшей двери, толкнул се и склонился над унитазом. Меня вывернуло наизнанку, хотя в желудке не оказалось ничего, кроме желчи. И все же после этого я почувствовал себя чуть-чуть лучше и, качаясь, подошел к умывальнику. Вцепившись в него, я посмотрел в зеркало и увидел малознакомое лицо.
 Она была права. Щетина сразу же выдавала меня, так как светлые волосы плохо вязались с темными щеками. Глаза, выглядевшие как две дыры, прожженные в простыне, этот ансамбль не улучшали. Я закатал рукав пижамы и увидел на руке пять следов от уколов.
 Пять! Как же долго я оставался без сознания? Я пощупал подбородок, заросший щетиной. Ее возраст я определил часов в тридцать шесть, может, немного больше. Конечно, меня могли брить, пока я был в бесчувственном состоянии, но это я отмел, как маловероятную возможность.
 Я повернул кран холодной воды, наполнил ею умывальник и хорошенько умылся. Рядом висело сухое полотенце, и когда я вытирал лицо и руки, мое настроение стало приподниматься. Впрочем, оно тут же сникло опять, поскольку мне в глаза бросилось окно в ванной комнате. Оно было зарешечено изнутри толстыми стальными прутьями, а через матовое стекло я увидел тень наружной решетки.
 Это выглядело почище, чем тюрьма. Даже там ограничивались одной решеткой на окнах.
 Я бросил полотенце на пол и вышел в комнату. Так и есть, здесь окно тоже оказалось зарешеченным с двух сторон. Через прозрачное стекло я увидел двор, окруженный какими-то зданиями. На нем не было ни одной живой души, если не считать скворца, занимавшегося поиском червяков на аккуратно подстриженном газоне.
 Я смотрел туда в течение пяти минут, но никакого движения так и не заметил. Я решил осмотреть спальню. На тумбочке возле окна я обнаружил туалетные принадлежности, в том числе бритву, которую мне предоставила блондинка. Я взял расческу, причесался. С бритьем можно было подождать. Я вновь посмотрел на себя в зеркало и высунул язык. Незнакомый человек в стекле сделал то же самое, и я отметил, что язык густо обложен.
 Вдруг я замер: в зеркале отражались две кровати – моя, со смятыми простынями, и другая, на которой лежал человек. Я подошел к нему и увидел Слэйда. Он был без сознания и тяжело дышал. Я потрепал его щеки, приподнял пальцами веки, но он не реагировал. Если бы не дыхание, вполне мог сойти за покойника.
 Я оставил его в покое, так как мое внимание привлекла газета, лежавшая на полу рядом с креслом. Некто, ждавший моего пробуждения оставил ее здесь.
 Это была "Санди таймс". Наш побег занимал всю первую страницу. Заголовки набраны крупным шрифтом. Здесь был помещен снимок тюрьмы с толстой пунктирной линией, обозначавшей маршрут побега, подъемника с опущенной платформой, блокировавшей въезд на улицу, похожий на умершего динозавра из диснеевской "Фантазии"; на третьем фото в машину скорой помощи несли старшего надзирателя тюрьмы Хадсена, неизвестно почему сломавшего ногу!
 Статья на первой странице в основном излагала факты – довольно верно, насколько я мог судить. Я с интересом прочел, что камеры кабельного телевидение на стенах вышли из строя, так как на объективы кто-то нанес слой краски. Очень мило! Также любопытно было узнать, что грузовик нашли брошенным где-то в районе Колчестера, а минифургон – около Саутгемптона. В обоих районах полиция организовала засады.
 Слэйду, конечно, досталась львиная доля внимания. Разве мог какой-то грабитель брильянтов идти в сравнение со шпионом высокого класса? Но Бранскилл все-таки лягнул меня. "Этот человек очень опасен, – сказал он репортерам. – Он уже сидел за насилие и занимался этим много лет. Общественность должна держать с ним ухо востро и ни в коем случае не ослаблять свою бдительность". Никогда не читал ничего более возмутительного! Две судимости за двенадцать лет, а из меня сделали Джека Потрошителя.
 Редакционная статья была просто истерична. Побег назывался колоссальной наглостью, в ней говорилось, что если преступники собираются и дальше прибегать к таким методам, как создание дымовых завес с помощью минометных снарядов, то тюремным властям пора брать на вооружение военную технику, чтобы защищать тюрьмы.
 Я тоже так думал.
 Лорда Маунтбэттена, видимо, не нашли, и его мнение не приводилось, но зато множество других людей прокомментировали события независимо от того, могли они сказать что-нибудь толковое или нет. Особенно возмущался член парламента – некто Чарльз Уилер. Он с горечью говорил о гангстеризме на английских улицах и клялся, что поставит этот вопрос перед правительством при первом удобном случае.
 Я получил громадное удовольствие от чтения газеты.
 Только я закончил читать, дверь открылась, и вошел человек в белом халате, толкавший перед собой маленький столик на колесиках, установленный тарелками, покрытыми блестящими крышками. За ним следовал высокий человек с редкими серебристыми волосами на голове.
 – Вот, – сказал он. – Я уверен, вы не откажетесь перекусить.
 Я посмотрел на столик.
 – Может быть, если желудок выдержит.
 Он кивнул с серьезным видом.
 – Понимаю. Вы неважно себя чувствуете. В тумбочке есть два пузырька – один с аспирином, другой – с желудочным средством. Я думал, вы обнаружили их.
 – Нет. Меня больше заинтересовало вот это. – Я показал ему газету.
 Он улыбнулся.
 – Да, интересное чтение, – согласился он и похлопал человека в халате по плечу. – Можешь идти. – Затем опять обратился ко мне. – Не возражаете, если я выпью с вами чаю?
 – Ни в коем случае! Будьте моим гостем.
 Белый халат накрыл стол и ушел, прикрыв за собою дверь.
 Я опять услышал звук защелкиваемого замка. Они не хотели рисковать, даже когда в комнате находился их человек. Я выжидательно смотрел на высокого. Что-то поражало в его облике, но я никак не мог понять, что. Вдруг до меня дошло: он был высокий и худой, а лицо – пухлое, как пончик, что никак не вязалось с его фигурой.
 – Там за дверью висит халат, – сказал он, указывая рукой на ванную.
 Я подошел к тумбочке, нашел два пузырька и пошел с ними в ванную. Желудочное средство я игнорировал, а аспирин принял. Надев халат, я вернулся в комнату и увидел, что Пончик уже наливает себе чай.
 – Не возражаете, если я исполню роль мамы-хозяйки? – спросил он иронически.
 Я сел за стол и взял стакан холодного томатного сока. Пончик услужливо пододвинул мне ворчестерширский соус. Я щедро налил его в сок, добавил перца и залпом опустошил стакан. Почти сразу я почувствовал себя лучше, но не настолько, чтобы с удовольствием взирать на еду, смотревшую на меня с тарелки: желтые глаза яичницы, сосисочные брови, ветчинные усы. Меня слегка передернуло. Я отодвинул тарелку, взял кусочек хлеба и тонко намазал его маслом.
 – Если уж вы мама, то налейте чаю и мне, – сказал я.
 – Конечно, – все, что вам угодно. – Он занялся чайником.
 – Все, что угодно? – проговорил я, жуя бутерброд. – Тогда, может вы скажете, где я нахожусь?
 Он сокрушенно покачал головой.
 – Тогда вы будете знать столько же, сколько я. Нет, мистер Риарден. Некоторые вещи я не могу вам сказать. Вы понимаете, я надеюсь, что вследствие наложенных на вас ограничений такого рода, ваши действия будут, – как бы это сказать? – строго очерчены.
 Это я уже и сам понял. Двойные решетки на окнах просто так не ставятся. Я кивнул в сторону кровати, на которой лежал Слэйд.
 – Слэйд, по-моему, сейчас слишком строго очерчен.
 – С ним все будет в порядке, – сказал Пончик. – Он старше вас, и ему надо больше времени, чтобы прийти в себя. – Он протянул мне чашку с чаем. – Вы будете находиться здесь пока не настанет время перевести вас отсюда.
 – И когда это произойдет?
 – Это целиком зависит от вас. Я надеюсь, вам будет здесь удобно, мы сделаем для этого все возможное. Если у вас есть какие-то предпочтения в меню – скажем, грейпфрутовый сок вместо томатного, – скажите, мы постараемся пойти вам навстречу. – Он встал, подошел к шкафу и открыл его. Шкаф был набит бутылками. – Когда захотите, можете выпить. Кстати, какие сигареты вы любите?
 – Ротман, с фильтром.
 Он вытащил блокнот и сделал в нем пометку, как заправский метрдотель.
 – Этим мы вас обеспечим без труда.
 Я усмехнулся.
 – Еще мне хотелось бы иметь полбутылки вина во время ланча и обеда. Белого, не слишком сухого. Рейнвейн или мозельское лучше всего.
 – Хорошо. – Он сделал еще одну пометку. – Мы стараемся обеспечить первоклассное обслуживание. Разумеется, при таких расходах нам приходится брать с клиентов высокую плату. В вашем случае договоренность уже имеется, – двадцать тысяч фунтов, не так ли, мистер Риарден?
 Я взял чашку.
 – Нет, не так. Десять тысяч. А другие десять – вон лежат на кровати. Именно такова была договоренность.
 – Конечно, – сказал Пончик. – Я просто забыл.
 – Нет, не забыли, – сказал я дружелюбно. – Вы пустили пробный шар. Смотрите, ваш чай стынет.
 Он вновь уселся за стол.
 – Мы предпочли бы произвести окончательный расчет побыстрее. Чем скорее мы покончим с этим, тем скорее вы сможете начать второй этап вашего путешествия.
 – Куда?
 – Предоставьте это нам. Уверяю вас, что за пределы Соединенного Королевства.
 Я нахмурился.
 – Не люблю покупать кота в мешке. Мне нужна более надежная гарантия, я хочу знать, куда меня отправят.
 Он развел руками.
 – Извините, мистер Риарден. Но наша система безопасности не позволяет посвящать клиента в наши планы заранее. Вы должны понять, насколько это валено. Мы не можем допустить ни малейшего шанса проникновения в нашу организацию... э... нежелательных элементов.
 Я колебался, и он сказал нетерпеливо:
 – Мистер, Риарден. Вы человек разумный. Вы должны понимать, что наша репутация зиждется исключительно на выполнении обещаний. Доверие – это наш оборотный капитал, и всего лишь один недовольный клиент причинит нам невосполнимый ущерб. – Он негромко постучал ложечкой по столу. – В любом случае, я полагаю, что вас известили о том, что произойдет в случае невыполнения вами взятых на себя обязательств.
 Угроза была налицо – скрытая, но несомненная. Теперь необходимо выиграть время, и я сказал:
 – Хорошо. Достаньте мне бланк чека цюрихского Экспортного банка.
 Пончик повеселел.
 – А номер, номер счета?
 – Вы узнаете его, когда я заполню чек, – сказал я. – У меня тоже есть свои меры предосторожности. – Я быстро произвел подсчеты.
 – Поставьте на нем сумму 200000 швейцарских франков. Из нее вы возьмете свою долю, а остальное оставьте мне в валюте той страны, куда собираетесь меня переправить.
 Он кивнул головой и произнес нравоучительным тоном:
 – Разумная предосторожность. Предусмотрительный человек никогда не останется без денег на текущие расходы.
 Я спросил, осматривая себя:
 – Я что, так и должен жить в пижаме?
 Он смешался.
 – Разумеется, нет. Прошу прощения, что не сказал об этом раньше. Ваш костюм – в гардеробе.
 – Благодарю. – Я пересек комнату и открыл платяной шкаф. Там висел строгий деловой костюм и рядом с ним – менее официальная, спортивного типа одежда. На полке лежало белье, а внизу стояли две пары отлично начищенных туфель – черные и коричневые.
 Я пошарил в карманах костюма и ничего в них не обнаружил. Затем открыл саквояж, стоявший на полу у шкафа, и увидел, что он также абсолютно пуст. Я повернулся к Пончику.
 – А где паспорт? Бумажник? Документы?
 – Мы показали их вам, чтобы вы видели, как мы стараемся для вас, мистер Риарден – или мне называть вас мистером Крукшнеком? Чтобы вы поняли, на что мы идем ради успешного завершения нашего предприятия. Но пока в них нет необходимости. Вы их получите, когда начнется следующий этап вашего путешествия. – Он торжественно вытянул вверх указательный палец. – Безопасность – вот наше ключевое слово.
 В это легко было поверить. Ребята старались предусмотреть все возможные варианты.
 Пончик сказал:
 – Если вам что-нибудь понадобится, нажмите вот эту кнопку. Вот так. – Он сам нажал на нее и стал выжидательно смотреть на дверь. Белый халат появился через две минуты. – Таафе будет помогать вам, мистер Риарден. Как, Таафе?
 Тот кивнул головой и ничего не произнес.
 – Я должен идти, – сказал Пончик с сожалением, словно больше всего на свете ему хотелось остаться и продолжать болтать со мной. – Надо заниматься делами. – Он пристально посмотрел на меня. Вы выглядите весьма неаккуратно. Советую вам побриться. Таафе пока приберет в комнате. – Он коротко кивнул и ушел.
 Я с любопытством стал разглядывать Таафе, который собирал посуду, повернувшись ко мне широкой спиной. Он был крупным человеком с сильно помятым лицом мелкотравчатого боксера. Мелкотравчатого потому, что хороший боец не допустит, чтобы его физиономию так обработали. Постояв немного, я отправился в ванную. Вне зависимости от того, кто предложил эту идею, она была неплоха.
 Я погрузился в горячую воду и принялся размышлять. Эта публика работала четко – сомнений нет. При условии, что я предоставляю необходимую сумму, меня несомненно выпустят где-нибудь заграницей с приличным, хотя и поддельным паспортом и достаточной суммой денег. Альтернатива, естественно, была не столь привлекательной: если я не обеспечу указанной суммы, то меня, вероятнее всего, ожидает холодная земляная дыра в пустынном уголке, и мои кости, случайно обнаруженные когда-нибудь в отдаленном будущем, заставят поломать голову какого-нибудь местного полицейского.
 Я потряс головой. Нет, эти ребята, конечно, не допустят никаких костей, никаких следов. Скорее всего меня замуруют в бетон, а глыбу сбросят с борта корабля над самой глубокой океанской впадиной. И если они убьют меня прежде, чем замуруют, то это будет с их стороны актом милосердия.
 Несмотря на горячую воду, мороз прошел у меня по коже. Тут же в голову пришла мрачная мысль о цюрихском Экспортном банке и об этом хладнокровном негодяе Макинтоше. В общем, надо было думать о том, как выбраться из своей роскошной кутузки.
 Это привело меня к другой проблеме. Где же я, черт возьми, нахожусь? Пончик крепко держал оборону, но, может быть, он все же где-то ошибся? Я подумал о Таафе. Имя было совершенно не английским – может, я уже вовсе не в Англии? Нет, тут Пончик, пожалуй допустил промах.
 И тут мне вспомнились строчки детской песенки:
 Таафи был ирландцем
 Таафи вором стал.
 Залез ко мне на кухню
 И бок быка украл.
 Я слышал ее, сидя на коленях у матери. Помимо того, что поступок ирландца был предосудителен, не значило ли это, что я нахожусь где-то в Уэльсе – то есть, все еще в пределах Объединенного Королевства?
 Я вздохнул и стукнул ладонью по воде. Время покажет, хотя времени-то как раз у меня не много.




 Глава пятая



 1

 Нас обслуживали так, как в международных отелях обычно обслуживают греческих магнатов-судовладельцев. Все предоставлялось мистеру Слэйду и мистеру Риардену немедленно, все – за исключением свободы. Мы просили газеты и получали газеты: я попросил южноафриканский бренди – получил его – "Удэ Местер", которого я так и не смог обнаружить в Лондоне за несколько дней моего пребывания. Слэйд посмотрел на него с подозрением. Сам он предпочел пятнадцатилетний "Гленливе", который ему был гостеприимно предоставлен.
 Но когда мы заводили разговор о радио или телевидении, наши хозяева становились глухими. Я спросил как-то Слэйда:
 – В чем дело?
 Он повернул свое тяжелое лицо ко мне и губы его скривились в слегка презрительной усмешке по поводу моего мизерного интеллекта.
 – В том, что тогда мы узнаем, где находимся.
 Я продолжал разыгрывать дурачка.
 – Но ведь они же регулярно снабжают нас газетами.
 – О, Господи! – сказал он и наклонился, чтобы поднять "Таймс". – Это – за пятое число. Вчера мы имели за четвертое, а завтра нам принесут за шестое. Но из этого вовсе не следует, что сегодня пятое. Мы можем быть, к примеру, во Франции, и эти газеты доставляют самолетом.
 – Вы думаете, мы во Франции?
 Он посмотрел в окно.
 – На Францию не похоже, и Францией... – он потянул носом, – кажется, не пахнет. – Он пожал плечами. – Я не знаю, где мы находимся.
 – Думаю, что вас это и не очень заботит, – сказал я.
 Он улыбнулся.
 – По правде говоря, не очень. Я знаю, что направляюсь домой, и все тут.
 – Вас, наверное, считают крупной фигурой.
 – Может и так, – сказал он скромно. – Я рад буду попасть домой. Я ведь не был в России двадцать восемь лет.
 – Нет, все-таки вас чертовски ценят, если моя помощь стоила десять тысяч. – Я повернулся к нему и серьезно спросил: – Как своего рода профессионал, как вы расцениваете эту компанию?
 Он был явно задет.
 – "Своего рода профессионал"! Я работаю квалифицированно.
 – Но вас поймали, – холодно заметил я.
 – Через двадцать восемь лет, – возразил он. – И по чистой случайности. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь сработал лучше.
 – Ладно, вы прекрасный специалист, – согласился я. – Ну вот и ответьте мне, что вы думаете об этих ребятах.
 – Они хороши, – сказал он. – Очень хороши. Первоклассная безопасность, безупречная организация. – Он нахмурился. – Я не думаю, что такой уровень может быть достигнут обычными преступниками.
 Эта мысль тоже пришла ко мне, и она мне не понравилась.
 – Вы полагаете, что-нибудь по вашей части?
 – Вряд ли, но возможно. Чтобы обеспечивать такую структуру, нужно много денег. Западные немцы после войны имели нечто подобное, – более или менее частную организацию, но ее поддерживали американские деньги.
 – А кто мог бы поддерживать эту?
 Он ухмыльнулся.
 – Мои люди могли бы.
 Довольно верно. Слэйд, казалось, уже чувствовал себя дома и в безопасности. Вместо того, чтобы отращивать в тюрьме бороду, он скоро будет пить водку с каким-нибудь боссом из КГБ и диктовать мемуары высокопоставленного офицера британской разведки. Именно это выяснилось во время суда – ему удалось проникнуть в Интеллиджент-сервис и занять там весьма высокий пост.
 Он спросил:
 – Что вы думаете обо мне?
 – А что я могу думать о вас?
 – Ну, я же шпионил против вашей страны...
 – Не против моей. Я – из Южно-африканской республики. – Я улыбнулся ему. – И по происхождению ирландец...
 – Ах да, я забыл.
 Таафе обслуживал нас превосходно. Еда подавалась вовремя, приготовлена была прекрасно, комната содержалась в идеальном порядке, но от Таафе мы не слышали ни одного слова. Он исполнял все приказания, но когда я пытался вовлечь его в разговор, только смотрел на меня своими голубыми глазами и молчал. За то время, что я сидел взаперти в этой комнате, он не вымолвил ни звука, и я пришел к заключению, что он нем.
 За дверью постоянно мелькал еще один человек. Иногда, когда Таафе входил в комнату, я замечал в коридоре смутную и темную фигуру. Лица его я не видел. Разумеется, один человек не мог выполнять все обязанности по дому в течение двадцати четырех часов в сутки. Для этого нужны по крайней мере трое. Итого, всего их было минимум пять, а, может быть, и больше.
 Ни одной женщины здесь не было; дом, видимо, обслуживался только мужчинами.
 Я внимательно осмотрел решетки на окнах, в комнате и в ванной, а Слэйд смотрел на меня с саркастическим удивлением. Ясно было, что убежать этим путем абсолютно невозможно. К тому же Таафе регулярно делал то же самое. Однажды я вышел из ванной и увидел, как он методично проверяет, не было ли попыток что-нибудь сделать с решетками.
 Пончик заходил к нам время от времени. Он был само благодушие и с удовольствием болтал о международных делах – о ситуации в коммунистическом Китае, о шансах Южной Африки в крикетном чемпионате. Он даже выпивал с нами, хотя и немного.
 Это навело меня на одну мысль – создать у них впечатление, что я большой любитель этого дела. Пончик видел, как я поглощаю бренди и становлюсь пьяно сентиментальным, но никак на это не реагировал. К счастью, у меня крепкая голова, крепче, чем казалось со стороны, и, кроме того, в его отсутствие я почти не пил, хотя мне удалось внушить Слэйду обратное. Я не слишком доверял ему и не знал, как он поведет себя в критической ситуации. И каждый вечер, перед тем, как лечь спать, с глубоким сожалением спускал в унитаз по полбутылки прекрасного напитка.
 Я всегда предпочитал выглядеть не тем, что есть на самом деле, и то, что Пончик и его команда сочли меня пьяницей, в нужный момент могло мне дать хотя бы небольшое преимущество. Никто не пытался отвратить меня от выпивки. Таафе каждый день уносил пустые бутылки, заменяя их новыми, и даже подобие улыбки не появлялось на его лице. Слэйд, однако, стал относиться ко мне с нескрываемым презрением.
 Слэйд не играл в шахматы, но все же я попросил Пончика принести мне шахматную доску и фигуры. "Так вы любитель шахмат? – с интересом спросил он. – Могу сыграть с вами партию-другую, если хотите. Я неплохой игрок".
 Он действительно играл неплохо, хотя и не так хорошо, как Косей, но у того все же было больше времени для тренировки. Меня он обыграл довольно легко и после двух партий давал мне две пешки форы. Тем не менее, мне приходилось бороться за выигрыш изо всех сил.
 Однажды после партии он сказал:
 – Алкоголь и сосредоточенность, необходимая для шахмат, не вяжутся друг с другом, Риарден.
 Я налил себе еще одну стопку бренди.
 – А я не собираюсь становиться профессионалом, – сказал я небрежно. – За ваше здоровье. – Э...Э...Э... кстати, как вас зовут, черт возьми?
 Лицо его было бесстрастным.
 – Это не имеет значения.
 Я пьяно хихикнул.
 – Я вас называю Пончиком.
 Он надулся и, кажется, обиделся.
 – Но должен же я вас как-то называть? – объяснил я ему. – Что я должен делать? Свистеть и кричать: "Эй, вы!"
 Шуточка стоила мне партнера по шахматам.
 Чек цюрихского Экспортного банка прибыл через неделю после того, как я очнулся здесь, и за это время мы со Слэйдом уже стали действовать друг другу на нервы. Я все время думал о закодированном швейцарском счете, о Макинтоше и о своих слабых шансах на освобождение. О чем думал Слэйд, не знаю, но и он становился все более беспокойным.
 Один раз его увели из комнаты, и когда он через час вернулся, я спросил, в чем дело.
 – Деловое совещание, – загадочно ответил он и погрузился в молчание.
 На следующий день наступила моя очередь. Меня провели по лестнице вниз в приятно обставленную комнату, у которой был только один недостаток – задернутые занавеси на окнах. Скарперы работали тщательно и даже здесь не давали мне ни малейшей возможности узнать, где я находился.
 Вошел Пончик и положил на стол чек. Вынув из кармана авторучку, он отвинтил колпачок и положил ее рядом с чеком.
 – Номер счета, – сказал он лаконично.
 Я сел за стол, взял ручку – и заколебался. Номерные счета – любопытная вещь, и номер – это нечто, хранимое бережно, как комбинация цифр на замке твоего сейфа.
 Я должен был действовать убедительно, потому что он этого ожидал от меня. Я положил ручку на стол и сказал:
 – Послушайте, Пончик. Если вы будете фокусничать с этим счетом, то пожалеете, что родились на свет божий. Вы возьмете со счета точно ту сумму, которая указана на чеке – 200000 швейцарских франков и ни сантима больше. Если вы обчистите мой счет, я найду вас и сломаю вам хребет.
 – Найти меня может оказаться вам не под силу, – сказал он невозмутимо.
 – Не скажи, парень, не скажи, – я пристально смотрел на него. – Вы меня хорошо проверили и знаете мой послужной список. Кое-кто пытался обвести меня вокруг пальца. Они горько пожалели об этом. О моей репутации вам должно быть хорошо известно. Ходят слухи, что обманывать Риардена невыгодно. Я найду вас.
 Если он и занервничал, то не показал этого. Только сглотнул прежде чем говорить.
 – У нас есть репутация, которую мы поддерживаем. Никто не тронет ваш счет.
 – Ладно, – сказал я зловеще и снова взял ручку. – Надеюсь, мы поняли друг друга.
 Я аккуратно написал шифр – длинный ряд цифр и букв, которые я запомнил по настоянию миссис Смит, и, как это принято у нас в Африке, поставил черточки на семерках.
 – Сколько времени это займет?
 Он взял чек, посмотрел на него, затем помахал им в воздухе, чтобы просушились чернила.
 – Еще неделю.
 Глядя на порхающий в его руке чек, я вдруг внутренне похолодел. Теперь я был полностью в их лапах.

 2

 Три дня спустя они забрали Слэйда, и он больше не вернулся. В последнее время он меня сильно раздражал, но без него стало одиноко и беспокойно. Я полагал, что дальнейший путь к освобождению мы пройдем вместе.
 Пончик теперь невзлюбил меня и прекратил свои дружеские визиты. Мне ничего не оставалось, как долгие часы стоять перед окном и смотреть сквозь цветы в горшках во двор в любую – солнечную или дождливую – погоду. Смотреть там было особенно не на что – дорожка, покрытая гравием, ведущая к дому и ухоженный газон, исклеванный скворцами.
 Я обратил внимание на одно любопытное обстоятельство. Каждое утро примерно в одно и то же время слышалось цоканье копыт – не грубое лошадиное, а легкое, как у пони, и вместе с ним какое-то мелодичное позвякивание. В какой-то момент эти звуки прекращались, потом позвякивание возобновлялось, и слышалось негромкое посвистывание человека, пребывавшего в хорошем расположении духа, один раз я заметил тень человека, перекрывшую вход во двор, но его самого не видел.
 В одно из редких теперь посещений Пончика я попытался закинуть удочку насчет того, чтобы покинуть опостылевшую мне комнату.
 – Господи, неужели мне нельзя выйти во двор, немного погулять, поразмяться? – спросил я. Он покачал головой. – Вы можете выпустить со мной пару ваших амбалов, пусть они смотрят за каждым шагом. – Но он был неумолим, и я махнул на это дело рукой и проговорил: – Мне надо было оставаться в тюрьме. Там хоть прогулочный двор был.
 Пончик рассмеялся.
 – Ну и как вы воспользовались им? Убежали. Нет, Риарден, если хотите поразмяться, делайте физзарядку в комнате.
 Я пожал плечами и налил себе еще бренди. Пончик посмотрел на меня с презрением.
 – Испортите себе печень, Риарден. Лучше в самом деле помахайте руками, хотя бы для того, чтобы выгнать алкоголь из организма.
 – Только это и остается, кроме выпивки, – сказал я мрачно и сделал глоток. Я был доволен тем, что он поддался на мою уловку, хотя мне уже становилось трудно держаться на определенном уровне. Глядя на пустые бутылки, Пончик должен был думать, что я поглощаю полторы бутылки в день, и чтобы поддержать его в этом заблуждении, мне приходилось в его присутствии сильно стараться. В данном случае я выпил четверть бутылки в течение часа, и несмотря на то, что умею пить, голова у меня стала кружиться.
 – В чем дело? – спросил он. – Нервничаете? – Он сумрачно улыбнулся. – Может, на этом счету ничего нет? – Он вытянул ноги и задумчиво посмотрел на меня. – Мы знаем, что вас продали, Риарден. Вы отрицаете это, но, если ваш партнер действительно скрылся со всей добычей, оставив вас с пустым мешком, то это ничего хорошего вам не сулит, абсолютно. После разговора с Косгроувом у меня появились сомнения относительно вас.
 – Вы получите деньги, – сказал я. – Мой друг не подведет меня.
 – Искренне надеюсь на это, – сказал он. – Ради вас.


* * *

 Пончик был все-таки прав – я начинал нервничать. Я с раздражением шпынял Таафе, когда тот приносил пищу. Это, правда, не производило на него впечатления. Он смотрел на меня своими голубыми детскими глазами, посаженными на побитое лицо, ничего не говорил и, сделав свое дело, оставлял меня шагать по комнате и не прикасаться к пище.
 Так шли часы и дни. Каждый день я слышал цоканье копыт пони и приятное флейтовое посвистывание. И с каждым днем мои шансы становились все призрачнее.
 Наконец, это произошло.
 Пончик вошел в комнату.
 – Ну, – начал он весьма веселым голосом, – вы удивили меня, Риарден.
 – Неужели?
 – Да. Я, по правде говоря, думал, что вы нас водите за нос. Мы получили деньги по вашему чеку.
 – Рад слышать, – сказал я. – Надеюсь, на счету было достаточно.
 – Достаточно, – заверил он. – Нет, мне кажется, вы все-таки пытались увильнуть, Риарден, а?
 – Боже мой! Я же обещал, что деньги будут, – я засмеялся, хотя и с некоторой натугой. – Вы прямо, как тот человек в Москве, который сказал: "Шмуль, вы сообщили мне, что едете в Минск, чтобы я решил, что вы едете в Пинск. А вы надули меня и, таки поехали в Минск. Я теперь не верю ни одному вашему слову".
 – Очень интересная иллюстрация, – заметил Пончик сухо. – Как бы то ни было, деньги получены. Это все, что нам нужно.
 – Прекрасно! – воскликнул я. – Когда же вы меня выпускаете?
 Он сделал жест рукой.
 – Садитесь. Нам нужно кое-что обсудить.
 Я подошел к шкафчику с бутылками и налил себе бренди, добавив в стакан воды. Сейчас я действительно нуждался в нем. У меня никогда не было абсолютной уверенности в Макинтоше.
 – Я буду чертовски рад покинуть эту комнату.
 – Еще бы, – согласился Пончик. Он долго молча смотрел на меня и, наконец, сказал: – Есть одна загвоздка. Маленькая деталь, но она может оказаться непреодолимым препятствием. Впрочем, если вы объясните ее удовлетворительно – не придумаете объяснение, а именно объясните, – то я не вижу причин, чтобы нам не продолжать наше дело, как оно было запланировано.
 – О чем вы говорите, черт возьми, не понимаю.
 Он поднял брови.
 – Да что вы? Я уверен, что понимаете. Подумайте.
 – Прекратите свои игры, Пончик. Если у вас есть что сказать, выкладывайте.
 – Хорошо, – сказал он. – Только учтите, что я вовсе не играю. Он наклонился вперед. – Так вот. Я знаю, что вы не Риарден, и мне хочется знать, – так, для формы, – кто же вы.
 Словно чья-то гигантская рука схватила и сжала меня. В животе похолодело, но, кажется, мне удалось сохранить невозмутимость.
 – Вы с ума сошли!
 – Вы прекрасно знаете, что нет.
 Я глубоко вздохнул.
 – А я думаю, что да. В чем вообще дело? Вы что, получили деньги и теперь хотите уклониться от своих обязательств? – Я ткнул свой палец ему под нос. – Не советую пытаться, мой друг.
 – Вы в крайне невыгодном положении, – спокойно заметил Пончик. – И не можете никому и ничем угрожать. На вашем месте я прекратил бы разыгрывать невинность. Вы не Риарден, и мы это знаем.
 – А как вы это докажете?
 – Не будьте дураком. Мы доказали это. – Он откинулся на спинку стула. – Уж не думаете ли вы, что, освобождая человека из тюрьмы, мы не проверяем его досконально? Мы проверили вас в Южной Африке, и вы не выдержали нашей проверки. В полиции всегда находятся корыстолюбивые люди – что в английской, что в южноафриканской. Если вы Риарден, вы должны хорошо знать, что такое "Джон Форстер". Вас частенько затаскивали туда.
 – Ну и что? Они так и не смогли ко мне прицепиться.
 – Да-да, это штаб-квартира полиции в Иоганнесбурге, это вы знаете. – Он махнул рукой. – Но это еще не доказывает, что вы – Риарден.
 – Но вы не доказали обратного.
 – У нас там есть один друг, смелый полисмен, который время от времени делает для нас кое-какую работенку. Он добрался до досье Риардена и прислал нам копию его отпечатков пальцев. В том-то и дело, приятель, что они не совпадают с вашими. Нет-нет, мы проверяли много раз, чтобы удостовериться в этом. Он показал на стакан, который я держал в руке. – Ваших отпечатков у нас полно.
 Я долго смотрел на него, затем сказал:
 – Я знаю, как выглядят дактилоскопические таблицы из "Джона Форстера". Видел их достаточно. Принесите сюда ваши и я дам вам свои отпечатки пальцев для сравнения.
 Глаза его несколько затуманились.
 – Мы это сделаем. Но я вам вот что скажу. Вы не покинете этот дом, пока мы не выясним, кто вы такой и какого черта здесь делаете.
 – Вы же знаете, что я здесь делаю, – сказал я утомленно. – Вы сами притащили меня сюда. Вы получили свои бабки, теперь выполняйте договор.
 Он встал.
 – Мы встретимся завтра утром. У вас достаточно времени, чтобы придумать какую-нибудь историю. – Он нажал на кнопку. – И пусть лучше это будет правдивая история.
 Дверь щелкнула, и он вышел.
 Я сидел и смотрел на янтарную жидкость в стакане передо мной. Да, надо было что-то придумать. Лучше всего иметь две истории – правдивую и достаточно правдоподобную. Это трудно. Я могу прилично лгать, когда в этом есть необходимость, но сочинять истории – не мой конек.

 3

 Когда обычно начинаются такие дела? Рассуждая логически, можно сказать, что это началось с рождения. Но простая логика часто приводит к несуразностям. Тогда начало надо искать в Иоганнесбурге, но и тут нельзя не учесть, кем и чем я был и почему выбрали меня, а, значит, корни всего уходят глубже. Как бы то ни было, Иоганнесбург был, пожалуй, наиболее подходящей точкой отсчета, и я стал думать об Иоганнесбурге, этом переросшем самого себя шахтерском поселке, где тротуары вымощены золотом.
 Было яркое и солнечное утро, без единого облачка на небе, – что может вызвать восторг англичанина, но не произведет никакого впечатления на жителя Южной Африки, потому что там по утрам всегда ярко и солнечно, а облака зимой столь же редки, как куриные зубы. Я жил в Хиллброу, в одной из бетонных башен с видом на город, почти всегда накрытый пеленой жирного смога. В течение двадцати лет отцы города стремились создать в нем бездымную зону, но руки у них так до этого и не дошли.
 Человек одинокий либо живет как свинья, либо организует свою жизнь разумно и экономно по времени – скажем, варит яйцо в джезве. Так что после того, как я встал ото сна, мне понадобилось всего двадцать минут, чтобы быть готовым выйти на улицу. В вестибюле я открыл свой почтовый ящик и вытащил из него несколько писем – три неинтересных с окошечками на конвертах, – я их сразу же сунул в карман, – а одно от Люси.
 Я посмотрел на него со странным чувством. Я уже шесть лет ничего не получал от Люси – шесть неторопливых, бедных событиями лет, и сначала я не поверил своим глазам. Я прочел письмо. Собственно, это была скорее записка – зеленые чернила на дорогой с резной кромкой бумаге.
 "Дорогой,
 Я в Иоганнесбурге с коротким визитом. Могу ли я встретиться с тобой? Я буду в полдень в ресторане около озера Зу. Я сильно изменилась, мой дорогой, да-да, поэтому буду с веточкой белого жасмина. Не хочу, чтобы ты случайно спутал меня с кем-то другим.
 Пожалуйста, приходи, дорогой. Я так хочу тебя видеть.
 Всегда твоя,
 Люси".
 Я понюхал листок и почувствовал тонкий запах. Люси опять взялась за старое. Я положил письмо в нагрудный карман пиджака и поднялся к себе, чтобы позвонить в контору. Я забыл, какой предлог тогда придумал для шефа, но, разумеется, не сказал ему, что хочу встретиться со старой подругой. Затем я отвез свою машину в мастерскую. Не исключалось, что она мне могла срочно понадобиться, и я не хотел, чтобы в нужный момент возникли какие-нибудь неполадки.
 Без четверти двенадцать я ехал по улице к озеру. На газонах, покрытых зеленоватой зимней травой, сидели черные няньки со своими воспитанниками, озеро ярко сверкало под жарким солнцем. Я оставил машину на стоянке около ресторана и медленно побрел к кромке озера, где публика кормила лебедей и уток.
 Вокруг не было никого похожего на Люси. По крайней мере никто не держал жасмин. Я посмотрел на озеро, где гуляющие катались на лодках, неумело работая веслами, затем повернулся и направился к ресторану. Рядом с ним, немного поодаль, сидел на скамье человек с волосами светло-песочного цвета и обмахивался шляпой. В петлице у него была веточка жасмина.
 Я подошел и сел рядом с ним.
 – Люси?
 Он повернул голову и посмотрел на меня своими смешно обнаженными глазами.
 – Люси! – сказал он язвительно. – После той русской операции в Швейцарии во время войны, органы безопасности просто сошли с ума по этому имени. – Он положил шляпу. – Я знаю, кто вы. Я – Макинтош.
 – Очень приятно, – сказал я официальным тоном.
 Он бросил задумчивый взгляд на озеро.
 – Если в я был оперативным работником секретной службы, то предложил бы взять лодку и поплавать в этой луже, чтобы нас никто не мог подслушать. Но это ерунда, разумеется. Давайте посидим здесь и закусим. Я думаю, мы не привлечем особого внимания, если не будем кричать, конечно. Кроме того, это намного удобнее, и мне не придется выглядеть идиотом, катающимся на лодке.
 – Устраивает, – сказал я. – Я почти не завтракал сегодня.
 Он встал, вынул из петлицы жасминную веточку и бросил ее в ближайшую урну.
 – Почему люди так обожают эти сексуальные органы растений, мне абсолютно непонятно, – заметил он. – Пошли.
 Мы нашли укромное местечко в тенистом углу веранды у решетки, увитой виноградом. Макинтош удовлетворенно покачал головой.
 – Прелестно. Вы, южноафриканцы, умеете жить хорошо.
 – Если вы знаете, кто я, то не должны считать меня южноафриканцем, – сказал я.
 – Разумеется, – сказал он и вынул из кармана блокнот.
 – Оуэн Эдвард Станнард, родился в Гонконге в 1934 году, учился в Австралии. – Он перечислил ряд учебных заведений. – В университете специализировался в изучении восточных языков, там же был завербован учреждением, которого лучше не называть. Работал в Камбодже, Вьетнаме, Малайзии и Индонезии под различными прикрытиями. Схвачен в Индонезии во время переворота, сместившего Сукарно. – Он посмотрел на меня. – Видимо, трудненько вам пришлось.
 Я улыбнулся.
 – Шрамов не осталось. – Действительно, видимых шрамов не осталось.
 – Ух! – произнес он и вернулся к чтению. – Было решено, что использовать вас на востоке больше нельзя. Вас вывезли оттуда и отправили в Южную Африку на "спячку". Это было семь лет тому назад. – Он захлопнул блокнот и положил его обратно в карман.
 – Тогда Южная Африка была еще в Содружестве.
 – Точно, – сказал я.
 – Простите, что напоминаю вам об этом, но я из другого отдела. Вся эта секретная служба немного напоминает мне комическую оперу, и я вынужден был проверить, правильна моя информация о вас.
 – Правильна, – подтвердил я.
 Разговор на время прекратился, потому что подошел официант чтобы принять заказ. Я заказал лангуста – не каждый же день тебя приглашают в ресторан, – а Макинтош что-то с салатом. И еще мы попросили бутылку вина.
 Когда все это принесли, и можно было продолжать беседу, Макинтош приступил к делу.
 – Я хочу вас прямо спросить, вы знакомы местной полиции или силам безопасности?
 – Точно я не знаю, но думаю, что моя крыша надежна.
 – В тюрьме не сидели?
 – Нет.
 – По гражданским делам не судились?
 Я подумал.
 – Какие-то пустяки. Штрафы за неправильную парковку. Да, пару лет назад один тип задолжал мне деньги. Я подал на него в суд.
 – Ну и кто выиграл?
 – Он, черт бы его побрал!
 Макинтош улыбнулся.
 – Я читал ваше досье, так что почти все знаю. Мне просто хотелось видеть вашу реакцию. Итак, насколько я могу судить, в отношениях с полицией вы чисты.
 Я кивнул головой.
 – Хорошо, – сказал он. – Дело в том, что вам предстоит поработать с южноафриканской полицией, а она не должна знать, что вы связаны с Англией – иначе они не станут сотрудничать. – Он отправил в рот веточку салата. – Вы когда-нибудь бывали в Англии?
 – Никогда, – сказал я и заколебался. – Знаете, я подаю тут себя в несколько антибританском духе. Это обычное дело – все англоязычные люди тут настроены антибритански, особенно после того, как вспыхнула Родезия. В этих обстоятельствах я счел неразумным отправляться в отпуск в Англию.
 – Оставим пока ваше прикрытие в стороне, – сказал Макинтош. – У меня есть право вынуть вас отсюда в случае необходимости. Работа, на которую я вас прочу, – в Англии.
 Странно, конечно, всю свою сознательную жизнь я служил Англии, но никогда там не был.
 – Эта идея мне нравится, – сказал я.
 – Когда вы узнаете, о чем идет речь, она вам понравится гораздо меньше, – произнес Макинтош мрачно и отхлебнул вина. – Очень мило. Хотя немного кислит. – Он поставил бокал на стол. – Что вы знаете о системе английских тюрем?
 – Ничего.
 – Я дам вам текст доклада Маунтбэттена. Вы будете просто поражены. Но сейчас я вкратце поясню, в чем дело. Лорд Маунтбэттен обнаружил, что английские тюрьмы испещрены дырами, как швейцарский сыр. Вы знаете, сколько побегов совершается ежегодно?
 – Нет. В газетах что-то писали пару лет назад, но я особенно не интересовался...
 – Более пятисот. Если меньше – такой год считают удачным. Конечно, большинство беглецов тут же попадается снова, но некоторые уходят чисто. И число этих некоторых неуклонно растет. Ситуация тревожная.
 – Да уж, – деревянно сказал я, не понимая, куда он клонит. То, о чем он говорил, меня совершенно не касалось.
 Макинтош мгновенно уловил мою интонацию и, глядя мне прямо в глаза, продолжал:
 – Мне плевать, сколько убийц, насильников, маньяков или мелкой воровской шушеры убежит из тюрьмы. Это забота тюремной администрации и полиции. Мое дело – государственная безопасность, и в этом отношении, по-моему, ситуация выходит из-под контроля. Премьер-министр думает так же и попросил меня предпринять что-нибудь.
 – О! – произнес я неопределенно.
 – О! – повторил он с раздражением. – Посмотрите-ка. Мы посадили Блейка на сорок два года – не столько ради наказания, сколько для того, чтобы держать его подальше от русских. И что же? Не проходит и пяти лет, как он объявляется в Москве, где начинает напропалую болтать языком.
 Он задумчиво посмотрел в свой стакан.
 – Предположим, Блейку не удается уйти совсем. Предположим, через месяц его ловят. Полиция и тюремная охрана просто счастливы, – но не я, черт побери! Мне хотелось бы знать, что он делал в течение этого месяца, с кем говорил. Понимаете, что я имею в виду?
 Я кивнул.
 – Ну да, если это произойдет, то отпадает надобность держать его в тюрьме. Бросить его в кутузку еще на сорок лет – все равно, что запереть дверь конюшни после того, как лошадь ушла из нее.
 – Лошадь – это информация, которой располагает Блейк, а не сам Блейк. – Макинтош беспокойно заерзал на стуле. – Сейчас строят специальную, очень надежную тюрьму на острове Уайт. Маунтбэттен следит за строительством. Толковый человек, между прочим. Стоило ему взглянуть на план этой высококлассной тюрьмы, как он тут же продемонстрировал, как легко будет вызволить из нее преступника.
 Он посмотрел на меня выжидательно, и я решил отреагировать.
 – Вызволить?
 Он осклабился.
 – Приятно видеть, что вы отвечаете тому стандарту, который отражает ваше досье. – Он взял стакан. – А мне нравится это вино.
 Я долил в его стакан вина.
 – Приятно сознавать, что тебя ценят.
 – Если вы почитаете доклад Маунтбэттена – особенно его заключительную часть, где он рассуждает об этой новой тюрьме, – вы поймаете себя на том, что вам кажется, будто вы читаете научно-фантастический роман. Кабельное телевидение с электронной системой, которая включает тревогу, если в поле зрения камеры попадает любой движущийся предмет – прекрасная идея. Это защита. А атака? Для атаки используются вертолеты и автономные ракетные двигатели, позволяющие человеку высоко прыгать. Господи! Как в романах о Джеймсе Бонде! Вы улавливаете, что за этим стоит?
 – Да, – протянул я. – Организация.
 – Точно! – воскликнул Макинтош. – У нас появился абсолютно новый тип преступления: своего рода бизнес. Некто додумался до того, чтобы получать прибыль, помогая людям бежать из тюрьмы. Я думаю, это началось с Великого ограбления поезда. Там ребятам дали особенно тяжелые сроки – Биггс и Вильсон получили по тридцать лет каждый. Но у них были деньги, и они потратили их на создание организации.
 Он вздохнул.
 – Иногда я просто удивляюсь, знают ли судьи, что они делают. Убийца может оказаться на свободе уже через десять лет, но берегитесь, если вы совершили преступление против собственности! Итак, организация была создана, и ее задачей стало извлечение из тюрем тех заключенных, которые могут хорошо заплатить. И вы не поверите, сколько таких находится! И когда организация стала действовать, она приобрела, как любое другое дело, тенденцию к расширению, а тот, кто руководил ею, стал искать финансовой поддержки, и ему, разумеется, было наплевать, откуда она приходит – лишь бы шла.
 – Русские?
 – А кто же еще? – горько усмехнулся Макинтош. – Как я уже сказал, мне безразлично, если грабители поезда перелетают через тюремную стену и приземляются где-нибудь на Ривьере, но когда дело касается государственной безопасности, что-то надо делать. – Он нахмурился. – Если бы это дело предоставили мне, я бы собрал всех шпионов, поместил их в одну кутузку, окружил бы ее частями военной полиции и армии и дат бы им право в случае необходимости стрелять. Но наши шефы предпочитают другие методы.
 – А я как вписываюсь во все это? – полюбопытствовал я.
 – Я еще не закончил вводить вас в курс дела, – раздраженно заметил он. – Премьер-министр велел заняться этим вопросом, и им занялись. Попыталась что-то сделать полиция, в том числе спецназ: подключились и более скрытые и экзотические структуры, связанные с контрразведкой. Ничего не вышло. Однажды, впрочем, они были близки к успеху. Один заключенный пожелал говорить. Догадайтесь, что с ним произошло.
 Я, будучи реалистом, тут же ответил:
 – Он скоропостижно скончался.
 – Да-да, его убили, – сказал Макинтош. – Но эта банда вытащила его из тюрьмы для этого. Вы представляете, какая вопиющая наглость? Его нашли три дня спустя с пулей в затылке.
 – Я что-то не читал ничего об этом случае, – сказал я.
 – Его тут же засекретили, – голос Макинтоша звучал немного устало, – такие вещи предавать огласке никому не хочется. Туманная ссылка на него есть в докладе Маунтбэттена, посмотрите параграф 260.
 – Ну а моя-то роль здесь какова? – опять спросил я.
 – Вы узнаете несколько позже. Итак, моя задача – государственная безопасность, и вы можете выбросить из головы всю эту чепуху типа плаща и кинжала. Я работаю в другой плоскости, на уровне Кабинета министров. По сути дела, я подотчетен только премьер-министру. Поскольку все провалились на этом деле, он вручил одному мне ответственность за него и предоставил право заниматься им так, как я сочту нужным, – но отнюдь не когда я сочту нужным. – Он почесал в затылке. – Время – вещь, конечно, относительная, как я объяснил премьер-министру, и он с этим согласился. Но будем надеяться, что пока я руковожу этим делом, проколов в безопасности не будет, ибо на плахе – моя голова. – Он посмотрел по сторонам и подозвал официанта. – Давайте выпьем кофе. С ликером. Я хочу попробовать местный ван дер Хам. Присоединитесь?
 – Я возьму Драмбюи, – сказал я сухо.
 Он заказал кофе и ликеры, затем неожиданно спросил:
 – Слышали когда-нибудь о человеке по имени Риарден – Джозеф Риарден?
 Я немного подумал.
 – Нет.
 – Да вы и не могли о нем слышать. Риарден – преступник. Вернее, был им. Причем, очень хорошим. Умным, сообразительным, изворотливым. Как вы, я бы сказал.
 – Благодарю за комплимент. Он что, мертв?
 – Три недели тому назад он был убит в Юго-западной Африке. Ничего мокрого не подозревается. Обыкновенная катастрофа. Автомобильный бог принимает в качестве жертвы любого – плохого и хорошего. Вся штука в том, что никто не знает, что он мертв, за исключением вас, меня и нескольких высокопоставленных южноафриканских полицейских чинов. Когда премьер-министр поручил мне эту треклятую работу, я сразу же стал искать кого-нибудь похожего на Риардена. Такого можно было бы обнаружить в Канаде, Австралии, Новой Зеландии, в Штатах или в Южной Африке. Факт состоит в том, что он нашелся в Южной Африке. Вот фотография.
 Я положил ее лицом на стол, пока официант готовил нам кофе, и перевернул только тогда, когда мы вновь остались одни. Макинтош одобрительно разглядывал меня, пока я изучал фотографию.
 – Как только я заполучил Риардена, – сказал он, – я начал поиски того, кто выглядел бы, как Риарден и кто мог бы сойти за южноафриканца. Компьютеры – замечательные машины. Один из них выдал мне вас уже через двадцать минут.
 – Значит, подмена, – сказал я. – Мне приходилось этим заниматься, дело весьма рискованное. Меня очень легко могут разоблачить.
 – Не думаю, – с уверенностью сказал Макинтош. – Начать с того, что действовать вы будете в Англии, где Риарден никогда не был. К тому же вам не придется там особенно передвигаться, так что встреча со старыми приятелями маловероятна.
 – Как распорядились с телом Риардена? – спросил я.
 – Его похоронили под другим именем.
 – Не повезло семейству. У него осталась вдова?
 – Он не был женат. А родители прекрасно без него обходятся.
 Я посмотрел на этого худого белобрысого человека с бесцветными ресницами и решил, что он довольно безжалостный негодяй. Интересно, как мы поладим с ним во время реализации его своеобразных планов.
 – Итак, я – Риарден. И я в Англии. Что дальше?
 – Не торопитесь, – сказал Макинтош. – Хотя Риарден был умен, он все же провалился. Всего один раз. Сидел в тюрьме в Претории. Знаете что-нибудь об африканских тюрьмах?
 – Упаси Боже, нет.
 – Придется узнать. Я дам вам человека, который познакомит вас с условиями содержания в тюрьмах, с тюремным сленгом. – Он криво усмехнулся. – Неплохо было бы самому посидеть месячишко-другой, чтобы лично все посмотреть. Я могу это устроить. – Он задумался, проворачивая возникшую идею в своем мозгу. – Нет, не пойдет, слишком рискованно.
 Я почувствовал облегчение. Особой любви к тюрьмам я не испытывал. Он допил кофе.
 – Давайте покинем это заведение. Народу становится больше, а мне хотелось бы обсудить дальнейшее в более уединенном месте. – Он расплатился с официантом, и мы, выйдя из ресторана, пошли по дорожке к большому эвкалипту, стоявшему на отшибе.
 Макинтош, сел на скамейку, достал трубку и стал набивать ее табаком.
 – Все, кто пытались добраться до этой организации, потерпели неудачу, Пробовали проникнуть в нее со стороны, использовать тюремных подсадных уток. Ничего не вышло. Организация построила фантастическую систему безопасности, поэтому мы знаем о ней сейчас столько же, сколько и в начале, а именно – только ее название. Она известна в преступном мире под именем "Скарперы", но от этого нам ни жарко, ни холодно. – Он чиркнул спичкой. – Станнард, это работа добровольная, и я должен просить вас решить сейчас. Не могу вам пока сказать больше ничего, – я и так сказал предостаточно. Хочу вас предупредить, что если что-то пойдет не так, дело обернется против вас, то ваша смерть – не самое худшее, что может произойти. С моей точки зрения, по крайней мере. Это сложная и опасная задача, и признаюсь вам, что сам я на это добровольно не пошел бы. Видите, я с вами предельно откровенен.
 Я лег на траву и посмотрел на небо сквозь листву эвкалипта. Моя жизнь в Южной Африке была спокойной и ровной. Семь лет тому назад я был в ужасной форме и поклялся, что больше никогда этими делами заниматься не буду. Думаю, что начальство почувствовало мое настроение и в память о прежних заслугах послало "на спячку" в Южную Африку, где нашли для меня непыльную работу. Ей-богу, кажется, я ничего такого и не сделал, чтобы получать вознаграждение, которое премило накапливалось в одном из английских банков и к которому я ни разу не прикасался.
 Но время лечит все, и постепенно беспокойство стало овладевать мной. Мне хотелось, чтобы что-нибудь произошло, – пусть землетрясение или ураган. И вот мое землетрясение явилось в виде невзрачного человека, Макинтоша, который был запросто с кабинетом министров и мог болтать о проблемах безопасности с премьером. У меня сложилось смутное представление о том, чего он хочет, но мне показалось, что это не трудно будет выяснить. Рискованно – может быть, но не слишком трудно. Я не боялся банды английских мошенников – вряд ли они могли оказаться хуже, чем те, с которыми я сталкивался в Индонезии. Я ведь видел целые города, забитые трупами людей.
 Я сел.
 – Хорошо. Я соглашаюсь.
 Макинтош как-то печально взглянул на меня и мягко потрепал меня по руке.
 – Вы – лунатик, – сказал он. – Но я – рад, что вы со мной. Наверное, такая работа требует некоторого лунатизма. Привычные методы ничего нам не дадут. – Он ткнул в меня концом своей трубки. – Это сверхсекретно. Начиная с этого момента, только три человека будут знать об операции – вы, я и еще один. Даже премьер-министр не знает. – Он саркастически усмехнулся. – Я попытался ему доложить, но он не захотел слушать. Ему известно направление моих мыслей, и он сказал, что предпочитает остаться с чистыми руками, тем более, что, возможно, ему придется отвечать на вопросы в парламенте, и он не хочет оказаться в положении лжеца.
 – А что южноафриканская полиция? – спросил я.
 – Они ни о чем не знают. Тут – услуга за услугу. Они, конечно, могут немного покопаться в вашей биографии. Как она, выдержит?
 – Должна, – сказал я. – Она ведь создавалась специалистами.
 Макинтош затянулся и выпустил струю дыма.
 – Итак, все попытки проникнуть в эту организацию провалились. Спросим себя – почему? Один из самых многообещающих ходов здесь – посадить своего человека под видом заключенного и ждать, когда ему предложат услуги. Это уже делалось. Было уже не меньше, чем восемь таких попыток в разных тюрьмах, но контакты ни разу не возникли. О чем это свидетельствует? – О том, что "Скарперы" построили надежную систему безопасности, – сказал я. – Держу пари, они тщательно проверяют того, кого собираются освободить, прежде, чем войти с ним в контакт.
 – Верно, и это значит, что наша наживка, то есть Риарден, должна выдержать серьезную проверку. Чтоб комар носа не подточил! Что еще?
 – Больше ничего не могу сейчас сказать.
 – Пораскиньте мозгами, – сказал Макинтош с выражением недовольства на лице. – Преступление! Преступление – вот, в чем дело. Риарден, то есть вы, – должны совершить преступление в Англии. Вас поймают – я об этом позабочусь, отдадут под суд и упекут в тюрьму. И преступление требуется особое, связанное с громадной суммой денег, и деньги не смогут найти. "Скарперы" должны быть уверены, что вы сможете им заплатить кругленькую сумму за освобождение. Так о чем это говорит вам, в свете того, что я только что сказал?
 – Да ни о чем таком, – ответил я. – Все это не так трудно устроить.
 – Нет, не трудно, – сказал Макинтош странным голосом. – Послушайте, Станнард. Речь идет о настоящем преступлении, доходит до вас? Ничто другое не пойдет. Я организую, а вы исполните из ряда вон выходящее преступление. Мы похитим громадную сумму у какого-нибудь британского гражданина, который возопит до небес. Не должно быть никакой туфты, потому что я, – тут он заговорил очень отчетливо, – не пойду ... на риск ... нарушения ... секретности.
 Он повернулся ко мне и продолжал серьезным тоном:
 – Это значит, что вас будут судить и дадут вам срок за настоящее преступление, и если что-нибудь пойдет не так, ни я, ни кто-либо другой ничего сделать не смогут. Если вы получите четырнадцать лет и "Скарперы" не выйдут на контакт с вами, то вам придется гнить в тюрьме весь этот срок. Повторяю, я в данном случае не могу подставить под удар систему безопасности. Готовы ли вы идти на такой риск?
 Я глубоко вздохнул.
 – Господи! Вы требуете от меня чертовски много!
 – Ничего не поделаешь. Это так и не иначе, – сказал он упрямо. – Такой подготовленный человек, как вы, может легко убежать из любой дырявой английской тюрьмы. Но вы этого не сделаете, черт побери! Вы будете сидеть и ждать, когда "Скарперы" приблизятся к вам, сколько бы времени им не понадобилось, чтобы принять такое решение. Вы будете ждать, слышите?
 Я посмотрел в его глаза, в которых горел фанатический огонек и тихо сказал:
 – Я слышу. Не беспокойтесь. Я не собираюсь теперь отступать. Я уже дал вам слово.
 Он с облегчением вздохнул.
 – Благодарю, Станнард. – Он улыбнулся. – Я по вашему поводу и не беспокоился.
 – Меня интересует одна вещь, – сказал я. – Маунтбэттен занялся тюрьмами, когда удрал Блейк. Это было довольно давно. Почему вдруг сейчас вся эта спешка?
 Макинтош вытянул руку и выбил трубку о ствол дерева.
 – Хороший вопросик, – согласился он. – Что ж, во-первых, эффект от действий, предпринятых Маунтбэттеном, сейчас уже стирается. Когда вышел его доклад, и в тюрьмах усилилась система безопасности, чуть ли не каждый социолог и реформатор тюрем в Англии испустил возмущенный крик. И они не были так уж неправы, кстати. Существует два взгляда на тюрьму – как на место наказания и как на место исправления. Неожиданно затянувшаяся петля безопасности вышибла проблему исправления к черту, и реформаторы говорят, что за шесть месяцев пенитициарной системе был нанесен колоссальный ущерб. – Он пожал плечами. – Вероятно, они правы, но это не в моей компетенции. Меня не интересуют гражданские преступники, и моя пища – Блейка и Лонсдейлы. Когда ловишь их, то хочется либо поставить их к стенке и расстрелять, либо повесить им на шею удавку, но вместо этого их заключают в тюрьму – не для наказания или исправления, а чтобы вывести их из оборота, так как они много знают.
 Все это не было ответом на мой вопрос, поэтому я сказал:
 – Ну и что дальше?
 – Сейчас на крючке болтается крупная рыба. Самая крупная из тех, что нам удалось поймать. Ей-богу, Блейк был крупным экземпляром, но этот человек – акула по сравнению с пескарем. Он не должен убежать. Я просил премьер-министра создать специальную тюрьму для такого рода заключенных, но он говорит, что это противоречит правилам, так что Слэйда направляют в общую тюрьму, вероятно, под рубрикой особо опасного.
 – Слэйд! – воскликнул я. – Никогда о нем не слыхал.
 – Он сейчас в больнице, – продолжал Макинтош. – Ему прострелили бедро во время поимки. Когда он поправится, его будут судить. И если бы у нас приговоры были, как в Техасе, он получил бы пять тысяч лет. Ну а так мы подержим его взаперти двадцать лет, после чего он станет никому не интересен.
 – Двадцать лет! Он, наверное, чертовски много знает.
 Макинтош повернул ко мне негодующее лицо.
 – Вы можете вообразить, чтобы русский, – а Слэйд русский – был вторым лицом в важнейшем отделе британской разведки, связанном со Скандинавией? А так оно и было, и сэр Дэвид Таггарт, идиот, который назначил его туда, взлетел наверх – он теперь Лорд Таггарт и пожизненный пэр. – Он хмыкнул и добавил сдавленным голосом: – а человек, который поймал Слэйда, был в свое время уволен Таггартом за непригодность. – Он опять постучал трубкой о дерево с такой силой, что, казалось, она расколется. – Любители! – воскликнул он едко. – Проклятые любители!
 – Как я войду в контакт со Слэйдом? – спросил я.
 – Я постараюсь поместить вас рядом с ним. Для этого придется нарушить некоторые законы. Но то, что знает Слэйд, – чистый динамит, и я готов нарушить любой закон в Англии, начиная с закона о свальном грехе, чтобы держать этого негодяя там, где ему и место.
 – Он захихикал и похлопал меня по плечу. – Мы не просто нарушим законы, Станнард, мы разобьем их вдребезги.
 Я сказал несколько нетвердым голосом:
 – Теперь я понимаю, почему премьер-министр не захотел слушать вас.
 – Да-да, – сказал Макинтош обыденным тоном. – Это сделает его почти соучастником преступления, а он слишком джентльмен, чтобы пачкать свои руки. Кроме того, это ляжет тяжелым грузом на его совесть. – Он поднял глаза к небу и задумчиво произнес:
 – Забавные существа эти политики.
 Я спросил его:
 – Вы знаете, что это за дерево?
 Он повернул голову и посмотрел на него.
 – Нет, не знаю.
 – Это эвкалипт. Дерево, на котором я буду висеть, если эта операция закончится неудачно. Хорошенько запомните его.

 4

 Макинтоша, наверное, можно назвать своего рода патриотом. В наши дни истинных патриотов не так уж много. Стало модной привычкой подсмеиваться над патриотизмом – на телевидении постоянно скалят зубы по поводу патриотизма и всего, что с ним связано. Так что при малом количестве патриотов выбирать среди них особенно не приходится. Конечно, на поверхностный взгляд Макинтош должен был казаться закоренелым фашистом. Его Богом была Британия – не Британия зеленых полей и приятных загородных лужаек, красивых домов и деловых городских кварталов, но идея Британии, воплощенная в государстве. Его взгляды прямо восходили к идеям Платона, Макиавелли и Кромвеля, которые, если вдуматься, не слишком отличаются от Муссолини, Гитлера и Сталина.
 Но в нем было много и другого, что я обнаружил позднее, гораздо позднее.
 Работа мне предстояла очень большая, а времени оставалось не так много. Я изучал условия южноафриканских тюрем под руководством тюремного офицера, изображая из себя исследователя-социолога. Он посоветовал мне почитать труды Германа Чарльза Босмана, что было излишне, так как я уже проделал это. Босман, возможно, лучший писатель Британской Южной Африки, знал о тюрьме все – он сам отсидел за убийство сводного брата и блестяще изложил свои впечатления от главной тюрьмы в Претории, причем, на местном диалекте. В ней же, очень кстати, тянул свой срок и Риарден.
 Я также изучил досье на Риардена, извлеченное из архивов "Джона Форстера". В нем содержалось очень мало фактов и черт знает сколько домыслов. Риарден сидел в тюрьме только один раз и за сравнительно незначительное преступление, но подозрения, которые он вызывал, были зловещи. Предполагалось, что он виновен во всех смертных грехах – от грабежа до контрабанды наркотиков, от вооруженного налета до тайной скупки золота. Это был весьма многосторонний персонаж, комок нервов и интеллекта, чьи непредсказуемые и внезапные смены преступной деятельности позволяли избегать провалов. Из него вышел бы хороший разведчик.
 Вероятно, Макинтош прав, подумал я с улыбкой, сравнивая меня с Риарденом. Я не питал никаких иллюзий относительно себя и своей работы. Я занимался грязным делом, в котором не существовало запретов и было слишком мало чести, и я делал его хорошо, как делал бы его хорошо Риарден, если бы кто-нибудь сообразил привлечь его. Мы все были одного поля ягоды – Макинтош, Риарден и Станнард.
 Макинтош работал на верхних этажах – нажимал на пружины. Судя по тому, как люди прыгали под его пальцами, словно марионетки, премьер-министр действительно предоставил ему, как он выразился, определенные возможности. Это была контрразведка на дипломатическом уровне, и я мог только гадать, какого рода там шел обмен и что такого мы сделали для южноафриканцев, что нас обслуживали по высшему классу и не задавали при этом никаких вопросов.
 Постепенно я превращался в Риардена. Новая прическа сильно изменила мою внешность, и я прилежно постигал трансваальский акцент Я изучал фотографии Риардена и старался подражать его манере одеваться и вести себя. К сожалению, фильмами о нем мы не располагали, а то, как человек движется, значит очень много. Но здесь приходилось идти на риск.


* * *

 Однажды я сказал Макинтошу:
 – Вы утверждаете, что я вряд ли встречу кого-либо из приятелей Риардена в Англии, поскольку погуляю на свободе недолго. Все это прекрасно, но у меня гораздо больше шансов столкнуться с ними в тюрьме, чем на Оксфорд-стрит.
 Макинтош призадумался.
 – Это верно, – сказал он. – Я вот что могу сделать. Я организую проверку всех, кто находится в тюрьме, и если кто-то из них бывал в Южной Африке, то добьюсь его перевода в другое место. Думаю, таких будет не много, риск сведется к минимуму.
 Все это время он безжалостно дрессировал меня.
 – Как звали вашего отца?
 – Джозеф Риарден.
 – Занятие?
 – Шахтер на пенсии.
 – Имя матери?
 – Маргрит.
 – Девичье имя?
 – Ван дер Остхейзен.
 – Где вы родились?
 – Бракпен.
 – Дата?
 – 28 мая 1934 г.
 – Где вы были в июле 1968 г.?
 – Э ... э... в Кейптауне.
 – В каком отеле останавливались?
 – "Артурз сит".
 Макинтош сунул мне под нос свой палец.
 – Неправильно. То было в ноябре того же года. Надо лучше учить.
 – Я выкручусь с этим, если понадобится.
 – Может быть, но надо работать без швов. Никаких трещин, которые надо залеплять.
 И я снова по уши погружался в бумаги, хотя и с некоторой досадой. Господи, разве должен человек помнить каждую минуту своей жизни? Но, в сущности, Макинтош был прав. Чем больше я буду знать о Риардене, тем лучше.
 Наконец, все было кончено, и Макинтош возвращался в Англию. Он сказал:
 – Местные полицейские несколько встревожены по вашему поводу. Они не понимают, почему выбрали для этой работы вас и зачем я подцепил австралийского иммигранта и заставил его изображать Риардена. Боюсь, вам не придется вновь вернуться сюда.
 – А они не проболтаются?
 – Нет, не будет никаких разговоров, – заверил меня Макинтош. – Во-первых, о вас знают всего лишь несколько человек из высшего командования и они понятия не имеют, в чем вообще дело. Именно это их и беспокоит. Но они прекрасно понимают, что все совершенно секретно, на дипломатическом уровне и связано с государственной безопасностью. Что касается среднего и низшего звена полиции, – что ж, они будут удивлены, когда им сообщат, что Риардена посадили в Англии, но это принесет им только облегчение, и на время они вычеркнут его из своих списков.
 – Если вы правы относительно "Скарперов", то они ведь проведут тщательное расследование здесь, в Южной Африке.
 – Ничего не найдут, – сказал он с уверенностью. – Что ж, вы здорово поработали, Станнард. – Он улыбнулся. – Когда все будет позади, вы, возможно, получите медаль. Со страховой компанией, которую мы собираемся ограбить, втихую уладят, принесут им извинения, и на вашей репутации не останется никакого пятна.
 – Если дело выгорит, – заметил я. – Если нет, я буду висеть на этом треклятом дереве. – Я посмотрел ему прямо в глаза. – Хотел бы я получить некоторую страховку... Я понимаю, что вы помешаны на секретности, и это правильно. Вы организовали все так, что только три человека знают об этой операции – вы, я и еще один. Я хочу знать, кто этот "еще один" – на случай, если что-то случится с вами. Представляете, в каком положении я окажусь, если вы попадете под автобус?
 – Это справедливо, – подумав, сказал он. – Это моя секретарша.
 – Ваша секретарша, – механически повторил я.
 – О, миссис Смит очень хорошая секретарша, – сказал он. – Очень деловая. Она сейчас вовсю занимается этой операцией.
 Я кивнул.
 – Еще кое-что. Я сейчас перебирал в уме всякие возможности. Что будет, если меня извлекут из тюрьмы, а Слэйда нет?
 – Тогда вы, разумеется, выходите на "Скарперов".
 – А если Слэйда извлекут, а меня нет?
 Макинтош пожал плечами.
 – В этом вашей вины не будет. Придется передать дело обыкновенным властям. Не скажу, что мне нравится такая перспектива.
 – А теперь скажите-ка вот что. Предположим и я, и Слэйд убегаем из тюрьмы. Что дальше?
 – Ага, – сказал он. – Я понимаю, что вы имеете в виду.
 – Надеюсь, что да. Что важнее? Нанести удар по "Скарперам" или затолкать Слэйда обратно в тюрьму?
 Он помолчал с минуту.
 – Слэйд, несомненно, более важен, хотя в идеале мне бы хотелось, чтобы вам удалось решить обе проблемы. Что касается возвращения Слэйда в тюрьму – смотрите сами. Если он вдруг ... умрет, я плакать по нему не буду. Самое главное, чтобы он не вышел на свободу.
 – Он бросил на меня быстрый взгляд своих голубых глаз. – Мертвые не говорят.
 Значит, дело обстояло так. Приказано убить Слэйда – на мое усмотрение. Я начал понимать премьер-министра, у которого было особое мнение насчет Макинтоша. Иметь приближенного палача, действительно, довольно неловко ...
 На следующий день Макинтош уехал в Англию. Я последовал за ним два месяца спустя, получив еще одно письмо от Люси. Преступление было подготовлено.




 Глава шестая



 1

 Погруженный в свои размышления, я держал в руке стакан и задумчиво смотрел на бренди, но не выпил ни капли. Время выпивок прошло, настало время раздумий. И думать мне надо было очень о многом.
 Все произошло так, как планировал Макинтош. Преступление, суд, тюрьма, Слэйд – и "Скарперы". Но потом пошло наперекосяк. "Скарперы" оказались чрезвычайно хорошо организованной бандой и не менее внимательной к вопросам секретности, чем любая профессиональная шпионская группа. И вот я находился внутри нее, но был так же далек от того, чтобы расколоть ее, как если бы оставался в Южной Африке.
 И все из-за этого проклятого шприца в трайлере, которого я не ожидал, как не ожидал и этого заключения. Впрочем, в чем-то я мог их понять. Они работали по принципу: "знай только то, что нужно". А тому, кто совершал побег, знать в подробностях, как это произошло – не нужно. Освободился – и все тут. Эти ребята оказались профессионалами высокого класса.
 И я потерял Слэйда.
 Это было хуже всего, и Макинтош выпустит мне кишки, если удастся когда-нибудь прошмыгнуть мимо Пончика. Полученные мной указания были, хотя и не прямыми, но ясными: при малейшей опасности того, что Слэйд окажется на свободе, его следовало убить. Я мог перерезать ему горло бритвой, когда он спал, или задушить его электрическим шнуром от лампы. Я не сделал ни того, ни другого.
 Разумеется, если бы я однажды ночью убил Слэйда, то уже утром был бы покойником. Но я медлил вовсе не поэтому. Поразмыслив, я сделал ряд заключений: что мы со Слэйдом будем перемещаться вместе: что у меня сохранялся шанс убежать отсюда, захватив с собою Слэйда; что моя легенда все еще надежна. Ни одно из этих заключений не оправдалось, и ситуация, в которой я пребывал, оказалась скверной.
 Я лежал на кровати, сцепив на затылке руки и недоумевал, как же все-таки они просекли подмену. Пончик пытался уверить меня, что я не Риарден на основании отпечатков пальцев, извлеченных из его досье на "Джон Форстер Сквер". Это была гнусная ложь, потому что я сам лично под наблюдением Макинтоша подменил отпечатки пальцев Риардена своими. Если Пончик знал, что я не Риарден, то, безусловно, не из-за отпечатков пальцев. Тогда почему он пытался обмануть меня?
 Я напряженно думал, строя одну гипотезу за другой Допустим, Пончик только подозревает, что я не Риарден и берет меня на пушку. Но я не поддался и потребовал предъявить мне отпечатки пальцев, которые у него, скорее всего, отсутствовали, а если и были, то вполне соответствовали моим.
 В конечном счете все сводилось к дилемме: либо Пончик точно знал, что я не Риарден, либо подозревал это. В обоих случаях проблема состояла в том, чтобы понять, как он дошел до этого. Где я допустил ошибку?
 Я перебрал в голове все свои действия, начиная с прибытия в Англию, и не обнаружил никаких промахов. Я не совершил ничего такого – ни словом, ни делом, что поставило бы под сомнение мою легенду, и это привело меня к жуткой мысли, что где-то произошла утечка информации.
 Я стал думать о Макинтоше. Вот вам крутой, безжалостный, целеустремленный негодяй, который продаст на мыло свою бабушку, если этим мылом понадобиться смазать подшипники государственной машины. Я беспокойно замотал головой. Пожалуй, я зашел в своих рассуждениях слишком далеко – должно быть, от усталости. Хотя в принципе все это верно. Если Макинтош сочтет необходимым нарушить секретность в отношении меня, то сделает это без колебаний.
 Я обдумал такую возможность со всех сторон, но отверг ее, так как не видел в ней смысла. Значит, оставалось сверхэнергичная Люси Смит, которой Макинтош так доверял. Возникали и другие предположения, связанные с нарушением секретности, – скажем, его кабинет прослушивался какой-нибудь третьей стороной и тому подобное.
 Я прошел в ванную комнату и подставил лицо под холодную воду. Черт с ним, с Макинтошем, и его путанными ходами. Главное сейчас выбраться из этой ловушки.
 Я насухо вытер лицо, вернулся в спальню и, сев за стол, решил прикинуть, какое у меня в распоряжении имеется оружие. Подготовленный человек, должен уметь использовать в качестве оружия то, что имеется у него под рукой. К примеру, три раза в день мне приносили еду и к ней перец. В кармане у меня уже накопилось его достаточно, чтобы временно ослепить человека, если в этом возникнет необходимость и подвернется удобный случай.
 Поразмыслив, я вынул из гардероба носок и наполовину наполнил его сырой землей из цветочных горшков, стоявших на подоконнике. Из каждого – понемногу. Я покрутил носок в воздухе и стукнул им себя по ладони. Удар получился приличным. Конечно, мешочек с песком был бы потяжелее, но и этот мог сойти. Есть много способов выбраться из запертой комнаты. Можно выстрелами выбить замок, но для этого нужен пистолет. Можно устроить пожар, но тут есть риск не успеть вовремя, и последствия могут быть чудовищными, – я всегда вспоминал историю Чарльза Лэмба о сожженном поросенке. Можно использовать обман в разных вариантах, но вряд ли этих ребят легко обмануть. Я уже пытался выманить у Пончика разрешение на прогулку, но он не поддался на мою уловку. Я стал думать о Пончике и о том, как он приходит ко мне в комнату. Он был очень осторожен. Дверь открывалась, он входил закрывал ее за собой, а человек снаружи запирал. Пончик всегда держался лицом ко мне. Я немного поэкспериментировал с ним – попытался очутиться позади него, но он ни разу этого не допустил. У него всегда был при себе пистолет. Когда дело идет о жизни, обращаешь внимание на малейшие детали, и как бы хорошо ни был скроен костюм, даже едва заметные выпуклости видны.
 В общем, моей задачей было оказаться позади Пончика и стукнуть его наполненным влажным черноземом носком. А он должен был поверить в то, что я перед ним, а не позади него. Заставить его поверить можно было разве что гипнозом, но я все же нашел способ решить проблему.
 Я отправился в ванную и осмотрел унитаз. Вода в нем спускалась с помощью короткой ручки в бачке. Требовался шнур. Его у меня не было, значит, надо его придумать!
 Выключатель в ванной находился под потолком, и от него свисала крепкая нить. Она дала мне четыре фута. Настольная лампа на тумбочке имела провод с вилкой. Провод с пластиковым покрытием состоял из двух перекрученных жил. Когда я разделил их, мой шнур заметно удлинился. Лампа на туалетном столике добавила еще, но все же не хватило длины, так что пришлось изыскивать другие ресурсы. В дело пошел пояс от халата, который пришлось разъять на несколько полосок. Сплетя их вместе, я получил, наконец, то, что нужно. Теперь у меня было достаточно материала, чтобы соорудить еще и удавку, хотя для нее лучше подошла бы рояльная струна. Но жаловаться было не кому.
 Я сделал петельку на конце шнура и насадил ее на рычаг унитаза; затем провел шнур за ванной вдоль стены спальни к двери. Сейчас мне очень бы пригодились небольшие шкивные колесики. За неимением их, я воспользовался скобками, которые прижимали электропровод к плинтусу, в надежде, что они выдержат.
 Но они не выдержали.
 Легкое потягивание не дало никакого результата. Более сильный рывок – и одна скоба вылетела из плинтуса ...
 Я вернулся в ванную и еще раз обследовал систему спуска воды. Рычаг двигался довольно туго, и мне стало ясно, что моим импровизированным шнуром его не повернешь. Тогда я снял крышку с бачка и осмотрел внутренний механизм – клапанный поплавок и связанное с ним устройство, изобретенное непризнанным гением Томасом Круппером. Опускание рычага вниз поднимало шток с резиновой затычкой. Поскольку для этого требовалось довольно значительное усилие, я решил отъединить шток от рычага и шнур привязать прямо к нему.
 Полчаса спустя я был готов к новой проверке. Я удлинил шнур за счет полосы, оторванной от простыни. Она была, конечно, очень заметна, но в ванной это не имело значения. Я вышел из ванной, оставив дверь в нее чуть-чуть приоткрытой, и прошел на свой пост на другом конце шнура. Взяв его в руку, я внутренне помолился и потянул.
 Туалет ответил долгожданным громким клокотаньем. Я выпустил из руки шнур и внимательно осмотрел комнату. Все должно быть на своих местах и выглядеть, как обычно, чтобы Пончик не мог раскрыть мой замысел. Затем я разодрал уже начатую простыню на полосы – они могли мне пригодиться в дальнейшем, – и аккуратно застелил кровать.
 Кое-что еще оставалось сделать. Я открыл гардероб и осмотрел его содержимое. Там висели приличный темно-серый костюм, спортивная куртка с неподходящими к ней брюками, и стояли коричневые туфли. Я не знал, где нахожусь, и – в какой стране, в городе или в деревне, и заколебался в выборе одежды. Если в городе, то костюм – подходящая одежда. Если же в сельской местности – я буду виден в нем за милю. Менее формальная спортивная одежда показалась мне в любом случае более подходящей. И я выбрал куртку. Кроме того, взял шляпу и плащ.
 Мне доводилось бывать в бегах и раньше и наиболее трудной проблемой в этой ситуации является умывание и вообще соблюдение гигиены. Если на щеках появится борода другого цвета, нежели волосы, я сразу же стану объектов пристального внимания окружающих, – та блондинка предупредила меня, что нужно бриться дважды в день. Недаром полицейские в поисках сбежавших преступников частенько наведываются в общественные туалеты на вокзалах и в отелях.
 Следовательно, нужны бритва, кусок мыла, два полотенца – личное и банное. Все это удобно расположилось в карманах плаща и не особенно выпирало. Я взял изготовленную мной удавку и свернул ее в кольцо. Конечно, любой сколько-нибудь толковый полицейский, увидев это приспособление, сразу поймет, что оно значит, и отправит меня в тюрьму немедленно. Поэтому на случай возможного обыска я решил затолкать ее подальше, под кожаную ленту внутри шляпы.
 Это относилось и к пистолету – если мне удастся им завладеть. Возник еще один вопрос: насколько оправдано применение оружия, если в этом возникнет необходимость?
 Преклонение перед Джеймсом Бондом породило массу ерунды. Не существует никаких агентов под номерами с двойными нулями, никаких лицензий на убийство. Насколько я знаю, у меня никакого номера не было, если не считать номера на папке с документами как в любой канцелярии. Никто никогда не обращался ко мне как к номеру, кажем, 56 или, там, 0056. И секретные агенты вовсе не убивают направо и налево, когда им захочется. Это не значит, конечно, что они не убивают вообще, но делают это по специальному разрешению и при определенных условиях. Ликвидация посредством убийства вообще считается нежелательной – это грязное и опасное дело, тогда как существует много других гораздо более эффективных способов заставить человека молчать.
 Макинтош не приказывал мне кого-либо убивать, кроме Слэйда, и это, вообще говоря, означало запрет на убийство. Убийства без приказа считаются в нашем деле "случайными", и любой агент, кто допускает такой "случай", теряет доверие у начальства и рассматривается как неумелый и ненадежный.
 Фактически тут возникает старая, как мир, проблема: чем можно оправдать убийство другого человека? Я разрешил ее, применив древнюю цитату: "Убей или тебя убьют!" Это значит, что если надо мной нависнет угроза быть убитым, я буду убивать ради самозащиты, но не раньше. Я убил в своей жизни только одного человека, и потом меня выворачивало наизнанку в течение двух дней.
 Решив этот вопрос, я начал планировать поджог. В шкафу находились полторы бутылки южноафриканского бренди, почти полная бутылка виски, столько же джина и полбутылки Рамбюи. Эксперимент показал, что наиболее горючий материал – бренди и Рамбюи, хотя горели они не так, как мне хотелось бы. Я пожалел, что не пристрастился к рому – существует отличная стоградусная жидкость, которая устроила бы меня сейчас больше всего, хотя Бог его знает, какое действие она оказывает на слизистую оболочку желудка.
 Затем я лег в постель и заснул сном праведника.

 2

 На следующее утро завтрака не было. Таафе вошел без тележки и большим пальцем показал мне – на выход. Я пожал плечами и вышел. Кажется, игра подходила к концу.
 Меня провели вниз по лестнице, через холл в зашторенную комнату, где я подписал чек. В холле я прошел мимо пожилой супружеской пары, которые нервно сидели на краешке своих стульев, словно в приемной в дантиста. Они без особого выражения на лицах посмотрели на меня, когда я проходил в комнату, где меня ждал мрачный Пончик.
 – У вас была ночь на размышление, – сказал он. – В ваших интересах сейчас рассказать мне хорошую историю, мистер Как-вас-там.
 Я сразу же перешел в наступление.
 – Где же ваши дактилоскопические таблицы?
 – Мы не храним их здесь, – сказал он лаконично. – В любом случае, они не нужны.
 – Я все же не понимаю, о чем идет речь, – сказал я. – Если вы полагаете, что я провел ночь, придумывая для вашего удовольствия какую-нибудь басню, то вы сумасшедший. Хотя у меня здесь нет особых возможностей разнообразить свои занятия, все же я не потратил время так бездарно. – Это была совершенная правда.
 Он с негодованием фыркнул.
 – Вы лжец. Вбейте, наконец, себе в башку, что ваша карта бита! Осталось выяснить только одну подробность – настоящее имя. Мы знаем, что вы – не Риарден. Все, что нам надо знать: кто же вы, черт возьми!
 Интересно, зачем ему так нужно было знать, кто я? У меня появилась идея на этот счет, и она мне совсем не понравилась. Если я не Риарден, то его волновал вопрос, будут ли меня разыскивать. При планировании убийства это серьезное соображение. Насколько важна моя фигура? Какие у меня контакты? На кого я работаю? Почему? На эти вопросы он и хотел ответа.
 И он был совершенно уверен, что я не Риарден, что слегка встревожило меня. Я глубоко вздохнул.
 – Я – Джозеф Риарден. Как мне сказал Косгроув, перед тем, как вы вынули меня из тюрьмы, меня досконально проверили. Почему такой внезапный поворот, Пончик?
 – Не сметь называть меня Пончиком! – взвился он. – Мне не нужны отпечатки ваших пальцев, чтобы доказать вам, что вы не Риарден. Вы только что доказали это сами. Вы прошли в холле мимо мистера и миссис Риарден из Южной Африки. Это ваши дорогие и любимые родители, сукин сын! Вы не узнали их, а они не узнали вас.
 На это мне нечего было сказать, поэтому я промолчал. Но в животе у меня неприятно засосало.
 Пончик обнажил зубы в злобной ухмылке.
 – Я ведь сказал, что ваша карта бита, вы провалились. Нам известен Макинтош, и не отрицайте, что знаете его. Нам известна ваша хитроумная комбинация, так что лучше для разнообразия сказать, наконец, правду.
 На этот раз я в самом деле был потрясен, причем, так сильно, словно схватился за оголенный электрический провод. Мой провал мог означать много разный вещей, а вот провал Макинтоша значил нечто исключительно серьезное.
 Я сказал:
 – Ради Бога, отстаньте от меня, кто такой Макинтош?
 – Это просто смешно, – сказал Пончик ядовито. Он взглянул на часы. – Я вижу, что придется применить более энергичные меры, но, к сожалению, у меня деловая встреча, сейчас нет времени. Я даю вам два часа на то, чтобы вообразить, что я имею в виду под "энергичными мерами". Могу только предупредить – они очень неприятны.
 Несмотря на мое подавленное состояние, я чуть не расхохотался ему прямо в лицо. Он вел себя словно какой-нибудь отрицательный герой в плохом фильме. Никакой встречи у него, конечно, не было, просто он хотел, чтобы я провел два часа в думах о вполне представимых пытках и раскололся. И, конечно, вернется он не через два часа, а через час или, быть может, три. Это должно было усилить неопределенность ситуации. Пончик был любителем, черпавшим свой арсенал средств из телевизионных передач. Я думаю, что внутренне он был слишком мягок, чтобы приступить к пыткам, и надеялся, что я сдамся сам.
 – Хорошо, – сказал я. – Если вы хотите, чтобы я что-нибудь сочинил, я сочиню. Мне как раз понадобится два часа.
 – Нам не нужны ваши сочинения, нам нужна правда.
 – Но вы же ее знаете, черт побери!
 Он просто пожал плечами и махнул рукой человеку, который снова отвел меня в мою комнату. Чета Риарденов, – если это были они, – испарилась из холла. Мне пришло в голову, что это просто блеф со стороны Пончика. Но он знал о Макинтоше.
 Оставшись в комнате, я приступил к действиям. Быстро побрившись, я положил бритву и все остальное в карманы плаща, надел спортивную куртку, взял в руку носок с землей и расположился за дверью, держа в руке один конец сооруженного мной шнура.
 Ждать пришлось долго, – мне показалось, что прошли часы, но я должен был стоять точно в том месте, потому что в моей ситуации расчет времени решал все. Осмотрев спальню, я нашел ее в полном порядке. Дверь в ванную чуть приоткрыта, но от входной двери это не заметно. Шнур, шедший вдоль стены, не виден, во всяком случае с первого взгляда. Мне оставалось только стоять и ждать.
 Хотя мне показалось, что я стоял целую вечность, прошел всего час, и Пончик появился. Я предсказал правильно. Услышав голоса за дверью, я напряг руку с концом шнура. Как только раздался звук поворачиваемого ключа, я начал тянуть за шнур. Когда дверь открылась, вода с шумом побежала из бачка.
 Пончик вошел в комнату с опаской, но, услышав шум воды в туалете, почти зримо расслабился, сделал шаг вперед, закрывая дверь, и замок щелкнул. Он шагнул дальше в комнату, не оборачиваясь. Он мог бы заметить меня, даже чуть-чуть скосив глаза, но это не пришло ему в голову – ведь я же был в туалете.
 Но я не был в туалете! Я сильно ударил его своим носком, значительное сильнее, чем ударил почтальона у офиса Киддякара. Он раскрыл рот, колени его подкосились, но он устоял на ногах и дернул головой, хватая ртом воздух и пытаясь закричать. Я ударил его еще раз, затем еще, вышибая сознание из его мозга.
 Когда он стал падать, я подхватил его, чтобы тело не грохнулось на пол с шумом, который можно было услышать снаружи. Мне казалось, что уже мои удары по его голове породили эхо в углах комнаты, и я замер, держа Пончика на руках и ожидая, что может произойти дальше.
 Ничего, к счастью, не произошло, и я с облегчением опустил его на пол. Первым делом я сунул руку ему за пазуху и вытащил ладный плоский пистолет с девятью патронами в магазине, но с пустым патронником. Я был прав. Этот человек не профессионал. Носить с собой оружие с пустым стволом – все равно, что носить кусок металла. Какой толк в пистолете, если из него нельзя выстрелить мгновенно?
 Я вставил обратно магазин, взвел затвор и, послав патрон в ствол, поставил пистолет на предохранитель. Все это время я громко говорил. Мертвое молчание в комнате сразу же насторожило бы охранника снаружи.
 Я снял с Пончика пиджак и нагрудную кобуру, затем связал ему руки и ноги лентой от простыни и не забыл сунуть в рот кляп. Он с шумом задышал через нос, и я удостоверился, что ударил его не так уж сильно. Не говоря о моральном аспекте проблемы, мне он был нужен живой. У меня было ему применение.
 Я быстро обшарил его карманы. Мне сразу же попался бумажник, из которого, когда я открыл его, торчали кончики банкнот. Это было удачно – деньги мне могли понадобиться. Я не стал копаться в нем дальше, а просто сунул его в свой карман вместе с записной книжкой и продолжал поиски. Я нашел еще пригоршню мелочи и пару магазинов к пистолету, что тоже конфисковал. Все остальное я оставил ему, кроме авторучки и перочинного ножа.
 Затем я приступил ко второй части плана. Сняв с кровати матрас, я бросил его под дверь и вспорол ножом Пончика обшивку. Матрас был набит прекрасной горючей хлопчатобумажной трухой, которую я кучей насыпал тут же, и приготовил бутылку с бренди и Рамбюи.
 Пончик в это время стал обнаруживать признаки жизни. Он зашевелился, закряхтел, из его носа вырвалось довольно громкое хрюканье, которое должно было быть стоном, если бы не кляп во рту. Я зашел в ванную, наполнил стакан холодной водой и, вернувшись, выплеснул ее ему в лицо. Он опять хрюкнул, и глаза его приоткрылись.
 Наверное, для него оказалось шоком увидеть дуло собственного пистолета меньше, чем в футе от своей головы. Я подождал, пока он вполне осознал ситуацию, и сказал обыденным тоном.
 – Если вы думаете, что в стволе ничего нет, то ошибаетесь. Стоит мне нажать на крючок, и ваши мозги вылетят из черепа. – Он дернулся, выгнул спину, стараясь отвести свою голову от пистолета. Из заткнутого рта шли приглушенные звуки. – Не волнуйтесь, – посоветовал я ему. – Тогда с вами ничего не случится.
 Я видел, как напряглись мускулы на его руках – он испытывал крепость узла на запястьях. Когда он кончил это занятие, я сказал:
 – Я ухожу отсюда, и вы мне в этом поможете. Вы можете это сделать добровольно или против воли. Решайте сами. Я только предупреждаю вас, что одно ваше неверное движение будет означать для вас смерть. Вы будете передо мной и, если начнется перестрелка, вы первым схватите пулю.
 Я не стал дожидаться его реакции – в конце концов, она не имела значения. – Я взял плащ, шляпу, надел их, проверил карманы – все ли я захватил. Затем я щедро полил алкоголем матрас и его набивку, так что в комнате запахло, как в пивной.
 Вернувшись к Пончику, я обрезал путы на его ногах.
 – Вставайте. Только не торопитесь.
 Он, с трудом, пошатываясь, встал. В глазах его не было никакого выражения. Он просто стоял и тупо смотрел на меня. Я сделал жест рукой, державшей пистолет.
 – Идите к двери и остановитесь в ярде от нее. Только не колотите по ней ногой. Это кончится фатально для вас.
 Он послушно зашаркал вперед, а я взял его пиджак и накинул ему на плечи. Если не считать кляпа во рту и болтающихся пустых рукавов, в целом его фигура выглядела нормально – настолько нормально, что я мог получить преимущество в долю секунды, когда дверь откроется.
 Я зажег спичку, бросил ее на кучу хлопчатобумажных обрезков, и голубой огонек побежал по ее поверхности. Пламя было небольшим, но это все, на что я мог рассчитывать в данных обстоятельствах. Я следил за ним до тех пор, пока оно не разгорелось побольше и нажал кнопку звонка, – сигнал, что Пончик готов покинуть комнату.
 Когда щелкнул замок, я был прямо за спиной Пончика, упирая в него ствол пистолета, чтобы он хорошо понял свое положение. Дверь открылась, и я, толкнув его вперед ладонью, завопил:
 – Пожар!
 Я последовал за вывалившимся в коридор Пончиком и через его плечо увидел испуганное лицо замершего от неожиданности охранника. В руке он держал какое-то оружие, но даже не поднял его, глядя широко открытыми глазами на летевшего на него Пончика и отблески пламени в комнате.
 Ток воздуха ворвался в комнату через открытую дверь, и огонь начал разгораться всерьез. По-моему, охранник даже не заметил меня.
 Я с силой толкнул Пончика еще раз, и он тяжело столкнулся с охранником. Они вместе рухнули вниз. Раздался выстрел, и кто-то вскрикнул. Скорее всего, охранник, так как у Пончика рот был заткнут.
 Я перепрыгнул через извивающиеся тела и помчался по коридору, держа наготове пистолет со снятым предохранителем. В конце коридора была лестничная клетка. Я выскочил на нее и побежал вверх. Такое решение я принял еще накануне вечером. Любопытная вещь: люди, которые совершают побег из какого-нибудь дома, обычно стремятся сразу же попасть на первый этаж – почему их сразу же и хватают. Наверное, тут срабатывает инстинкт подавить.
 Верхний этаж выглядел поскромнее, – видимо он предназначался для прислуги. Это означало, что мне надо остерегаться встречи с Таафе, если он действительно был прислугой, в чем, впрочем, я сомневался. Я двигался быстро и тихо, прислушиваясь ко все возраставшему шуму внизу. Оставаться в коридоре становилось опасным, и я нырнул в ближайшую комнату, держа перед собой пистолет.
 В ней никого, слава Богу, не было, и я скрылся в ней очень вовремя, потому что тут же кто-то с тяжелым топотом пробежал по коридору. Я задвинул щеколду и подошел к окну. Окно выходило на другую сторону дома, и я в первый раз увидел окружающую местность, очень приятную на вид – холмистые поля, перелески и сине-зеленоватые горы на горизонте. Примерно в полумиле по дороге катился автомобиль. Там была свобода.
 Больше, чем полтора года я не видел ничего, кроме каменных стен, и взор мой не проникал дальше, чем на несколько ярдов. Вид этого пейзажа вызвал неожиданный комок в моем горле, и сердце учащенно забилось. И не имело значения то, что небо было покрыто тяжелыми тучами, и налетевший порыв ветра бросил в окно пригоршню дождевых капель. Только бы выбраться на свободу – там меня уж никто не остановит!
 Я возвратился к двери и прислушался. Внизу по-прежнему стоял шум, и, как мне показалось, огонь разгорался и, видимо, уже вышел из-под контроля. Я отодвинул щеколду и чуть-чуть приоткрыл дверь. До меня донесся голос Пончика:
 – К черту огонь, мне нужен Риарден! Таафе, спускайся вниз к входной двери, Диллон, стань у задней. Остальные – обыскать дом.
 Чей-то низкий голос произнес:
 – Наверху его нет. Я только что там был.
 – Ладно, – нетерпеливо сказал Пончик, – значит, остается первый этаж. Пошевеливайтесь!
 Кто-то еще сказал:
 – Пресвятая Богородица! Посмотрите, так ведь весь дом сгорит!
 – Пусть сгорит. Все равно, если Риарден уйдет, нам тут делать нечего.
 Я вышел в коридор и быстро пошел в противоположную от лестничной клетки сторону. Повернув за угол, я выскочил на заднюю лестницу и стал спускаться вниз, рассчитывая, что к ней еще не успеет никто добраться. Но очутившись на первом этаже, увидел, что задняя дверь широко открыта и перед ней стоит человек – вероятно, Диллон.
 К счастью, он смотрел не в мою сторону, а вдоль широкого коридора, ведущего к парадной двери дома. Мне удалось проскользнуть незамеченным в боковой коридорчик, где я остановился и перевел дух. Разумеется, я справился бы с Диллоном, но тогда на шум сюда сбежалось бы вся их команда.
 Первая дверь, которую я открыл, вела в какую-то каморку без окон и я перешел в следующую комнату. Это была продуктовая кладовая, и в ней – небольшое подъемное окно. Я закрыл дверь и занялся окном, не открывавшимся, видимо, в течение многих лет. Пришлось применить силу, и рама медленно, со скрипом полезла вверх. Я остановился и прислушался к звукам в доме. Сверху доносились тяжелые шаги, но Диллон вел себя тихо.
 Я опять атаковал окно, и мне удалось поднять раму настолько, чтобы пролезть в образовавшуюся щель. Я просунул в нее голову и, протиснувшись, вывалился наружу в заросли крапивы. К счастью, рядом оказалась большая бочка для сбора дождевой воды, не позволявшая видеть меня со стороны заднего входа. Потирая обожженные крапивой руки, я осмотрелся и с некоторой досадой увидел, что территория вокруг дома, обнесена высокой каменной стеной. Единственные находившиеся в поле моего зрения ворота располагались как раз напротив двери, у которой стоял Диллон.
 Струйка воды пробежала у меня по спине. Дождь усиливался, что было мне на руку. Если бы мне удалось выбраться на открытую местность, мои шансы уйти увеличились бы из-за плохой видимости. Но она была не настолько плоха, чтобы Диллон не заметил меня, подбирающегося к воротам.
 Дождевая бочка плохо выполняла свое предназначение – она была старая и разбитая. Мне легко удалось вынуть из нее одну клепку, и я постоял немного, задумчиво примеривая ее к руке. Никто, и менее всех Диллон, не будет ожидать от меня движения в дом, а не из него, а одно из искусств ведения войны, как известно – атака в неожиданном направлении. Я взял клепку обеими руками, подкрался к двери и решительно вошел в нее.
 Диллон услышал меня и заметил тень в дверном проеме, но не поторопился повернуть голову, полагая, что это кто-то из своих.
 – Нашли его? – спросил он и только тогда увидел, кто стоит перед ним. Но времени предпринять что-нибудь у него уже не было. Я с силой опустил клепку ему на голову. Его череп оказался крепче, чем подгнившая деревяшка, разлетевшаяся на две части, но все же она помогла мне вывести его из строя.
 Он не успел даже упасть, а я уже бежал к воротам, отбросив уже не нужный мне кусок клепки. Ворота оказались не запертыми, и в течение нескольких секунд я был снаружи и зашагал по сырой проселочной дороге. Но дорога была слишком открытой, и я, свернув влево, прижался к изгороди, отделявшей дорогу от поля. Дойдя до низенькой калитки, я перепрыгнул через нее и скрылся в кустах.
 Я стоял под проливным дождем и смотрел на поле, пытаясь соотнести пейзаж с тем, что видел из окна верхнего этажа дома. Было ясно, что если пересечь поле и лесополосу, то за ней шоссе. И я быстро зашагал в этом направлении, не оглядываясь назад.
 Только оказавшись под прикрытием деревьев, я остановился и осмотрелся: признаков погони не заметно, а над домом, оставшимся позади, как мне показалось, уже вился дымок.
 Я пересек лесополосу и вышел на дорогу. Но тут до моего слуха донеслись стук копыт, знакомое мне мелодичное позвякивание и приятный свист. По дороге двигалась тележка, запряженная осликом. На козлах сидел человек, насвистывавший какую-то песенку. Позади него стояли два большие фляги, вероятно, с молоком, бившиеся друг о друга.
 Я подождал, пока тележка проедет, стараясь понять, в какой стране нахожусь. Повозка с ослом вроде бы предполагала Испанию, но в Испании никогда не бывает таких дождей. Так же трудно было определить, какое здесь движение – право– или левостороннее. Повозка двигалась прямо по середине дороги.
 Когда она удалилась, я вышел на дорогу и посмотрел в другую сторону. Оттуда приближался автобус, а неподалеку стоял человек, явно ожидавший его. Автобус шел по левой стороне, и это означало, что я еще в Англии. Уверился в этом и когда присоединился к стоявшему человеку. Он повернул ко мне свое обветренное крестьянское лицо и сказал:
 – Прекрасное, доброе утро.
 Я кивнул, и с полей моей шляпы хлынула струйка воды.
 Но моя уверенность тут же поколебалась, когда увидел на остановке транспорт на двух языках. Одна – по-английски, а другая – на непонятном языке и даже не латиницей, а какими-то причудливыми буквами, которых прежде не видел, хотя они и показались мне слегка знакомыми.
 Автобус приближался медленно. С моего места была видна крыша и верхний этаж оставленного мною дома. Над ним уже стоял столб черного дыма. Я перевел глаза на автобус, мысленно подстегивая проклятую машину и чувствуя себя страшно уязвимым...
 Сунув руку в карман, я выудил оттуда мелочь, конфискованную у Пончика. Первая попавшаяся монета, видимо, была пенни, но, безусловно, не английским. На одной ее стороне красовалась курица с цыплятами, а внизу одно лишь слово, состоящее из тех же странных букв, которых прочесть я не мог. Я повернул монету и чуть не выронил ее от удивления из рук. Это была решка, и на ней стояло: Эйре 1964.
 Мой Бог, я был в Ирландии!




 Глава седьмая



 1

 Автобус подошел и мне стало легче. Однако, под впечатлением от моего открытия я забыл взглянуть на маршрут. Такие глупые промахи могут иногда стоить жизни, и я сел на свободное место, проклиная себя. Большинство банкнот в пончиковом бумажнике – английские пятерки, но и несколько ирландских бумажек. Я вынул одну из них, не будучи уверенным, имеют ли здесь хождение английские деньги.
 Подошел кондуктор, и, протягивая ему банкноту, я небрежно сказал:
 – До конца.
 – Хорошо, – ответил он. – Это будет два и два пенса. Он дал мне билет и отсыпал мелочью сдачу. Я держал ее зажатой в кулаке, пока он не отошел, затем принялся рассматривать. Половина была английских монет, значит все, что находилось в бумажнике Пончика, я мог использовать.
 Итак, еду "до конца", понятия не имея о том, куда именно! Это было чертовски смешно! Проплывающие за окнами автобуса пейзажи не говорили мне ничего. Ирландия! Что я знал о ней? Практически ничего. Страничка в атласе, которую я даже не потрудился изучить! Ирландцы представлялись мне комическими персонажами, всегда готовыми к драке. Смутно припоминалась какая-то революция и гражданская война, хотя читал о последних событиях в Северной Ирландии.
 Автобус остановился, чтобы принять новых пассажиров, и в это время навстречу нам промчалась, гремя колоколами, пожарная машина. Все вытянули шеи, смотря ей вслед, а я улыбнулся. Во время моего побега кто-то выстрелил из пистолета, и кто-то взвыл, так что в доме теперь находился человек с огнестрельной раной – обстоятельство, для объяснения которого Пончику придется потрудиться.
 Автобус снова двинулся, черт его знает куда. Мы миновали местечко под названием Крэтлоу, что звучало не очень по-ирландски, зато указатель на Бунратти был совершенно уместен. Большой самолет появился над нами и, описывая дугу, явно шел на снижение. В моем уме вдруг неизвестно откуда всплыло название – "Аэропорт Шеннон". Это был международный аэропорт в Ирландии, но где он находился, я не имел представления.
 Я тут же мысленно пополнил список необходимых мне предметов еще одним – картой.
 Мы продолжали ехать. Дождь прекратился, выглянуло солнце, и на небе появилась радуга. По сторонам стало больше домов, мелькнуло поле для скачек и вдруг – магическое слово Лимерик. Так вот где я был! Впрочем, сейчас для меня это не имело никакого значения, и единственный из лимерикцев, который остался в моей памяти, – некая девица из Хартума, мне ничем помочь не мог. Но Лимерик оказался довольно большим городом, где легко можно затеряться.
 Я сошел с автобуса, не доехав до центра, и кондуктор удивленно посмотрел на меня, хотя, может быть, мне это и показалось. Я покинул автобус тотчас же, когда увидел из окна большой книжный магазин, в котором мог получить то, в чем сейчас нуждался больше всего – информацию. Я прошел от остановки назад ярдов сто, и очутился у магазина. Там, медленно прохаживаясь от прилавка к прилавку, увидел, наконец, то, что нужно.
 Там было много всего – путеводителей разных размеров, карт, начиная от одиночных, кончая толстыми атласами. Я оставил без внимания чисто туристские издания, наполненные сведениями об исторических и культурных достопримечательностях, и выбрал набитый информацией справочник. Кроме того, купил карманную карту автомобильных маршрутов, блокнот, несколько конвертов и газету, отдав за это одну из пончиковых пятерок. Забрав всю эту добычу с собой, зашел в соседнюю чайную и устроился за столиком, заказав себе чай и черствую булочку.
 Карта сообщила, что Лимерик располагался в устье Шеннона и, как я и подозревал, недалеко от аэропорта. Дом, в котором меня держали, находился к северу от Лимерика, где-то между Сиксмайлбриджем и Крэтлоу, в очень удобном для Пончика и его команды месте – всего в пятнадцати минутах езды от аэропорта.
 Я налил себе еще одну чашу тепловатого чая и раскрыл газету, из которой понял, что Слэйд и Риарден все еще пользуются большим вниманием со стороны прессы. О них шла речь даже на первой странице. Кроме того, сообщалось о прибытии в Дублин инспектора Бранскилла, что являлось событием для местной публики. Была помещенная его фотография, на которой он спускался по трапу самолета, и когда его спросили с чем связан его видит, он процедил сквозь зубы: "Никаких комментариев". Инспектор Форбс, только что возвратившийся в Лондон из Брюсселя ответил кратко: "Ничего обнадеживающего ".
 Конечно, Слэйду по-прежнему уделялось в газете больше внимания, чем мне, но благодаря активности Бранскилла и Форбса, Риардена тоже не забывали. Эти двое мотались туда-сюда, так как именно они знали меня в лицо; им еще много предстояло поездить, так как сообщалось, что меня видели на острове Мэн, в Джерси, Котэ д'Азуре, Остенде, Манчестере, Вулверхэмптоне, на Риджент-стрит и в Бергене. Интересно, был ли инспектор Джервис занят столь же сильно?
 В чайной никого не было, и я вынул бумажник, чтобы спокойно рассмотреть его содержимое. Сначала пересчитал деньги. В бумажнике оказалось всего семьдесят восемь фунтов, в основном английскими пятифунтовыми банкнотами, что было очень удачно. Нашел я и водительское удостоверение, что было еще более удачно. Выписанное на имя Ричарда Аллена Джонса, оно отдавало фальшивкой, хотя имя, самое банальное – Джонсов кругом хоть пруд пруди.
 Еще обнаружилось письмо, написанное на непонятном мне языке. Я попробовал слова "на вкус", и мне показалось, что в них есть легкий славянский оттенок, но тут можно было ошибиться – мне больше знакомы восточные языки. Я поразмышлял некоторое время, потом аккуратно положил письмо обратно, ничего из него не почерпнув для себя.
 Записная книжка представляла большой интерес, так как содержала несколько адресов – некоторые ирландские, некоторые – английские, другие во Франции, Италии, Испании. Я испытал потрясение, наткнувшись на адрес Англо-шотландского фонда, Лимитед. Крыша Макинтоша была взорвана начисто.
 В книжке значились два ирландских адреса – один в местечке Клонгласе в Коннемаре, другой – в Белфасте. Оба далеко от Лимерика, а Белфаст к тому же за границей, в Северной Ирландии. Материала для работы было немного, но больше я ничего не имел.
 Заплатив за чай, я попросил дать мне побольше мелочи. Затем отправился на поиски телефонной будки. Это оказалось нелегко, пока я не обнаружил, что ирландцы окрашивают их в зеленый цвет. В первую попавшуюся будку я не зашел, но запомнил ее номер. Из второй я позвонил в Лондон, в Англо-шотладский фонд. Прошло несколько минут, прежде, чем я услышал голос миссис Смит:
 – Англо-шотландский фонд, Лимитед.
 Ее голос был теплым и дружеским, но, может, мне почудилось – я не разговаривал с женщинами в течение полутора лет, если не считать той, что сделала мне укол.
 Я сказал:
 – Ваш телефон могут прослушивать. Думаю, так оно и есть. Найдите надежный аппарат и позвоните по этому номеру как можно скорее. – Я назвал номер и повесил трубку прежде, чем она могла ответить.
 Возможно, это была чрезмерная предосторожность с моей стороны, но то, что еще существую, доказывает, что придерживаться таких методов – самое лучшее. Кроме того, если позвонит она, мне не придется одну за другой кидать в аппарат монеты. Я вернулся к первой телефонной будке и обнаружил, что она занята, и принялся делать гримасы стоявшей там женщине, пока она не ушла, Затем вошел в будку и, ожидая звонка, сделал вид, что ищу что-то в телефонном справочнике.
 Если учесть все обстоятельства, то надо сказать, что она действовала оперативно. Звонок раздался через десять минут.
 Я взял трубку и сказал:
 – Станнард.
 – Что вы делаете в Лимерике? – Ее голос звучал теперь не так, как в первый раз.
 – А что вы думаете, я тут делаю? – проворчал я. – Я хочу поговорить с Макинтошем.
 – Его нет.
 – Сделайте так, чтоб он был, – отрезал я.
 Последовала пауза.
 – Он в больнице, – сказала она. – Попал под машину...
 – О! Это серьезно?
 – Доктора считают, что он не вытянет, – ответила она бесцветным голосом.
 Я почувствовал зияющую холодную пустоту в животе.
 – Господи! Как скверно! Когда это произошло?
 – Позавчера. На него наехали и скрылись.
 Калейдоскопические осколки стали собираться в определенный узор. Примерно тогда Пончик уверился, что я не Риарден. И у него имелся адрес Макинтоша.
 – Это не несчастный случай, – сказал я. – Это – провал.
 – Нет! Невозможно!
 – А что в этом невозможного?
 – Только мы трое знали обо всем.
 – Это не так, – возразил я. – Я только что пришпилил одного из "Скарперов", и в его записной книжке оказался адрес вашей конторы. Поэтому я и решил, что телефон прослушивается. – Я глубоко вздохнул. – Будьте осторожны, миссис Смит.
 Кроме естественного беспокойства за другого человека, у меня были и другие веские основания говорить так. Если Макинтош умрет, а "Скарперам" удастся убрать и миссис Смит, то мой путь лежал прямиком к тому эвкалипту, где мне предстояло висеть. Самое лучшее, что могло случиться, это мое возвращение в тюрьму, чтобы досиживать свой срок.
 И не просто досиживать: мне предъявят обвинение в нападении на тюремного офицера. Я двинул его ногой по лицу и способствовал перелому ноги, и за это мне накинут еще годиков пять...
 Если исчезнут и Макинтош, и миссис Смит, у меня не будет никакой возможности что-либо доказать. Система сверхсекретности Макинтоша взорвалась прямо мне в лицо. Я опустил трубку, в которой слышались какие-то звуки. Потом снова приложил ее к уху.
 – Что, что?
 – Как они могли разузнать адрес?
 – Сейчас это не имеет значения. Операция обернулась для нас погано и все, что мы можем сделать, – попытаться уменьшить потери.
 – Что случилось со Слайдом? – спросила она.
 – Он ушел, – сказал я устало. – Бог его знает, где он сейчас. Вероятно, спрятан где-нибудь на русском судне, направляющемся в Ленинград. Это провал, миссис Смит.
 – Подождите минутку, – сказала она и замолкла на целых пять минут. У моей будки уже давно стоял человек, нетерпеливо переступавший с ноги на ногу и сердито смотревший на меня. Я окатил его ледяным взором и повернулся к нему спиной.
 Наконец голос миссис Смит опять зазвучал в трубке.
 – Я могу быть в аэропорту Шеннон через три часа. Вам что-нибудь нужно?
 – Господи, конечно, – сказал я. – Мне нужны деньги. Очень много. И новый паспорт.
 – Почему бы вам не получить свой старый паспорт? – сказала она. – Ваш чемодан с одеждой и документами у меня. Я захвачу его с собой.
 – Держитесь подальше от своего офиса, – предупредил я ее. – И посмотрите, нет ли за вами хвоста. Вы знаете, как избавиться от преследования?
 – Я не девочка, – холодно отбрила она. – Встречайте меня в аэропорту через три часа.
 – Не пойдет. Аэропорты – не место для человека в бегах. Там всегда полно людей моей профессии. Не забывайте, что я скрываюсь от полиции, и инспектор Бранскилл только что прибыл в Ирландию. – Я повернул голову и увидел, что у будки уже образовалась очередь. – Берите такси и подъезжайте к отелю "Сент-Джордж". Я встречу вас. Может быть, у меня будет машина.
 – Хорошо. И я привезу деньги. Сколько вам нужно?
 – Сколько есть, столько и берите. Вы, действительно, сможете быть здесь через три часа?
 – Если вы меня не задержите своей болтовней, – сказала она едко и повесила трубку.
 Я открыл дверь будки и вышел. Мужчина, стоявший первым в очереди, спросил саркастически:
 – Интересно, куда это вы так долго звонили? Небось, в Австралию?
 – Нет, в Пекин, – бросил я ему и зашагал по улице.

 2

 Взять машину оказалось не трудно, – британские права были солидным документом. Наемные автомобили обычно не быстроходны, но мне удалось раздобыть "Кортинг-1500", который все же мог бы помочь мне уйти от неприятностей, или влезть в них, – как уж там получится, – достаточно быстро.
 Я подъехал к отелю "Сент-Джордж" загодя и поставил машину ярдах в ста на другой стороне улицы.
 Я хорошо видел, как к отелю подъезжали такси, но ни одно из них не привезло миссис Смит. Наконец, она приехала, опоздав всего на пятнадцать минут. Когда такси отъехало, она осталась на тротуаре с двумя небольшими чемоданами, стоявшими рядом с ней. Подбежал носильщик из отеля и предложил свои услуги, но она помотала головой, и он разочарованно удалился. Я дал ей побыть в таком неопределенном состоянии некоторое время, так как мне хотелось знать, не проявит ли кто-нибудь к ней необычный интерес.
 Через десять минут я пришел к выводу, что если я не увезу ее отсюда, то это сделает кто-нибудь другой, так как она выглядела чертовски привлекательно в своих брюках в обтяжку, открытой рубашке и коротком жакетике. Я вырулил на улицу и подкатил ко входу в отель.
 – Вас подвезти, мадам?
 Она, наклонившись, заглянула внутрь машины, и ее зеленые глаза горели гневом.
 – Где вы были? – спросила она раздраженно. – Я стою тут, как дура, уже отшила трех приставал.
 – Это же ирландцы, – сказал я. – Они не могут пройти мимо хорошенькой девушки. Садитесь. Я положу чемоданы в багажник.
 Три минуты спустя мы уже ехали из Лимерика по дороге в Крэтлоу. Я сказал:
 – А вы быстро долетели. Наверное, удалось попасть на удачный рейс.
 Она смотрела перед собой через ветровое стекло.
 – Я прилетела на собственном самолете.
 – Ну и ну! – воскликнул я. – Бесстрашная авиаторша. Что ж, это может оказаться полезным.
 – Мне не понравилось кое-что из того, что вы сказали по телефону.
 – Что именно?
 – Вы говорили об уменьшении потерь. Мне это совсем не понравилось.
 – И мне это не нравится, – сказал я. – Но у меня есть крупицы кое-какой информации, хотя особых надежд нет.
 – Почему вы упустили Слэйда?
 – Я не упускал его. Его от меня просто забрали.
 – Вы могли бы хоть что-нибудь сделать.
 Я посмотрел на нее искоса.
 – Вы хотели бы, чтобы я перерезал ему горло, когда он спал?
 Она бросила на меня встревоженный взгляд.
 – Я ... – и, не договорив, замолчала. Я сказал:
 – Легко критиковать со стороны. Эти "Скарперы" – потрясающе организованы, лучше, чем мы представляли. Слэйд полагал, что за ними могут стоять русские. Во всяком случае, русское финансирование, возможно, русская подготовка.
 Одно совершенно ясно: это не банда обыкновенных преступников.
 – Об этом поподробнее. Но сначала скажите, куда мы направляемся.
 – Я хочу взглянуть на дом, где мы были заключены. Может, удастся раздобыть какую-нибудь информацию, хотя это сомнительно. Я слышал, как их босс кричал о необходимости покинуть этот дом.
 Ирландские дороги хороши тем, что на них мало транспорта, и мы могли ехать с вполне приличной скоростью. Я не успел рассказать миссис Смит и половины моих злоключений, как впереди показалась первая пожарная машина.
 – Это здесь, – сказал я и остановил машину на обочине на приличном расстоянии от места действия.
 Там царил хаос. Миссис Смит бросила взгляд на дымящуюся коробку дома и сказала:
 – Не вижу, что хозяин оставил дом. Зачем он его сжег?
 – Это не он, а я, – сообщил я без ложной скромности. – И высунув голову из окна, окликнул проезжавшего мимо велосипедиста. Он как раз ехал оттуда. – Что там произошло?
 Велосипедист, скрюченный старик, пересек дорогу и остановился рядом с машиной.
 – Там кто-то сложил костерок, – сказал он, ощеривая в улыбке беззубый рот. – Напоминает смутное время...
 – Есть жертвы?
 – Да, есть. Там нашли джентльмена, бедняга сгорел дотла.
 – Ужасно! – сказал я.
 Старик наклонился и уставился на меня.
 – Может, ваш дружок?
 – Нет, что вы, я просто проезжал и увидел пожарные машины.
 – Понятно, – сказал он. – Но там есть какая-то тайна. В доме были другие люди и все они сбежали. Гарда хочет знать почему.
 – Гарда?
 – Ну да, эти люди в голубом, знаете? В Англии их называют полицией. – И он мазнул рукой вдоль дороги.
 Впереди, ярдах в ста, действительно стоял полицейский автомобиль. Я глянул на миссис Смит.
 – Может поедем, дорогой? – сказала она. – У нас мало времени. Нам надо поспеть в Роскоммон к вечеру.
 – Роскоммон, говорите? – вмешался старик. – Да вы не туда едете. Это по другой дороге.
 – Но нам надо сначала заехать в Эннис, – сказал я.
 – А, ну тогда прямо по дороге. – Он снял руку с машины. – Удачи вам в Ирландии, вам и вашей прекрасной леди.
 Я улыбнулся ему, выжал сцепление, и мы медленно проехали мимо полицейской машины. Посмотрев в зеркало назад и убедившись, что у нее нет намерения следовать за нами, я сказал:
 – Если этот труп подвергнут тщательному исследованию, то скорее всего в нем обнаружат пулю.
 – Вы что, убили его? – спросила миссис Смит голосом столь же холодным и спокойным, как если бы спрашивала, хорошо ли я спал сегодня.
 – Не я. Это был своего рода несчастный случай. Он напоролся на пулю в стычке. – Я опять посмотрел в зеркальце. – А знаете, он был прав.
 – Кто?
 – Этот старик. Вы действительно прекрасны. – Не дав ей времени отреагировать, я тут же спросил: – Как Макинтош?
 – Я звонила в больницу перед вылетом. Без изменений. – Она повернулась ко мне. – Вы считаете, это не случайность?
 – Как это произошло?
 – Поздно ночью он переходил улицу в Сити. Какой-то прохожий нашел его там у тротуара. Тот, кто сбил его, даже не остановился.
 – Человек по имени Джонс примерно в это же время узнал, что я не Риарден. Так что это не был несчастный случай.
 – Но как они об этом узнали?
 – Я им не говорил, значит, это сделал кто-то из вас – или вы или Макинтош.
 – Не я, – быстро сказала она. – И зачем это было делать ему? – Я пожал плечами. Она помолчала, затем медленно сказала: – Он всегда хорошо разбирался в людях, но... – она запнулась.
 – Что "но"?
 – Но на том счете в швейцарском банке было 40000 фунтов, а вы знали его номер.
 Я посмотрел на нее. Она сидела, выпрямившись, глядя перед собой, щека покрылась красными пятнами.
 – Ну вот, все, что нужно доказать, – сказал я. – Значит, вы считаете, что я продался "Скарперам", да?
 – У вас есть другие объяснения?
 – Не много, – согласился я. – Кстати, о деньгах. Сколько вы привезли?
 – Вы, я вижу, воспринимаете все чертовски спокойно, – сказала она не без сарказма.
 Я вздохнул, подвел машину к обочине и затормозил. Сунув руку под куртку, я вынул из кобуры пистолет, взятый мной у Джонса, и протянул ей на открытой ладони.
 – Если вы считаете, что я продался, то можно все решить очень быстро Возьмите его и накажите меня.
 Лицо ее побелело, затем снова вспыхнуло, она опустила ресницы, избегая моего взгляда.
 – Прошу прощения, – тихо сказала она. – Мне не следовало так говорить...
 – Но вы все же так сказали. И можете продолжать так думать. Нас только двое, и если мы не будем доверять друг другу, то никуда не придем. Теперь скажите, вы абсолютно уверены, что с вашей стороны не просочился даже намек на операцию?
 – Абсолютно.
 Я сунул пистолет в кобуру.
 – Значит, остается Макинтош.
 – Не могу в это поверить.
 – С кем он виделся перед этим так называемым несчастным случаем?
 Она подумала.
 – Он встречался с премьер-министром и лидером оппозиции. Оба они были обеспокоены отсутствием информации о Слэйде. Предстоят выборы, и премьер счет необходимым поставить лидера оппозиции в известность о том, как идут дела.
 – Или не идут, – заметил я. – Что ж, это понятно. Дело не партийное. А еще?
 – С лордом Таггартом и Чарльзом Уилером. Уилер – член парламента.
 – О Таггарте я знаю. Он одно время был начальником Слэйда. А о чем был разговор с Уилером? Кстати, мне попадалось где-то это имя.
 – Не знаю, – сказала она.
 – Если Макинтош собирался сообщить кому-нибудь об операции, он поставил бы об этом в известность вас?
 – Насколько я знаю, он ничего не скрывал от меня. – Она сделала паузу. – Но он мог и не успеть.
 Я поразмыслил над этим, но ни к чему не пришел.
 – Черт меня побери, если я буду продолжать называть вас миссис Смит, так же как не собираюсь называть вас Люси. Как в самом деле вас зовут?
 – Ладно, – согласилась она. – Можете называть меня Элисон.
 – Ну и что нам теперь делать, Элисон?
 – Проверим те ирландские адреса, которые вы обнаружили в записной книжке Джонса. Сначала в Клонглассе, затем, если потребуется, в Белфасте.
 – Это не так легко. Что касается Клонгласса, то там и адреса-то не было. Просто запись: "Послать Таафе в дом в Клонглассе".
 – Все равно попробуем, – сказала она. – Это недалеко.

 3

 Мы сняли номера в отеле в Гальвее, но, не занимая их, сразу двинулись в Клонгласс, расположенный на побережье милях в двадцати пяти к западу. Судя по карте, по дороге отелей не было, и мы решили не рисковать.
 Клонгласс оказался небольшим селением на берегу заливчика, составлявшего часть морской губы: домишки с соломенными крышами, укрепленными канатами на случай сильных западных ветров, у каждой двери – штабель торфяных брикетов для топки печей. Картина малообещающая.
 Я остановил машину.
 – Что дальше? Понятия не имею, с чего можно начать в таком месте.
 – А я знаю, – улыбнувшись, сказала Элисон и вылезла из машины. По дороге медленно шла старая женщина с лицом, словно печеное яблоко, одетая во все черное. Элисон окликнула ее, и черт меня возьми, если она не начала с ней болтать на непонятном языке.
 Поговорив с ней довольно долго, Бог его знает о чем, – мне показалось, что они успели обсудить все, начиная от цены на картошку на местном рынке, кончая войной во Вьетнаме, – Элисон вернулась к машине, а старуха продолжила свой путь.
 – Я не знал, что вы говорите по-ирландски, – сказал я.
 – Да, говорю, – небрежно бросила она. – Пошли.
 – Куда?
 – Туда, где собираются все сплетни. В местную лавку.
 Мне доводилось бывать в такого рода магазинчиках на городских окраинах в Австралии и в отдаленных селениях южно-африканских степей. Обычно там в небольших количествах имеется все, что угодно, в расчете на повседневные нужды местного населения. В этой лавке была дополнительная прелесть – бар.
 Элисон вновь приступила к переговорам, и ее слова проплывали мимо моих ушей, не проникая в них. Через некоторое время она обратилась ко мне:
 – Вы любите виски?
 – Разумеется.
 Бармен разлил виски по стаканам (стакан в Ирландии – десятая часть бутылки), и Элисон сказала, делая легкий кивок в его сторону:
 – Один из них – для него. Его зовут Син О'Донован. Поговорите с ним. А я присоединюсь к женщинам вон в том углу. У мужчин беседа лучше идет за выпивкой.
 – Поговорите! Это, конечно, не трудно, но что я буду делать, когда он будет мне отвечать?
 – Он знает английский, – сказала она и отошла.
 – Да, – подтвердил О'Донован, ставя стакан на стойку. – Я был в английской армии во время войны. А вы здесь на отдыхе?
 – Да, – сказал я. – Смотрим по сторонам. Путешествуем. У вас чудесная страна, мистер О'Донован.
 Он осклабился.
 – Вы, англичане, питаете к ней слабость, – сказал он саркастически и, подняв стакан, добавил что-то по-ирландски. Слов я, конечно, не понял, но жест был красноречивым, и я произнес свою часть тоста по-английски.
 Мы поговорили о том, о сем, потом я приступил к делу.
 – Есть у меня один приятель. Судя по всему, он сейчас в Ирландии, но я никак не могу пересечься с ним. Вы случайно с ним здесь не сталкивались? Его зовут Джонс.
 – Он ирландец?
 Я улыбнулся.
 – Нет, англичанин.
 О'Донован покачал головой.
 – О таком я не слышал. Может, он связан с Большим домом, но они там держатся обособленно. – Он опять покачал головой. – Они закупают товары в Дублине и на местных торговцев не обращают внимания. Впрочем, мой отец, который владел этим магазином до меня, занимался снабжением Большого дома.
 Это звучало многообещающе. Я сказал с сочувствием:
 – Задирают нос, да?
 Он пожал плечами.
 – Но сам-то здесь редко бывает. Он приезжает раз или два в год. Иу, с Другого острова, знаете.
 Я не сразу сообразил, что он имеет в виду Англию.
 – Значит, владелец – англичанин?
 О'Донован искоса посмотрел на меня.
 – Кажется, нашелся еще один англичанин, который воспылал любовью к нашему клочку суши.
 Я посмотрел на жесткое лицо О'Донована и подумал, не является ли он активным членом Ирландской революционной армии. По-моему, он мог выносить англичан только, если они находились в пределах Англии, хотя со мной он разговаривал довольно дружелюбно.
 – Я сказал – кажется, – продолжал он, – не случайно. Я читал на днях в газетах, что этот человек и не англичанин вовсе.
 – Значит, о нем даже пишут в газетах?
 – А почему бы и нет? Он ведь выступает в парламенте Другого острова. Согласитесь, довольно странно все же, что он не англичанин.
 – Да, разумеется, – подтвердил я, хотя мое знакомство с членами британского парламента было весьма ограниченным, если не сказать больше, и законы членства в нем – вообще не известны. – Так кто же он, если не англичанин?
 – Да я что-то забыл. Он из какой-то маленькой страны в Европе. Богатый человек. У него, наверное, все деньги в мире, на которые не успели наложить лапы эти американцы Кеннеди. Он приезжает сюда на большой яхте – она сейчас стоит на якоре в заливе – побольше, чем королевская яхта. Такой в наших водах раньше никогда не бывало.
 Богатый иностранец, член парламента. Любопытно, конечно, но и только. Я был несколько разочарован. О'Донован задумчиво покачал головой:
 – Нет, наверное, мистер Уилер будет побогаче Кеннеди. Уилер!
 Каждая клетка моей нервной системы мгновенно напряглась. Это было имя члена парламента, с которым Макинтош виделся за день до того, как его сбила машина. Я медленно поставил стакан на стойку.
 – Давайте выпьем еще, мистер О'Донован.
 – Хорошая мысль, – согласился он. – Я вот думаю, вы, наверное, из какой-нибудь газеты. – Я открыл рот, чтобы возразить, но он перебил меня. – Тсс! Не бойтесь, я вас не выдам. У нас уже были тут репортеры – один английский, другой американский, – пытались выяснить что-то насчет этого Уилера, но никто не догадался привезти с собой девушку, говорящую по-гаэльски.
 – Я считал, это поможет проторить дорожку, – сказал я туманно.
 Он, наклонившись, оперся о стойку и посмотрел в глубь своего заведения, туда, где Элисон увлеченно беседовала с группой женщин в темных шляпах.
 – Она явно учила наш язык не на западе. Наверное, в Вотерфорде.
 – Да, она говорила мне, что жила там, – заметил я осторожно. – Но сейчас она живет в Дублине.
 О'Донован удовлетворенно кивнул головой, радуясь тому, что оказался прав. Он взял стакан и вдруг застыл, глядя через мое плечо.
 – Гляди-ка, сюда идет Симас Линч из Большого дома. Я не скажу ему, кто вы.
 Я обернулся и увидел человека, приближавшегося к бару. Это был высокий, худой и жилистый ирландец, темный, как испанец.
 – Будешь пить, Симас? – спросил О'Донован.
 – Налей мне полстакана, – сказал Линч.
 О'Донован начал наполнять стакан и через плечо спросил:
 – Симас, когда сам отправляется на своей большой лодке?
 Линч пожал плечами.
 – Когда это придет ему в голову, Син О'Донован.
 – Эх, хорошо быть богатым, – сказал он. – И свободно распоряжаться своим временем.
 – Сейчас, наверное, парламент не заседает, – заметил я.
 – Тогда он должен встречаться со своими избирателями – сказал О'Донован, – а здесь их нет. – Он повернулся к Линчу. – Этот джентльмен наслаждается Ирландией.
 – Значит, вы находите, что Ирландия приятное место? – спросил он.
 В тоне его голоса я почувствовал не слишком завуалированное презрение.
 – Да, я думаю, что Ирландия очень хорошая страна.
 – И куда вы теперь направляетесь?
 Я почувствовал вдруг горячее желание сказать ему правду.
 – Мой дед по материнской линии был портовым шкипером в Слинго. Я еду туда, чтобы отыскать какие-нибудь следы нашей семьи.
 – А, – протянул Линч. – Стоит мне встретить англичанина, как тот начинает рассказывать о своих ирландских предках. – Он уже не скрывал своего презрения. – И каждый утверждает, что гордится этим. Начинаешь думать, что британскому парламенту самое место в Дублине.
 Я чуть было не взорвался, но сказал ровным и холодным голосом:
 – Может и так. А то ваши девушки не в состоянии найти себе приличных женихов и вынуждены пересекать море.
 Лицо Линча помрачнело и рука судорожно сжала стакан. Он, было, начал отрываться от стойки, но О'Донован резко сказал:
 – Симас, прекрати. Получил то, что сам заслужил, так что либо пей, либо поставь стакан на стол. Я не потерплю битья посуды или других предметов в моем заведении, могу сделать исключение только для твоей башки.
 Линч ухмыльнулся и повернулся ко мне спиной.
 О'Донован сказал не слишком извиняющимся тоном:
 – Вот видите, здесь не особенно любят англичан.
 Я кивнул головой.
 – И поделом, судя по тем вещам, о которых я слышал. Кстати говоря, я не англичанин, я австралиец.
 Лицо О'Донована посветлело.
 – Да что вы? Надо мне было догадаться об этом по вашему приятному поведению и по тому, как здорово вы отразили наскок. Это великая страна – Австралия!
 Делая последний глоток, я заметил взгляд Элисон, зовущий меня. О'Донован с одобрением наблюдал, как за чистых четыре секунды я погрузил в себя полную ирландскую порцию и поставил стакан.
 – Приятно было поговорить с вами, мистер О'Донован. Я сейчас вернусь, – и направился к Элисон в сторону двери.
 – Милости прошу, – отозвался он.
 Проходя мимо Линча, я увидел, что он выставил передо мной ногу, и аккуратно перешагнул через нее. У меня не было намерения вступать в драку. Элисон открыла дверь и вышла. Я последовал за ней, но вынужден было посторониться, чтобы пропустить вошедшего с улицы человека. Он миновал меня и вдруг в нерешительности остановился.
 Это был Таафе, и хотя процессы в его крохотном мозгу шли, медленно, но все же шли. Пока он соображал, что ему предпринять, я рванул наружу и схватил Элисон за руку.
 – К машине! Мы в опасности!
 Что мне нравилось в Элисон, так это ее быстрая реакция. Она не стала терять ни секунды, спрашивая, в чем дело и все такое, а мгновенно сорвалась с места и побежала. Она, видимо, была в прекрасной физической форме, так как быстро обогнала меня и оказалась на десять ярдов впереди.
 Сзади слышалось тяжелое буханье ботинок – кто-то гнался за нами, и я не сомневаюсь, что этот кто-то был Таафе. Уже смеркалось, и я не заметил валявшегося на дороге куска рыболовной сети – уже ярдах в двадцати от автомобиля моя нога угодила в веревочную петлю, и я с разбегу рухнул на землю.
 Это облегчило задачу Таафе. Я услышал хруст камней под его ногами, затем звук заведенного Элисон мотора. В следующую секунду на меня с ужасающей силой опустился кованый ботинок. Таафе не произнес ни одного слова, только тяжело сопел.
 Я перевернулся, отчаянно пытаясь освободиться от сети, и его нога опустилась на этот раз в каком-то сантиметре от моей головы. Если бы он не промахнулся – прощай Станнард! Я, безусловно, вырубился бы и, возможно, навсегда. Мотор автомобиля взревел, и Элисон включила фары, ярко осветив нас. Нависший надо мной Таафе, по-волчьи оскалив зубы, готовился к нанесению нового удара. Я резко перевернулся и вдруг заметил со стороны машины короткую вспышку огня. Раздался сухой треск, словно взорвалась хлопушка. Таафе издал горловое рычание и неожиданно повалился на меня. Я с трудом спихнул с себя его тяжелое тело, а он корчился на земле, схватившись за левое колесо.
 Я сорвал поймавшую меня сеть, вскочил на ноги и побежал к машине. Дверь ее была открыта, и Элисон в нетерпении нажимала на акселератор. Когда я ввалился, она положила в отделение для мелочей небольшой пистолет. Машина рванула с места и, сделав широкий полукруг рядом с Таафе, понеслась прочь.
 – Куда вы стреляли? – спросил я, отдышавшись.
 – В коленную чашечку, – сказала она невозмутимо, словно находилась в спортивном тире. – Это было лучше всего. Он собирался убить вас.
 Хотя было уже темно, я, повернувшись, все же различил длинную и тощую фигуру, склонившуюся над Таафе. Скорее всего, это был Симас Линч.

 4

 – Итак, Уилер, – сказал я задумчиво. – Что вы можете рассказать мне о нем?
 Наш разговор происходил уже на следующее утро в моем номере, где мы с Элисон завтракали. Даже если администрация отеля считала наши действия неправильными, она этого не показала, а мне, ввиду происшедшего накануне переполоха, не хотелось выставлять себя напоказ в общем обеденном зале.
 Она намазала хлеб мармеладом.
 – Член парламента Восточного Харлингсдона, очень богат, особой симпатией среди своих коллег, насколько я понимаю, не пользуется.
 – Иностранец?
 Она наморщила брови.
 – По-моему, да. Но очень давно живет в Англии. Подданство у него английское, естественно.
 – А неурожденный англичанин может быть членом парламента?
 – Да, таких было немало, – невнятно произнесла Элисон, жуя хлеб.
 – Американский президент должен родиться в Америке, – сказал я. – А как насчет британского премьер-министра?
 – Мне кажется, по этому поводу нет никаких законов. Надо почитать об этом.
 – А каково его положение в политике? Занимает ли он какой-нибудь министерский пост или что-нибудь в этом роде?
 – Нет, он просто говорливый заднескамеечник.
 Я щелкнул пальцами: вспомнил, где встречал его имя.
 Он был страшно возмущен, нашим со Слэйдом побегом, кричал что-то о гангстеризме на английских улицах. Об этом писала "Санди таймс".
 – Да, – подтвердила Элисон. – Он много шумел по этому поводу. Премьер-министру даже пришлось дать ему довольно резкую отповедь.
 – Если то, что мне приходит в голову, правильно, то он, должно быть, парень с крепкими нервами. Подумайте сами. Макинтош встречается с Уилером, и его сбивает машина. Я беру записную книжку Джонса, где упоминается Клонгласс. В Клонглассе мы обнаруживаем Уилера, а также натыкаемся на Таафе, а я знаю, что Таафе – один из "Скарперов". Не кажется ли вам, что тут слишком много совпадений для Уилера, чтобы ему не быть замешанным в этом деле со "Скарперами"?
 Элисон намазала маслом еще один кусок хлеба. У нее был прекрасный аппетит.
 – Я полагаю, что он в этом деле по уши, – сказала она уверенно. – Одного не могу понять. Почему этот Таафе не кричал? Даже когда я выстрелила в него, он молчал.
 – Видимо, он не может кричать. По-моему он немой. Я никогда не слышал от него ни единого слова. Дайте-ка мне посмотреть ваш пистолет.
 Она вынула из сумочки пистолет. Это была изящная маленькая штучка размером меньше, чем четыре дюйма, – едва ли подходящее оружие для точной стрельбы в сумерках на расстоянии более, чем двадцать футов.
 – Вы намеренно выстрелили ему в колено?
 – Если бы я стреляла куда-нибудь еще, то моей маленькой пулей не свалила бы его на землю. Можно было бы, конечно, целить в голову, но я не хотела его убивать.
 Я посмотрел на нее с уважением. Макинтош, несомненно, собирал вокруг себя талантливых людей.
 – Значит, вы попали туда, куда хотели?
 – Ну, конечно, – сказала она и убрала свое смехотворное оружие в сумочку.
 – Так. Давайте вернемся к Уилеру. Что он за иностранец? Или, вернее, из какой страны?
 – Не знаю. Он у меня особенного интереса не вызывал. Но можно посмотреть о нем в "Кто есть кто".
 – Я сейчас думаю о Слэйде, – сказал я. – Его забрали из дома около Лимерика четыре дня тому назад. Если яхта Уилера стоит на якоре в Клонглассе больше четырех дней, и если Уилер намеревается двинуться на ней в сторону Балтики, то Слэйд должен находиться на ее борту. Это только гипотеза, имейте в виду, но шансы на то, что она верна, чертовски велики.
 – Мне она нравится.
 – У меня имеется и другая. Предположим, есть человек, назовем его Икс, – русский или сочувствующий русским, занимающийся вызволением из британских тюрем русских шпионов. Ему нужна помощь. Где он ее получит? – Элисон открыла рот, чтобы ответить, но я продолжил. – Ирландия – эпицентр антианглийских настроений, особенно сейчас, когда Север взорвался и Ирландская Революционная Армия активно действует. Я уловил эти настроения вчера вечером.
 – Когда разговаривали с тем человеком в баре?
 – Это некий Симас Линч, и он возненавидел мои потроха из принципа. Более того, он работает на Уилера, и, видимо, это он наклонился над Таафе, когда мы уезжали оттуда. Но я отвлекся. Предположим, мистер Икс организует "Скарперов", набирая людей из ИРА. У него есть на это деньги, и он запускает дело, которое затем переходит на самофинансирование, так как "Скарперы" не ограничивают свою деятельность только шпионами. ИРА нуждается в деньгах, и это гораздо лучший способ их получить, чем грабить банки. Так что они счастливы. Мистер Икс тоже счастлив, так как ИРА работает на него. Как это вам понравится?
 Она подняла брови.
 – Мистер Икс – это Уилер? – Она с сомнением покачала головой. – Сделавшие себя сами миллионеры обычно не бывают поклонниками коммунистов.
 – А как он сколотил свой капитал?
 – По-моему, первое состояние он нажил, когда был бум на собственность в 50-х и начале 60-х годов. Затем он переместил свои интересы в США и там тоже обогатился. В "Таймс" я читала статью о нем, и его портрет был на обложке. Его там называли "Уилер-подхватилер". В общем, он не гнушался ничем и хватался за все, что угодно, лишь бы там пахло деньгами.
 – И у него оставалось время, чтобы оставаться членом парламента? Занятой человек!
 – Слишком занятой, чтобы быть русским шпионом.
 – Возможно, – не стал спорить я, хотя у меня на этот счет были свои соображения. – Интересно, как чувствует себя Макинтош. Может, позвонить?
 – Я как раз собиралась. Кстати, нам надо избавиться от автомобиля. Его видели в Клонглассе. – Она подумала. – Я пойду и возьму другой. Вам сейчас не стоит появляться на улицах.
 – Но...
 – Я привлекла меньше внимания к себе, – перебила она меня. – Мы, ведь, держались порознь вчера вечером.
 – Хорошо бы О'Донован не проболтался...
 – Что ж, остается рассчитывать на это.
 Она сняла телефонную трубку и позвонила в Лондон. Она говорила коротко и отрывисто, больше слушая, но я догадывался, о чем идет речь по выражению ее лица. Положив трубку, она сказал печально:
 – Никаких изменений. Организм усиленно борется.
 Я зажег сигарету.
 – Вы давно его знаете?
 – Всю жизнь, – ответила она. – Он мой отец.

 5

 Услышав это, я сразу же решил, что буду продолжать действовать один, а ей следует отправляться в Лондон.
 – Вы должны быть там... Вы никогда себе не простите, если он умрет в ваше отсутствие.
 – А он никогда не простил бы мне, если бы я упустила Слэйда из-за того, что слишком сентиментальна, – возразила она. – Вы не знаете моего отца, Оуэн, он человек жесткий.
 – А вы жестокая женщина, – сказал я. – Яблоко от яблони недалеко падает.
 – Вы хотите сказать, что это неестественно?
 – Я думаю, вы должны ехать, – упрямо повторил я.
 – А я остаюсь, – столь же упрямо ответила она. – У меня здесь две задачи. Во-первых, помочь вам поймать Слэйда. Вы один с этой бандой не справитесь.
 – А вторая?
 – Помочь вам не сломать себе шею, глупый вы человек!
 Пока я раздумывал над ее словами, она достала из чемодана большой сверток в коричневой бумаге и раскрыла его. Там было столько денег, сколько я никогда в своей жизни не видел, если не считать банков. Это отвлекло меня от темы нашего разговора.
 – Сколько же здесь, Господи?
 – Пять тысяч фунтов, – сказала она и передала мне пачку банкнот. – Здесь пятьсот. Мы можем разлучиться, и деньги вам понадобятся.
 – Казначей Ее Величества чрезмерно щедр, – сказал я с иронией. – Расписку писать?
 – Я сейчас ухожу, – сказала она. – Попробую выяснить что-нибудь насчет Уилера. Не выходите из номера.
 Она затолкала остальные деньги в нечто вроде женской хозяйственной сумки, как вихрь, пронеслась к двери и исчезла, прежде, чем я успел что-либо сказать. Я, обмякнув, продолжал сидеть на кровати, смотрел на деньги, лежавшие на простыне, и думал о том, почему ей взбрело в голову именно сейчас в первый раз назвать меня по имени.
 Она отсутствовала два часа и вернулась с новостями. Яхта Уилера снялась с якоря и двигалась на юг. Был ли на борту сам Уилер, выяснить не удалось.
 – Я купила старое издание "Кто есть кто", – сказала она, доставая из кармана сложенный листок бумаги. – Чтобы не таскаться с ним, вырвала нужную страницу. Вот. – Она протянула мне листок. Я прочел:
 Чарльз Джордж Уилер, возраст 46 лет, родился в Аргирокасто, Албания. Албания! Член парламента, трижды почетный доктор, член того-то, участник сего-то, связан с тем-то. Квартира в Лондоне, дом в Хирфоршире. Ходит в такие-то клубы. Я пробежал глазами дальнейшее, и меня вдруг привлекла рубрика: Интересы – тюремная реформа. Господи Боже мой! Я спросил:
 – Интересно, а как он получил свое английское имя?
 – Наверное, раздобыл какие-то документы.
 – А когда он очутился в Англии?
 – Не знаю. Я же им не занималась специально, – сказала Элисон.
 – Так, значит его яхта пошла на юг. Мне казалось, она двинется на север, в Балтику.
 – Вы все еще считаете, что Слэйд на яхте?
 – Приходится, – ответил я мрачно.
 Элисон нахмурилась.
 – Она, наверное, идет в Средиземное море. Если так, то по пути ей нужна будет заправка. Скорее всего, в Корке. У меня в Корке есть друг – пожилая леди, уважаемая тетушка. Мы можем совершить перелет из Шеннона в Корк.
 – В аэропорту полицейских больше, чем туристов, – заметил я. – Я не могу рисковать.
 – Ничего. Там много места. Я вас протащу, – заверила меня Элисон.
 – А что вы скажете обо мне вашей тетушке?
 Элисон улыбнулась.
 – Ну, я всегда могу накрутить что-нибудь моей Мейв О'Салливан.

 6

 Мы проникли в Шеннонский аэропорт довольно легко и незаметно. Их служба безопасности оказалась довольно паршивой. Понятно, что в таком большом месте заткнуть все дыры нелегко, и расходы на это поглотили бы всю их прибыль. Мы добрались до самолета "миссис Смит" и через пятнадцать минут, после необходимых переговоров были уже в воздухе, направляясь в сторону Корка. Я наблюдал за искусными действиями Элисон. Она управляла самолетом так же, как делала все – экономно и абсолютно без всякой показухи.
 Мейв О'Салливан жила в Гленмире на окраине Корка. Она была стара, но все еще быстра в движениях, остроглаза и проницательна. Увидев Элисон, она восторженно закудахтала, а в мою сторону бросила взгляд, который обнажил меня до костей в течение двух секунд.
 – Давно я тебя не видела, Элисон Макинтош, – сказала она.
 – Смит, – поправила ее Элисон с улыбкой.
 – Ну, ну. Это что-то слишком английское для кельтов.
 – Это Оуэн Станнард, – представила меня Элисон. – Он работает на моего отца.
 С возобновившимся интересом она посмотрела на меня своими умными глазами.
 – Да? И какой чертовщиной этот молодой шаромыжник Макинтош занят сейчас?
 Идея назвать молодым шаромыжником такого видавшего виды человека, как Макинтош, развеселила меня, но я мужественно подавил улыбку. Элисон бросила на меня предупреждающий взгляд.
 – Это вам не интересно, тетушка, – сухо сказала она. – Он шлет горячий привет.
 Я мысленно согласился с Элисон, что не стоит говорить старой леди правду.
 – Вы прибыли как раз к чаю, – сказала миссис О'Салливан и двинулась в кухню. Элисон проследовала за ней. Я сел в кресло, словно охватившее меня комфортом, и посмотрел на часы. Было шесть тридцать – ранний вечер, меньше суток прошло с тех пор, как Элисон раскроила коленную чашечку Таафе.
 Чай оказался солидной едой с множеством блюд, подаваемых щедро и снабжаемых уничижительными ремарками о плохом аппетите современной молодежи. Когда я обратился к старой леди как к миссис О'Салливан, она рассмеялась и сказала:
 – Зовите меня по имени, молодой человек, так мне будет приятнее. – И я стал называть ее Мейв, а Элисон тетушкой Мейв.
 – Я должна вас кое о чем предупредить, тетушка Мейв, – сказала она – Оуэна разыскивает полиция, – никто не должен знать, что он здесь.
 – Полиция, неужели? – вскричала Мейв. – Я знаю, тут нет ничего предосудительного, конечно. Но все это штучки Алека?
 – В некотором роде это весьма серьезно.
 – Я в своей жизни держала язык за зубами чаще, чем ты болтала им, моя девочка, – сказала Мейв. – Ты не представляешь себе, как здесь было в старые времена, и теперь эти сумасшедшие на севере снова занялись своим делом. – Она пристально посмотрела на меня пуговичными глазами. – Это ничего не имеет общего с ними, а?
 – Нет, – сказал я. – Честно говоря, это вообще не имеет отношения к Ирландии.
 – Ну, тогда я спокойна, – облегченно вздохнула она. – Добро пожаловать в мой дом, Оуэн Станнард.
 После чая Мейв сказала:
 – Я – старая женщина, и мне хочется поскорее добраться до постели. А вы располагайтесь, посидите.
 – Мне понадобится телефон, – сказала Элисон.
 – Вон там, пользуйся, когда нужно. Брось шесть пенсов в коробочку, – я коплю себе на старость, – и она громко расхохоталась своей шутке.
 – Это будет больше, чем шесть пенсов, тетушка Мейв, – я буду звонить в Англию, и не раз.
 – Ладно, ладно, девочка. Если будешь говорить с Алеком, спроси его, почему он больше на приезжает в Ирландию.
 – Он занятой человек, тетушка.
 – Ага. Когда такой человек, как Алек Макинтош, становится занятым, самое время простым людям прятаться по углам. Передай ему, что я его люблю, и скажи, что он этого не заслуживает.
 Она удалилась, и я сказал:
 – Колоритный персонаж.
 – О, я могу рассказать вам о тетушке такие истории, что у вас волосы станут дыбом. Очень активной была в смутное время. – Она подняла трубку. – Давайте послушаем, что нам сообщит дежурный по порту.
 Дежурный по порту любезно сообщил: да, ожидают "Артину". Мистер Уилер заказал заправку топлива. Нет, точно неизвестно, когда яхта прибудет, но если судить по предыдущим визитам мистера Уилера, "Артина" пробудет в Корке два дня.
 Когда Элисон положила трубку на рычаг, я сказал:
 – Теперь мне надо подумать о том, как попасть на борт. Хотелось бы побольше знать об этом судне.
 – Дайте мне несколько часов, и я разузнаю все, что вам нужно. Телефон – замечательное изобретение. Но сначала позвоню в больницу.
 На этот раз сообщение утешило: Алек Макинтош активно боролся за жизнь. Элисон сияла.
 – Ему лучше! Врач сказал, что ему луче! Его состояние улучшилось, и они полагают, что теперь у него есть шанс.
 – Он в сознании? Может говорить?
 – Нет, пока без сознания.
 Я задумался. Если Макинтош все это время был без сознания, то доктора еще долго не разрешат ему разговаривать с кем-нибудь, как бы он сам этого не хотел. Я бы много дал, чтобы узнать, что он сказал Уилеру за день до несчастного случая.
 – Я рад, что ему лучше. – Я говорил это искренне.
 – Теперь за работу, – приняв деловой вид, сказала Элисон, вновь берясь за телефон.
 Я оставил ее наедине с ним, лишь изредка отвечая на ее вопросы, а сам принялся разрабатывать свою гипотезу, которая теперь начала пышно расцветать и приобретать странную форму. Если я прав, то Уилер оказывался исключительно любопытной птицей, и к тому же весьма опасной.
 Я все еще был погружен в раздумья, когда Элисон сказала:
 – Сделала сейчас все, что смогла. Остальное может подождать до утра. Она перелистала страницы своего блокнота, заполненного стенографическими записями. – Что хотите сначала – Уилера или его яхту?
 – Давайте начнем с яхты.
 Она нашла нужную страницу.
 – Так. Имя – "Артина"; конструктор – Паркер; построена фирмой Клеланд; когда Уилер купил ее, ей было два года; конструкция ее стандартная, известная под названием Паркер-Клеландс, что важно по причине, о которой я скажу чуть позже; длина – 111 футов, ширина – 22, крейсерская скорость – 12 узлов, максимальная – 13. У нее два дизельных двигателя Роллс-Ройс, по 3509 лошадиных сил каждый. Устраивают вас такие сведения?
 – Вполне. Теперь у меня есть о ней представление. – Какой у нее запас хода?
 – Этого я еще не знаю, но скоро выясню. Команда – семь человек; капитан, механик, повар, стюард и три матроса. Вмещает максимум восемь пассажиров.
 – Каково расположение кают?
 – Этого тоже пока нет. Но завтра мы получим план аналогичной яхты Он был опубликован несколько лет назад, сейчас его сфотографируют и пришлют по фототелеграфу в редакцию коркского "Наблюдателя". Там мы завтра их и заберем вместе с фотографиями самого судна.
 Я с восхищением посмотрел на Элисон.
 – Ну и ну! Мне бы и в голову не пришло такое!
 – Газета – очень оперативный сборщик и передатчик информации. Я говорила вам, что у меня есть свои каналы для работы.
 – А что насчет Уилера?
 – Деятельная информация придет в редакцию телексом, но вкратце она такова. Мальчишкой, лет четырнадцати, он боролся с итальянцами, когда они заняли Албанию, – еще до войны. Затем его семья перебралась в Югославию, и во время войны опять сражался против итальянцев и немцев и в Югославии, и в Албании. Покинул Албанию в 1946 году и поселился в Англии. В 1950 году получил подданство. Начал заниматься продажей недвижимости, заложил основы своего состояния.
 – А что за недвижимость?
 – Конторы. Это было время, когда только начинали строить большие административные здания. – Она наморщила брови. – Я говорила с одним финансистом, он сказал, что в первых сделках Уилера было нечто странное.
 – Интересно, – заметил я. – Расскажите-ка поподробнее.
 – Он утверждает, что совершенно нельзя понять, как Уилер получил от них доход. А доход был, это точно, и Уилер начал все больше и больше разворачиваться и с тех пор уже не останавливался.
 – Интересно, а как он платил налоги? Жаль, что мы не можем допросить его финансового инспектора. Мне кажется, я вижу свет в конце тоннеля. Скажите, а во время войны он был с какими отрядами – коммунистическими или националистическими?
 – Этого я не знаю, – сказала Элисон. – Если такая информация вообще имеется, мы ее получим позже.
 – Когда он занялся политикой?
 Она сверилась со своими записями.
 – Он выставлял свою кандидатуру на дополнительных выборах в 1962 году и проиграл. Затем на всеобщих выборах в 1964 году он, все-таки, был избран, хотя и еле-еле.
 – Я полагаю, он внес щедрую лепту в партийные фонды, – заметил я. – А каковы его связи с Албанией в настоящее время?
 – О них ничего не известно.
 – А с Россией? Другими коммунистическими странами?
 Элисон покачала головой.
 – Да нет, он убежденный капиталист. Здесь я ничего не вижу, Оуэн. В парламенте он часто выступает против коммунистов.
 – Он также, если помните, выступает против того, чтобы преступники убегали из тюрем. Кстати, что у вас есть по этому вопросу?
 – Он в свое время часто навещал тюрьмы, но сейчас это ему уже не по чину. Не жалеет денег на всякие тюремно-реформистские общества и состоит в парламентской комиссии, занимающейся проблемами тюремной реформы.
 – Весьма полезная информация, – сказал я. – Он посещал тюрьмы в этом качестве?
 – Наверное, мог. – Она опустила блокнот. – Оуэн, мне кажется, вы возводите свои конструкции на песке.
 – Возможно, – согласился я, зашагал по комнате. – Но к моей гипотезе прибавился еще один штрих. Однажды один миллионер южно-африканского образца рассказал мне, что получить начальную четверть миллиона дохода труднее всего. У него это заняло целых пятнадцать лет. Затем еще три года он трудился, чтобы округлить эту четверть до миллиона, а пять миллионов он получил за следующие шесть лет. Как говорят математики, развитие шло по экспоненту.
 Элисон стала проявлять признаки нетерпения.
 – Ну и что?
 – Первоначальный доход самый тяжелый – приходится рисковать, принимать собственные решения, самому анализировать ситуацию. Это потом можно обзавестись целым взводом адвокатов, советников и тому подобное. Начало – вот где загвоздка. А теперь вспомните вашего финансиста, который говорил, что первые сделки Уилера как-то странно пахли.
 Элисон вновь взяла свой блокнот.
 – У меня больше ничего нет.
 – Давайте еще раз посмотрим на нашего мистера Икс. Он не русский – назовем его албанцем, – но он симпатизирует русским. Он приезжает в Англию в 1946 году и получает подданство в 1950. Примерно в это время он начинает заниматься бизнесом и сколачивает капитал, но есть по крайней мере один человек, который не понимает, как он это делает. Предположим, что деньги он получает извне – возможно, те четверть миллиона. Икс – толковый парень, как всякий потенциальный миллионер. Деньги делают деньги, и все катится по освященному временем обычному капиталистическому пути. Далее. В 1964 году он начинает заниматься политикой и получает место в Палате общин, где становится активным заднескамеечником. Ему сорок шесть лет, и у него впереди еще двадцать пять лет активной политической жизни. – Я посмотрел на Элисон. – Что случится, если ему удастся заполучить высокий пост в правительстве, – скажем, канцлера или министра обороны, – году так в 1984? Кстати, вполне подходящая дата, по-моему. Ребята в Кремле просто надорвут животы от смеха!




 Глава восьмая



 1

 Я плохо спал в ту ночь. Ворочаясь на постели, в который раз прокручивая в голове свою гипотезу, и она начал казаться мне глупой и нереальной: миллионер, член парламента вряд ли мог быть связан с русскими. Естественно, Элисон не могла ее принять. И в то же время Уилер явно имеет что-то общее со "Скарперами", если только целый ряд обстоятельств не был просто совпадением, – я знал много случаев, когда на первый взгляд связанные вещи оказывались совпадением.
 Но предположим все-таки, что Уилер руководил деятельностью "Скарперов". Для чего он это делал? Разумеется, не для денег, – у него их было достаточно. Ответ тогда склонялся в сторону политики, а это опять-таки вело к его членству в парламенте и к той угрозе, которую несла в себе эта ситуация.
 Я, наконец, заснул и видел сны, полные зловещих предчувствий и угроз.
 За завтраком я чувствовал себя утомленным и несколько раздраженным. Мое настроение еще больше ухудшилось, когда Элисон сделала первый телефонный звонок и получила известие, что "Артина" прибыла в порт ночью, быстро заправилась и на рассвете вышла в сторону Гибралтара.
 – Мы опять упустили этого негодяя, – в сердцах сказал я.
 – Мы же знаем, где он находится, – утешила меня Элисон, – и знаем, где он окажется через четыре дня.
 – Это еще не факт, – возразил я мрачно. – То, что он указал Гибралтар, еще не значит, что он действительно направляется туда. Это раз. Два: что может помешать ему передать Слэйда на какой-нибудь русский траулер, идущий в совершенно другом направлении? Стоит ему скрыться за горизонтом, – и нет проблем! А мы к тому же не знаем точно, есть ли у него на борту Слэйд и пока только строим догадки.
 После завтрака Элисон отправилась в редакцию "Наблюдателя". Я с ней не пошел. Появляться в местах, где околачиваются репортеры, было бы просто безумием. Газеты все еще пестрели материалами о Риардене и его фотографиями. Так что я оставался дома, а тетушка Мейв тактично занялась своими хозяйственными делами, предоставив мне возможность сидеть и размышлять в одиночестве.
 Элисон вернулась через полтора часа и принесла с собой большой пакет.
 – Фотографии и телексы, – сказала она, кладя пакет передо мной. Сначала я рассмотрел три фотокарточки Уилера – одна строгая и официальная, а на двух других он был заснят с открытым ртом, – фотографы любят изображать политиков во время их разглагольствований. На одной он сильно напоминал акулу, и я думаю, что редактор, публикуя ее, удовлетворенно хихикал.
 Уилер был высоким, крупным, широкоплечим человеком со светлыми волосами. Нос длинный, заметно свернутый на сторону – черта, которой не замедлят воспользоваться карикатуристы, если когда-нибудь Уилер вылезет в политике на первый план.
 Рассмотрев и запомнив облик Уилера, я отложил его фотографии в сторону и занялся другими, посвященными "Артинс". Одна из них представляла собой репродукцию плана яхты-дубликата. Син О'Донован, конечно, преувеличил – с королевской яхтой ее не сравнить, но все же размеры были весьма приличны. Во всяком случае покупку и обслуживание такой яхты мог позволить себе только миллионер.
 Каюта хозяина располагалась перед машинным отделением, за ним – три двойные каюты для гостей. Команда помещалась в кубрике на носу, а капитанская каюта – сразу за рулевым мостиком.
 Я долго смотрел на план, пока он не запечатлелся в моем мозгу во всех подробностях. Теперь, если мне придется оказаться на борту яхты, я не заблужусь и легко найду места, где можно спрятаться. Помимо жилых кают, я внимательно изучил расположение подсобных помещений в трюме.
 Элисон была погружена в чтение телексов.
 – Есть что-нибудь интересное? – спросил я ее.
 Она подняла голову.
 – Пока ничего, кроме того, о чем я вам уже сообщила. Больше подробностей, и все. Скажем, в Югославии Уилер сражался на стороне партизан.
 – Значит, коммунистов. Так. Еще одно очко в мою пользу.
 Я тоже начал читать телексы и согласился с Элисон – новой сколько-нибудь значительной информации в них не было. Вырисовывался портрет молодого человека, ставшего финансовым воротилой с помощью, как это обычно бывает, локтей и ногтей, и создавшего себе солидную репутацию в обществе путем произнесения нужных слов в нужное время и нужном месте.
 – Он не женат, – заметил я. – Должно быть, самый лакомый кусок для английских невест.
 Элисон криво усмехнулась.
 – До меня дошли кое-какие слухи о нем. Он содержит любовниц, меняя их регулярно, и, к тому же, говорят, бисексуал. Естественно, в телексах этого нет, – это значило бы обнародование клеветы.
 – Если в Уилер знал, что мы затеваем, то клевету он счет бы сущим пустяком, – сказал я.
 Элисон как-то вяло пожала плечами.
 – Ну и что нам делать?
 – Мы должны быть в Гибралтаре. Можно полететь туда на вашем самолете?
 – Разумеется.
 – Тогда выходим охотиться на дикого гуся. Что нам еще остается?

 2

 Времени в запасе у нас было много. Изучение плана "Артины" и приложенных к нему описаний позволило сделать вывод, что ее скорость невелика и до Гибралтара ей не меньше четырех суток ходу. Мы решили перестраховаться – прилететь туда через три дня и там ждать прихода яхты.
 За это время Элисон успела слетать в Лондон, навестить боровшегося за жизнь Макинтоша и заодно раскопать побольше компромата на Уилера. Мы решили, что мне лететь с ней в Лондон в высшей степени неразумно. Пробираться через коркский аэропорт – одно дело, а через Гэтвик или Хитроу – другое. Излишнего риска следовало, по-возможности, избегать.
 Так что я провел два дня закупоренным в доме на окраине Корка, и моей единственной собеседницей была старая ирландская дама. Должен сказать, что Мейв вела себя исключительно тактично – не приставала с расспросами, не теребила меня и с уважением относилась к моему молчанию. Однажды она, впрочем, сказала:
 – О, я так вас понимаю, Оуэн. Я сама прошла через это в 1918 году. Ужасно, когда все вокруг ополчаются на тебя, и ты прячешься, как затравленный зверь. Но в этом доме вы можете чувствовать себя спокойно.
 – Значит, и у вас было развлечение во время смутного времени? – сказал я.
 – Было. И это мне не слишком понравилось. Но от беды никуда не уйдешь – она рано или поздно случается, не здесь, так в другом месте, не с тобой, так с другим. Всегда кто-то бежит, и кто-то преследует. – Она покосилась на меня. – И всегда так будет с людьми, подобными Алеку Макинтошу и его подчиненным.
 – Вы его не одобряете? – спросил я с улыбкой.
 Она задрала подбородок.
 – Кто я такая, чтобы одобрять или не одобрять? Я ничего не знаю о его делах, кроме того, что они трудны и опасны. Опасны больше для тех, кто ему подчиняется, чем для него, я думаю.
 Я вспомнил о лежащем в больнице Макинтоше. Одного этого достаточно, чтобы счесть последнее утверждение неверным.
 – А что вы скажете о женщинах, которые ему подчиняются?
 Она проницательно посмотрела на меня.
 – Вы имеете в виду Элисон? Тут дело плохо. Он хотел иметь сына, а получил дочь и постарался воспитать ее по своему образу и подобию. А образ этот жесткий, и девушке ничего не стоит сломаться под этим грузом.
 – Да, он жесткий человек, – согласился я. – А что же мать Элисон? Она что, ни во что не вмешивалась?
 В тоне Мейв я почувствовал легкое презрение, правда, смешанное с жалостью.
 – Бедная женщина! За кого она вышла замуж? Понять такого человека, как Алек Макинтош, ей было не под силу. Их брак, конечно, быстро расстроился, и она еще до рождения Элисон покинула его и перебралась в Ирландию. Она умерла, когда Элисон было десять лет.
 – И вот тогда за нее взялся Макинтош?
 – Именно.
 – А что насчет Смита?
 – А Элисон вам о нем ничего не рассказывала?
 – Нет.
 – Тогда и я не скажу, – решительно заявила Мейв. – Я уже и так достаточно насплетничала. Когда – и если! – Элисон сочтет нужным, она вам сама обо всем расскажет. – Она повернулась, чтобы идти, затем остановилась и посмотрела на меня через плечо. – Я думаю, что вы тоже жесткий человек, Оуэн Станнард. Не уверена, что такой подойдет Элисон.
 И оставила меня думать по поводу этих слов все, что мне заблагорассудится.
 Элисон позвонила поздно вечером того же дня.
 – Я сделала крюк над морем и видела "Артину", – сообщила она. – Они на пути в Гибралтар.
 – Я надеюсь, ваше наблюдение не было слишком очевидным?
 – Нет, я прошла над яхтой на высоте пять тысяч футов и по прямому курсу. А разворот сделала, когда они уже не могли видеть.
 – Как Макинтош?
 – Ему лучше, но он все еще без сознания. Мне позволили побыть у него две минуты.
 Это расстроило меня. Макинтош мне нужен был не только живой, но и способный говорить. Это натолкнуло меня на одну малоприятную мысль.
 – За вами могли следить в Лондоне, – сказал я.
 – Нет, хвоста за мной не было. В больнице я вообще не видела никого из знакомых, кроме одного человека.
 – Кто это?
 – Премьер-министр послал туда своего секретаря. Там я с ним и встретилась. Он сказал, что премьер очень обеспокоен.
 Я вспомнил об Уилере и о человеке, которого извлекли из тюрьмы специально, чтобы убить, и представил себе Макинтоша, беспомощно лежавшего на больничной койке.
 – Надо что-то предпринять, – сказал я. – Позвоните этому секретарю и попросите его распустить слух, что Макинтош умирает.
 Она поняла мою идею мгновенно.
 – Вы думаете, что отцу грозит опасность?
 – Если они узнают, что он поправляется, то могут попытаться убрать его. А такой слух, если он дойдет до сообщников Уилера, может спасти вашему отцу жизнь.
 – Я сделаю это, – пообещала она.
 – Что-нибудь новое об Уилере?
 – Пока ничего. Ничего из того, что нам нужно.
 Элисон вернулась два дня спустя, подкатив к дому на такси. Она выглядела усталой и невыспавшейся, и Мейв при виде ее обеспокоено закудахтала. Элисон сказала:
 – Проклятые ночные клубы!
 Это удовлетворило тетушку, и она удалилась. Я удивленно поднял брови.
 – Развлекались?
 Она пожала плечами.
 – Мне же надо было поговорить с людьми, а те, кто мне нужны – завсегдатаи ночных клубов. – Она вздохнула. – Но я только потеряла время.
 – Никакой информации?
 – Ничего существенного, кроме, может быть, одного. Ситуации со слугами.
 – С чем, с чем?
 – Со слугами. Я провела расследование по поводу тех людей, которые работают у Уилера. Теперь редко у кого встретишь слуг, но у Уилера они есть, и немало. – Она вынула из кармана блокнот. – Все его слуги – британцы и имеют британские паспорта, за исключением одного – шофера, ирландца по национальности. Вы находите это любопытным?
 – Весьма, – сказал я. – Это его контакт с Ирландией.
 – Но есть еще более интересные вещи. Как я сказала, все его слуги британцы, но все до единого – получившие подданство и сменившие имена. И как вы думаете, они выходцы из какой страны?
 Я улыбнулся.
 – Ну, из Албании, конечно.
 – Браво! Вы поразительно догадливы. Но и тут есть одно исключение. Один из них изменил имя, потому что это было бы просто смешно. Уилер приобрел интерес к китайской кухне и завел себе повара-китайца. Его имя – Чанг Ли By.
 – Понятно. Действительно, было бы странно, если б он стал каким-нибудь Мак Тавишем. А он откуда?
 – Из Гонконга.
 Это мне ничего особенного не сказало.
 В общем-то, если какой-нибудь миллионер пристрастился к китайской кухне – не удивительно. Но мысленную заметку об этом я все же сделал.
 – А может, Уилер просто занимается благотворительностью, – осторожно предположил я. – И эти албанцы, живущие в Англии, – его родичи, всякие там кузены, племянники, кузены племянников и прочее. И он таким образом им помогает.
 Элисон посмотрела в потолок.
 – Проблема со слугами состоит в том, чтобы удержать их. Они страшно капризны, постоянно требуют выходных, любят поваляться в постели, требуют в свою комнату телевизор и тому подобное. Поэтому их часто приходится менять. У Уилера такая же большая текучесть среди слуг, как и всюду.
 – Вот как? – я наклонился к Элисон и пристально посмотрел на нее. – У вас что-то есть. Выкладывайте.
 Она радостно улыбнулась и раскрыла блокнот.
 – У него в штате тринадцать британских албанцев – садовники, дворецкий, служанки и так далее. Ни один из них не был при нем больше, чем три года. Последний из них появился в прошлом месяце. Они меняются как обыкновенные слуги.
 – И уезжают на отдых в Албанию, – вставил я. – У него просто налажена курьерская служба.
 – И не только это. Кто-то рекрутирует для него людей. – Она опять заглянула в блокнот. – Я наводила справки в местном, Хердфордсширском отделении Министерства социального обеспечения. За последние десять лет через руки Уилера прошло не менее пятидесяти человек. Я, конечно, не могу утверждать, что все они были албанцами – имена, ведь, у них английские, но ручаюсь, что так оно и есть.
 – Господи Боже мой! – воскликнул я. – Неужели никто даже не споткнулся здесь? Не понимаю, чем занимается специальный отдел!
 Элисон развела руками.
 – Они ведь все британские подданные. Если кто-то обратит на них внимание, – в чем я сомневаюсь, – то все легко объясняется благотворительностью. И потом – он спасает своих соотечественников от коммунистических угнетателей.
 – Пятьдесят! – сказал я. – Куда ж они потом-то все деваются?
 – Ну, обо всех пятидесяти я не знаю, я проверила только двоих. Оба сейчас служат у других членов парламента.
 Я не мог сдержать смеха.
 – Ну и нахал! Просто наглец! Вы видите, что он делает? Он берет этих людей к себе, полирует их, чтобы они вели себя в услужении у джентльменов как джентльмены и затем их к этим джентльменам внедряет. Представьте себе его беседу с одним из коллег по палате общин. "Что, у тебя со слугами нелады, старина? У меня сейчас один как раз освобождается. Да нет, ничего особенного, просто ему хочется пожить в городе. Может, я смогу его уговорить..." – Нет, это что-то неслыханное!
 – Одно несомненно – он поддерживает отношения с Албанией, – сказала Элисон. – Раньше я не была в этом убеждена, но теперь вижу, что так оно и есть.
 Я сказал:
 – Помните Цицерона во время второй мировой войны – слугу британского посла в Турции, который оказался немецким шпионом. Уилер уже в течение двадцати лет при больших деньгах. Он мог уже создать сотню таких Цицеронов. И не только в политических кругах. Интересно, сколько натренированных Уилером людей находится в услужении у наших промышленных воротил?
 – Все с английскими именами, прекрасно говорящие по-английски, – сказала Элисон. – Уилер об этом непременно должен был позаботиться. – Она хрустнула суставами пальцев. – Они приезжают в Англию и пока ждут получения гражданства, изучают язык и окружение. Став подданными Великобритании, они попадают к Уилеру для шлифовки, и затем он их внедряет в нужные места. – Она с сомнением покачала головой. – Это слишком длительная операция.
 – Уилер и сам – длительная операция. Я как-то не предвижу, что он соберет свои чемоданы и отправится на родину. Посмотрите на Слэйда! Эти люди работают с перспективой. – Я помолчал. – Когда мы отправляемся в Гибралтар!
 – Завтра утром.
 – Хорошо. Мне не терпится настичь этого невероятного негодяя!
 И на сей раз я проник в аэропорт Корка не обычным путем. Я уже начинал забывать, что это значит, пользоваться "входной дверью". Когда мы покидали дом Мейв О'Салливан, она сильно разволновалась.
 – Возвращайся скорее, девочка, – сказала она. – Я старая женщина, и кто знает... – на ее глаза навернулись слезы. Вытерев их, она обратилась ко мне: – А вы, Оуэн Станнард, берегите и себя, и дочь Алека Макинтоша.
 Я улыбнулся.
 – Покамест это она бережет меня.
 – Значит вы не тот человек, что я думала, раз позволили ей это, – сказала она сердито. – Ладно, будьте осторожны и избегайте полиции.
 Мы были осторожны и, наконец, я с облегчением мог наблюдать за тем, как проплывает под крыльями самолета маленький городок Корк. Мы сделали над ним полукруг и взяли курс на юг. Элисон, поработав рычагами и тумблерами, поставила самолет на автомат и отняла руки от рулевой колонки.
 – Нам лететь около шести часов, – сказала она. – В зависимости от ветра и дождя.
 – Вы ожидаете ухудшения погоды?
 – Нет, это я просто так сказала. Кстати говоря, прогноз погоды довольно благоприятный. На высоте 24000 футов ветер северный.
 – Мы будем так высоко? Я не думал, что такие машины могут это.
 – У моей двигатель с компрессорным наддувом. Лететь высоко намного экономичнее. Но кабина – не герметическая, и нам придется воспользоваться масками. Посмотрите рядом с сиденьем.
 В последний раз, когда я видел этот самолет, в нем было шесть сидений. Теперь на месте последних двух стоял большой пластмассовый куб.
 – Что это? – спросил я.
 – Дополнительный бак с горючим. Еще семьдесят галлонов, что увеличит длину полета на две тысячи миль. Я подумала, что это может оказаться нам полезным.
 Энергичная Элисон Смит предусмотрела все. Мне вспомнились слова Мейв: "Элисон сделана по жесткому образцу, девушке ничего не стоит сломаться под таким грузом". Я посмотрел на нее. Она изучала показания приборов, проверяла подачу кислорода, и ее лицо было спокойным и серьезным, ни малейших следов перенапряжения, которые подкрепили бы слова Мейв, Элисон слегка повернула голову, заметив, что я смотрю на нее:
 – В чем дело?
 – Кошка может смотреть на короля, пес может смотреть на королеву. Я просто думал о том, что вы красивы.
 Она улыбнулась и ткнула большим пальцем куда-то себе за спину.
 – Знаете, рядом с замком в Глэрни лежит большой камень. Говорят, что тот, кто поцелует его, становится завзятым льстецом. Насколько мне известно, вы и близко к этому камню не подходили. Наденьте-ка кислородную маску и будете выглядеть так же прекрасно, как и я.
 Полет показался долгим и утомительным. Хотя маски снабжены микрофонами, разговаривать было неудобно, и вскоре я задремал в откинутом кресле.
 Время от времени я открывал глаза и всякий раз видел Элисон, бодрствующую, внимательно смотрящую на горизонт или на приборы. Я касался ее руки, она поворачивала голову, улыбалась мне одними глазами и возобновляла свою работу. После четырех часов полета она ткнула меня локтем в бок и сказала:
 – Испанский берег. Но мы не пойдем над Испанией. Полетим вдоль португальского берега. – Она развернула карту и с помощью транспортира стала рассчитывать курс. Движения ее были точны и экономны. Затем она включила автопилот и начала делать плавный поворот. – Это мыс Ортегал. Когда появится Финистерр, я снова сменю курс.
 – Когда вы начали летать?
 – В шестнадцать лет.
 – А стрелять из пистолета?
 Она помолчала, прежде чем ответить.
 – В четырнадцать. Из пистолета, ружья и винтовки. А что?
 – Просто любопытствую.
 Итак, значит, Макинтош считал, что воспитывать профессионала надо с детства. И все же мне не удавалось представить себе девочку четырнадцати лет, целящуюся из винтовки. Между тем, я не сомневался в том, что она знает азбуку Морзе, флажковую сигнализацию, разбирается в программах для компьютеров и может разжечь огонь без спичек.
 – Вы были в скаутах?
 Она помотала головой.
 – У меня не хватало времени.
 Не хватало времени, чтобы быть скаутом! Она сидела, утонув в книгах, изучая языки, а если нет, то училась летать или стрелять в тире по мишеням. Я бы нисколько не удивился, если в узнал, что Макинтош постарался познакомить ее и с управлением подводной лодкой. Ну и жизнь, черт возьми!
 – У вас хоть были друзья? – спросил я. – Сверстницы?
 – Не много. – Она поерзала у кресле. – К чему вы клоните, Оуэн?
 Я пожал плечами.
 – Так. Праздные мысли праздного человека.
 – Представляю, что Мейв О'Салливан пичкала вас всякими жуткими рассказами. Точно?
 – Она не сказала ничего лишнего, – успокоил я ее. – Но можно ведь размышлять...
 – В таком случае держите свои размышления при себе.
 Она отвернулась и погрузилась в молчание. Я решил, что и мне стоит, пожалуй, на некоторое время замолчать.
 Мы сделали поворот, пошли вдоль Гибралтарского пролива и начали снижаться. На высоте 10000 футов Элисон сняла кислородную маску, и я с радостью сделал то же самое.
 Впереди показались очертания Гибралтарской скалы, вздымающейся прямо из голубизны моря. Мы сделали круг, и увидели искусственную гавань и взлетно-посадочную полосу, обрывавшуюся прямо над заливом, как на авианосце. Для Элисон, сосредоточившейся на радиопереговорах, это все было явно не ново.
 Мы зашли на посадку с востока и, немного прокатившись по слишком большой для нашего самолета полосе, остановились. Затем Элисон подвела самолет к аэродромным зданиям. Посмотрев на них и на стоявшие вокруг военные машины, я мрачно сказал:
 – Здесь, я вижу, служба безопасности на высоте. Как мне удастся просочиться?
 – У меня есть для вас кое-что, – сказала Элисон, вытащив из папки паспорт и протянула его мне. Я раскрыл его и увидел смотрящее на меня с фотографии свое собственное лицо. Это был дипломатический паспорт.
 – Он поможет вам быстро пройти таможенников, но не спасет, если вас опознают как Риардена.
 – Ничего. Если даже они заподозрят что-то, паспорт собьет их с толку.
 Офицер на паспортном контроле взял мой паспорт и улыбнулся. Стоявший рядом гражданский с суровым лицом скользнул по мне глазами и отвернулся. Вся процедура отняла три минуты.
 – Мы остановимся в отеле "Скала". Свистните такси.
 Если из тренированных Уилером албанцев выходили прекрасные слуги, то Элисон была секретаршей от Бога. Мне даже на секунду не пришла мысль о том, где мы преклоним наши головы этой ночью, но Элисон подумала и об этом. Алеку Макинтошу здорово повезло, хотя, впрочем, при чем тут везение? Ведь он же сам воспитал ее.
 Мы расположились в двух номерах рядом и договорились встретиться в баре после того, как приведем себя в порядок. Я спустился туда первым. В этом отношении, как подумал я не без удовольствия, Элисон ничем не отличается от всех остальных женщин. Женщине нужно в полтора, а то и в два раза больше времени на прихорашивание, чем мужчине. Я уже успел выпить первый стакан холодного пива, когда Элисон присоединилась ко мне.
 Я заказал ей сухого мартини, а себе еще пива.
 – Что вы будете делать, когда прибудет Уилер?
 – Прежде всего нужно выяснить, находится ли на борту "Артины" Слэйд, а затем придется предпринять небольшую пиратскую вылазку. – Я усмехнулся. – Обещаю, что перелезая через борт, не буду держать в зубах нож.
 – Ну, и если Слэйд там?
 – Сделаю все возможное, чтобы изъять его оттуда.
 – А если не сможете?
 – У меня есть приказ, предусматривающий подобную ситуацию.
 Она холодно кивнула и мне на мгновение пришла в голову мысль, что может быть Макинтош и ей давал подобные указания.
 – Исходя из того, кто такой Уилер и что он такое, не удивлюсь, если он член Королевского Гибралтарского яхтклуба – он ведь здесь часто бывает. Тогда, видимо, и станет на якорь где-нибудь поблизости.
 – Где это?
 – В полумиле отсюда.
 – Давайте-ка посмотрим поближе.
 Я расплатился с барменом, и мы вышли на яркий солнечный свет. Часть порта, предназначенную для яхт, заполнили разнообразные суда – большие и маленькие, парусные и моторные. Я постоял, изучая картину, затем повернулся к Элисон.
 – Вон там повыше есть удобная площадка, где подают прохладительные напитки. Прекрасное место для ожидания.
 – Мне надо позвонить, – сказала Элисон и исчезла. Продолжая смотреть на яхты, я размышлял о том, как мне забраться на "Артину", но ничего придумать не мог, так как не знал, где точно она бросит якорь. Вернулась Элисон.
 – Прибытие Уилера ожидается завтра часов в одиннадцать утра. Он связывался с портом по радио.
 – Прекрасно! Что будем делать до этого?
 – Может, искупаемся, – неожиданно предложила она.
 – У меня нет с собой плавок, – сказал я. – Никак не ожидал курортного отдыха.
 – Ну есть же магазины, – возразила она. Мы пошли за покупками, и я приобрел плавки, полотенце и мощный немецкий бинокль. Затем отправились на пляж и плавали в Каталонском заливе. Это было очень приятно. Вечером посетили ночной клуб, и это было еще приятней. "Миссис Смит" оказалась человеком, сделанным из такой же бренной плоти, что и все мы.

 3

 На следующее утро в десять часов мы уже сидели на площадке и, посматривая на зону яхт-клуба, цедили что-то холодное и не слишком алкогольное. Мы оба были в темных очках, как кинозвезды, которые скрывают глаза, чтобы их меньше узнавали в толпе. Бинокль находился под рукой, бухта лежала перед нами как на ладони, и единственное, чего не хватало, так это "Артины", а вместе с ней Уилера и, возможно, Слэйда.
 Мы особенно не разговаривали, так как трудно было обсуждать план операции в отсутствие яхты. К тому же Элисон накануне ночью позволила себе сильно расслабиться, чего, наверное, до сих пор с ней никогда не случалось, и сейчас сожалела об этом. Нет, она, конечно, не подпустила меня слишком близко к себе. Я, разумеется, попробовал к ней подобраться, но она меня отшила с натренированной легкостью. Но сейчас к ней вернулась ее обычное настороженное состояние, – мы были на работе, и ничего личного тут быть не могло.
 Я с наслаждением впитывал в себя солнечное тепло. В Европе, и особенно в тюрьме, мне сильно его не хватало, и сейчас я просто разнежился на солнце. Вдруг Элисон схватила бинокль и направила его на маленькое судно, появившееся между северным и внешним молами.
 – Думаю, что это "Артина", – сказала она.
 Я как раз в это время делал глоток, и слова Элисон заставили меня поперхнуться и закашляться. Элисон смотрела на меня с беспокойством.
 – В чем дело?
 – Ничего себе наглецы! – воскликнул я, отдышавшись, и рассмеялся. – "Артина" – ведь это же анаграмма слова "Тирана" – столицы Албании. Эти негодяи открыто потешаются над нами. Только вы произнесли фразу, на меня нашло озарение!
 Элисон тоже засмеялась и передал мне бинокль. Я посмотрел на судно, входившее в акваторию порта, оставляя за кормой пенистый след, и постарался сравнить его с теми фотографиями, которые недавно изучал.
 – Очень может быть. Минут через пять мы выясним это наверняка.
 Большая моторная яхта приближалась, на ее корме стоял человек – крупный блондин.
 – Да, это "Артина" и Уилер. Признаков Слэйда нет. Естественно, ему ни к чему демонстрировать себя.
 Яхта замедлила ход и бросила якорь. Я стал рассматривать людей на палубе. Двое стояли на носу у якорной лебедки, третий смотрел за цепью. Еще двое спускали на воду лодку, к которой затем спустили складной трап. Вновь появился Уилер и с ним какой-то человек в фуражке. Они сошли по трапу в лодку, где уже находился матрос. Заревел мотор, лодка отвалила от яхты и, сделав большой полукруг, направилась в сторону яхт-клуба.
 – Уилер с капитаном, надо думать, – сказала Элисон.
 Они вышли на берег, а лодка вернулась к "Артине". Матрос вернул ее к трапу и вскарабкался по нему на борт.
 – Смотрите! – воскликнула Элисон.
 Я повернул голову – к "Артине" приближался большой грузовой катер.
 – Это заправщик, – сказала она. – "Артина" уже берет топливо и воду. Кажется, Уилер не намерен здесь долго задерживаться.
 – Черт побери! Я надеялся, что она хоть ночь простоит. Предпочел бы забраться на нее в темноте.
 – Похоже, что он явно спешит, – сказала Элисон. – Скорее всего, Слэйд там.
 – Что толку, если мне не удастся попасть на яхту? Сколько она будет заправляться?
 – Около часу, наверное.
 – Достаточно времени, чтобы нанять лодку. Пошли.
 Поторговавшись с каким-то портовым рабочим, мы взяли у него всего лишь за двойную цену моторку и вышли на ней в акваторию порта. Заправщик и "Артина" стояли теперь рядом, соединенные шлангами. Еще один член экипажа, видимо, механик, наблюдал за заправкой.
 Когда мы приблизились, я сбавил обороты, и мы медленно пошли вдоль правого борта яхты ярдах в пятидесяти от нее. На палубе появилась еще одна фигура – китаец. Он скользнул по нашей лодке равнодушным взглядом и отвернулся.
 – Это, вероятно, Чанг Ли-Ву. Уилер – любитель китайской кухни и берет с собой своего повара.
 Я незаметно разглядывал китайца. Многие думают, что китайцы все на одно лицо. Это, конечно, чепуха, они так же отличаются один от другого, как все остальные, и я знал, что, если мне придется встретиться с этим человеком еще раз, то наверняка узнаю его.
 Теперь мы находились со стороны кормы "Артины". Кормовые иллюминаторы были наглухо занавешены изнутри; сомнений не оставалось – именно там залег Слэйд.
 Прибавив обороты, мы двинулись к берегу. В это время в лодку, пришвартованную к "Артине", спустился матрос, завел мотор и направился в сторону яхт-клуба. Он был быстрее нас, и когда я возвращал лодку владельцу, Уилер с капитаном уже возвращались на яхту. Они поднялись на борт, и трап убрали.
 Час спустя я, сгорая от чувства бессилия и досады, наблюдал, как "Артина" подняла якорь и пошла в открытое море.
 – Куда же он сейчас направляется? – спросил я Элисон.
 – Если он идет на восток в сторону Греции, тогда вновь будет заправляться на Мальте. Это логично. Пошли выясним, какой маршрут он зарегистрировал.
 Элисон оказалась права, что нисколько не обрадовало меня.
 – Еще четыре дня? – в отчаянии вскричал я.
 – Еще четыре дня, – сказала она. – Но, может, в Валлетте нам повезет больше.
 – Надо что-то сделать с этой яхтой, чтобы она задержалась хотя бы на одну ночь. У вас случайно магнитных мин нет?
 – Извините, нет.
 Я мрачно смотрел на удаляющееся белое пятно яхты.
 – Меня беспокоит этот китаец, – заметил я. – Но Слэйд должен бы быть обеспокоен больше.
 – Почему это?
 – Коммунистическая Албания сейчас вышла из-под влияния Москвы. Энвер Ходжа, их партийный босс, предпочитает следовать идеям Мао. Интересно, знает ли Слэйд, что он в руках у албанцев? Китайцы будут в восторге, если им удастся заполучить Слэйда – крупного английского и крупного русского разведчика в одном лице. Уж они его выжмут досуха, не особенно церемонясь в отношении методов. – Я пожал плечами. – А этот идиот думает, что он едет домой, в Москву.




 Глава девятая



 1

 Магнитных мин у нас не было, но мне удалось по случаю раздобыть кое-что столь же эффективное, но намного более простое. Это было уже в порту Валлетты четыре дня спустя. За это время мы, расплатившись в отеле "Скала", перелетели на Мальту, где я по своему дипломатическому паспорту прошел через кордон так же легко, как в Гибралтаре.
 Впереди было четыре дня, и на нас с Элисон вдруг снизошло каникулярное настроение. Небо синело, солнце ярко светило, вокруг – множество кафе с морскими блюдами и холодными винами днем и сравнительно недорогих ресторанов с ночными танцзалами. Элисон раскрылась как никогда прежде.
 Я обнаружил, что какие-то вещи могу делать лучше, чем она, и это льстило моему несколько ущемленному самолюбию. Мы как-то взяли напрокат акваланги и отправились поплавать в чистой воде Средиземного моря, и тут выяснилось, что я управляюсь с этой техникой гораздо лучше, чем она.
 Мы целыми днями плавали, купались и танцевали ночи напролет, пока не приблизился срок прибытия яхты Уилера. Была почти полночь, когда я вновь поднял тему мистера Смита. На сей раз Элисон реагировала довольно спокойно. Возможно, причиной был демон алкоголя, которого я усердно ей навязывал. Если бы она имела дело с врагами, она держалась бы, конечно, настороже, но в данном случае вино ей подливала дружеская рука, и она расслабилась.
 Подняв бокал и глядя на меня сквозь янтарную жидкость, она сказала:
 – Что вы хотите знать о нем?
 – Он еще существует?
 Она поставила бокал, слегка расплескав вино.
 – Нет. Его больше нет. – Голос ее звучал печально.
 – Развод?
 Она яростно замотала головой, и ее длинные волосы заходили волнами.
 – Нет, не то. Дайте мне сигарету.
 Я дал ей прикурить. Она сказала:
 – Я вышла замуж за человека по имени Джон Смит. Да, да, существуют люди, которых зовут Джон Смит, знаете ли. Был ли он разведчиком? Нет. Полицейским? Нет. Он был бухгалтером и милым человеком, и Алека это просто шокировало. Я не предназначалась для того, чтобы выйти замуж за бухгалтера. – В ее голосе послышалась горечь.
 – Продолжайте, – мягко сказал я.
 – Но я все же вышла за него замуж. И мы были счастливы.
 – До этого вы жили со своим отцом?
 – С Алеком? Где же еще? Но после свадьбы я не осталась в его доме, не могла. Мы с Джоном стали жить в районе Мэйденхеда. И я была счастлива. Просто потому, что я замужем, что стала хозяйкой дома и сама решала, что мне делать, о чем думать. Алек был страшно разочарован. Он лишился секретаря-автомата.
 Я попытался представить себе Джона Смита – бухгалтера, сидящего на службе с девяти до пяти, который женился на Элисон Макинтош. Интересно, как он воспринимал всю ситуацию, если он вообще представлял ее себе. Трудно было вообразить Элисон, сидящей у него на коленях и говорящей: "Дорогой, ты женился на девушке, которая в сумерках может попасть из пистолета в коленную чашечку человека, которая водит автомобиль и самолет и может убить противника одним ударным приемом каратэ. У нас будет чудесная семейная жизнь, не правда ли? И как это все пригодится, когда мы будем воспитывать детей".
 – Ну, а потом что?
 – А потом – ничего. Неожиданная идиотская катастрофа на шоссе. – Ее лицо было спокойным и серьезным, она говорила, едва раздвигая губы. – Я думала, что умру. Правда. Я ведь любила Джона.
 – Извините...
 Она пожала плечами и протянула мне бокал, чтобы я налил еще вина.
 – Желание умереть ничему не помогает, разумеется. Я потосковала, поразмышляла и вернулась обратно к Макинтошу. А что же оставалось? – Она глотнула вина и посмотрела на меня. – Согласны со мной, Оуэн?
 – Наверное, да, – сказал я осторожно.
 Она взглянула на меня и криво усмехнулась.
 – Вы неискренни, Оуэн. Вы не хотите задеть мои чувства и сказать то, что думаете. Похвально...
 – Не мне судить об этом...
 – Не зная фактов, вы хотите сказать. Что ж, я вам сообщу некоторые. Алек и моя мать не ладили между собой. Я думаю, что они вообще были несовместимы. Он часто отлучался из дома, а она не понимала, в чем состоит его работа.
 – Он занимался тем же, чем сейчас?
 – Он всегда занимался этим, Оуэн, всегда. Итак, они развелись как раз перед тем, как я родилась. Я родилась в Вотерфорде, где и жила десять лет, до смерти матери.
 – Вам было хорошо там?
 Элисон задумалась.
 – Не знаю. Честно говоря, я плохо помню те годы. Много потом наслоилось на впечатления детства. – Она затушила сигарету. – Думаю, что никто не назвал бы Алека идеальным отцом. Необычным – да, но не идеальным. А я росла немного сорванцом. Не любила возиться с платьями, играть в куклы. И он, наверно, этим воспользовался. – Она нервно потеребила скатерть кончиками пальцев. – Я иногда даже сомневаюсь, женщина ли я. Чему только не учил меня Алек! Мне все это, кстати, тогда очень нравилось. Я бегала на лыжах, скакала на лошади, училась стрелять, управлять самолетом – знаете, я ведь могу летать и на реактивном. Мне все страшно нравилось – даже математика и языки, – до тех пор, пока он не взял меня к себе в контору. И все удовольствие кончилось.
 – Он посылал вас на оперативную работу?
 – Три раза, – сказала она без выражения. – Все прошло успешно, хотя я страшно боялась. Но еще хуже посылать других на операции, и затем наблюдать, чем они заканчиваются. Я, кстати, их и планировала. Вашу в том числе.
 – Я знаю, – сказал я, – Макинтош ... Алек говорил мне.
 – Я была единственным человеком, кому он полностью доверял. Это для нашей профессии очень ценно.
 Я взял ее руку.
 – Элисон, что вы думаете об Алеке? По-настоящему?
 – Я люблю его, – сказала она. – И я ненавижу его. Вот и все. – Ее пальцы сжали мои. – Давайте потанцуем, Оуэн.
 И мы вышли на полуосвещенный круг и стали танцевать под небыструю убаюкивающую музыку. Она прижалась ко мне и положила голову на мое плечо. Ее губы оказались вблизи моего уха.
 – Знаете, кто я, Оуэн?
 – Вы – чудесная женщина, Элисон.
 – Нет. Я плотоядная орхидея. О цветах так обычно не думают. У них ведь не бывает челюстей, жующих зубов. Но вы видели, как какая-нибудь мушка подлетает к орхидее? Бедное создание думает, что это обыкновенный цветок, садится на него, и тут челюсти захлопываются. Это так неестественно, да?
 Я крепче прижал ее к себе.
 – Успокойтесь.
 Она сделала еще пару движений, и вдруг дрожь прошла по всему ее телу.
 – О, Боже! – прошептала она. – Давайте вернемся в отель.
 Я расплатился по счету, присоединился к ней у выхода из ресторана, и мы прошли двести ярдов до отеля в молчании. Она все время крепко держала меня за руку. Так мы поднялись лифтом на свой этаж, прошли по коридору и остановились перед дверью ее номера. Дрожащей рукой она вставила ключ в замочную скважину.
 В постели она вела себя, как сумасшедшая, как дикарь – на моей спине появились длинные царапины. Казалось, что вся ее неудовлетворенность своей изломанной жизнью, вырвалась наружу этой ночью. Но потом она расслабилась и успокоилась. Мы долго говорили – часа, может быть, два. О чем – не помню. О том, о сем, о жизни, о всяких пустяках.
 Во второй раз все происходило гораздо лучше, Элисон была очень женственна и после сразу заснула. У меня хватило ума отправиться в свой номер до ее пробуждения. Я решил, что при трезвом свете дня она не слишком одобрит собственные действия.

 2

 Уилер прибывал утром, и надо было к этому подготовиться. Когда она спустилась к завтраку, я уже допивал свой кофе и встал, чтобы приветствовать ее. Она выглядела немного смущенной и старалась не встречаться со мной глазами.
 – Что же мы используем вместо магнитной мины? – спросил я, садясь на место и откинувшись на спинку стула, но тут же резко выпрямился, почувствовав боль в исцарапанной спине.
 Восприняв мой вопрос, Элисон вновь превратилась в профессионала. Личные отношения это одно, работа – другое.
 – Я уточню, когда прибывает "Артина", – сказала она.
 – Повторение гибралтарской истории нам ни к чему, – заметил я. – Уилер и Слэйд теперь одним прыжком могут оказаться в Албании, целые и невредимые. Что мы можем предпринять, если "Артина" выйдет отсюда до наступления темноты?
 – Не знаю.
 – Одно ясно. Я не могу среди бела дня, в самом центре порта забраться на яхту и увести оттуда Слэйда. Что остается? – спросил я и сам ответил на этот вопрос. – Сделать так, чтобы она задержалась на ночь.
 – Но как?
 – Я кое-что придумал. После завтрака мы пойдем за покупками. Сделать тебе еще один бутерброд?
 И вот плотно и с аппетитом позавтракав, мы вышли на жаркие улицы Валлетты, дополнительно подогреваемые раскаленными известняковыми стенами домов. В порту нам сообщили, что "Артина" ожидается к полудню. Это было плохо как и то, что заправку они заказали заранее, и начнется она сразу по приходе яхты.
 – Что ж, все ясно, – сказал я. – Пошли в магазин.
 Мы нашли лавку, где торговали всякими корабельными принадлежностями, в том числе всем, что нужно для оборудования яхт и катеров. Тут мне и попалось то, что я искал, – легкий и в то же время исключительно прочный нейлоновый шнур. Я заплатил за двести футов этого шнура и получил его в свернутом и упакованном виде.
 Элисон сказала:
 – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
 – Идею мне подал акваланг. Как можно днем незаметно доплыть до середины порта?
 Она кивнула.
 – Конечно, под водой. Но как это поможет забраться на яхту?
 – Поможет – через некоторое время. Ты работаешь в этой операции вместе со мной. Пошли за аквалангами. Нам надо быть уже на берегу, когда появится "Артина".
 Мы отправились туда, где мы брали напрокат акваланги, и тщательно осмотрев их, проверили чтобы баллоны были заполнены кислородом. Затем, после короткого испытания в бассейне отеля, отправились на берег. В бассейне Элисон вдруг слабо охнула и, обернувшись, я увидел, что она густо покраснела: она увидела мою спину.
 Я засмеялся.
 – Тебе должны были выдать флакон с "Деттолом", чтоб он всегда находился при тебе. Ты женщина, что надо!
 Она неожиданно рассердилась.
 – Станнард, ты...
 – Ладно, – резко сказал я. – Умолкни. Нас ждет работа. Это сразу же привело ее в чувство, и неловкий момент остался позади. Мы двинулись к порту и устроились там в ожидании "Артины".
 – Ну, в чем состоит наш план? – спросила Элисон.
 – Ты ведь читала мое досье и должна знать, что я служил в Индонезии. Один из самых тяжелых моментов там был, когда я на небольшой моторке уходил от скоростного патрульного катера, с которого к тому же стреляли из 20-миллиметровой пушки. И я зарулил в заросли, чтобы спрятаться от преследователей. Это оказалось громадной ошибкой. Водоросли намотались на вал винта, и моя моторка наглухо застряла. Эти водоросли чуть было не погубили меня.
 – А что произошло потом?
 – Это неважно. – Я кивнул в сторону моря. – "Артина" гораздо больше моей лодки, но наш нейлоновый шнур чертовски крепок, – водоросли не идут с ним ни в какое сравнение. Когда она появится, мы подплывем к ней и намотаем шнур на оба ее винта, что может вывести ее из строя. А может и нет, хотя я уверен, что выведет. И самое прелестное то, что когда они обнаружат шнур – не заподозрят никакого подвоха. Такие вещи часто случаются с судами. И им придется потрудиться, как дьяволам, чтобы освободиться от шнура – моторы его затянут как следует. Я надеюсь, работа займет у них всю ночь.
 – Да, это может сработать, – согласилась Элисон и почти без остановки продолжила. – Я обработаю твои царапины, а то в грязной воде можно подхватить инфекцию.
 Я посмотрел на нее, и на этот раз она не отвела глаз.
 – Отлично, – сказал я, подавляя желание рассмеяться.
 Она отошла куда-то и вскоре вернулась с пузырьком, содержимое которого втерла в мою спину. После этого мы сели и стали терпеливо ждать "Артину".
 День был жарким и тянулся нескончаемо долго. "Артина" все не появлялась, и я стал опасаться, что, может быть, она, минуя Мальту, направится прямо к Албании. Она все же пришла в два тридцать и бросила якорь довольно далеко от берега. Опять была спущена лодка, но на сей раз на берег отправился один капитан. Уилера не было видно.
 – Так, – сказал я и, затушив сигарету, в последний раз проверил лямки акваланга. – Ты сможешь доплыть туда?
 – Конечно, – ответила она, прополаскивая маску.
 – Держись ближе ко мне. Мы сначала проплывем мимо футах в двадцати от ее кормы, и приблизимся к ней с другой стороны. Надеюсь, что заправщик уже будет там.
 Бухта нейлонового шнура была прикреплена к моему поясу. Я проверил, хорошо ли она держится, и вошел в воду. Не думаю, чтобы появление аквалангистов на акватории порта приветствовалось. Да им и самим плавать тут не хотелось: вода была грязная, и, кроме того, всегда существовала опасность быть обезглавленным винтом какого-нибудь судна. Мы выбрали местечко, где можно было войти в воду незаметно.
 Только войдя на глубину около двадцати пяти футов, мы взяли направление на яхту. Я знал, с какой скоростью плаваю под водой, расстояние до нее примерно вычислил, так что оставалось точно отсчитывать секунды и минуты. Самой главной задачей было идти строго по прямой. Время от времени я смотрел назад. Элисон двигалась позади меня и чуть-чуть левее.
 Когда я решил, что мы прибыли в нужную нам точку, остановился и сделал Элисон знак рукой. Мы медленно закружили на месте, и вскоре над нами появилась тень судна. Мы увидели пузырящиеся буруны под его винтами, почувствовали колебания воды. Затем винты перестали вращаться, и через водяную толщу послышалось клацанье металла: заправщик соединился с "Артиной".
 Я махнул Элисон рукой, и мы поплыли в другом направлении, чтобы подойти к яхте со стороны заправщика. Я очень надеялся, что никому не придет в голову смотреть на поверхность воды, где можно было бы заметить пузырьки из наших аквалангов. Сейчас там происходило соединение топливного и водяного шлангов, и, как я полагал, команда была достаточно занята.
 Стало темнее, когда мы оказались под днищами кораблей. Я тронул пальцами киль "Артины" и двинулся к корме, где фосфорически поблескивал бронзовый винт. Схватившись за его лопасть, я подождал Элисон, моля Бога о том, чтобы какой-нибудь идиот на борту не вздумал вдруг завести мотор. В этом случае из меня быстро получился бы кровавый гуляш.
 Подплыла Элисон, и я стал развязывать узел, скреплявший шнур. Винт был около четырех футов в диаметре, и его вал поддерживался отходящим от корпуса кронштейном. Я обмотал конец шнура вокруг вала между кронштейном и корпусом, затем завязал его между кронштейнов и винтом. Потянув за шнур, я убедился, что узел держит крепко. Начало было положено.
 Со шнурком пришлось помучиться. По временам казалось, что в моих руках бьется морская змея. Его кольца плавали вокруг нас и грозили опутать нам руки и ноги, так что мы с Элисон, наверное, сильно напоминали античную скульптуру, изображавшую Лаокоона.
 Но, в конце концов, мы справились с задачей: опутали оба винта яхты такой системой петель, что вращаться им пришлось бы не долго, но все же они успели бы как следует затянуть шнур и превратить его в адский клубок. Из-за этого мог погнуться винт, могли вылететь клапана в моторе, – так или иначе остановка была неминуема.
 В общем, работу проделали неплохо.
 Мы отплыли от яхты и направились к берегу, но вышли вдалеке от того места, где выходили в воду. Мое чувство направления подвело меня, но под водой ориентироваться все-таки очень трудно. Какой-то небритый тип, стоявший на палубе небольшого пароходика, посмотрел на нас с любопытством, но мы не обратили на него никакого внимания и, вскарабкавшись на каменное ограждение набережной, удалились.
 Мы вернулись на первоначальное место и посмотрели на "Артину". Заправщик завершил работу и медленно отходил от яхты, к которой со стороны берега уже приближалась лодка с капитаном. По-видимому, они решили уйти отсюда гораздо скорее, чем из Гибралтара. Мне хотелось знать, какой порт назначения назвал капитан. Вряд ли это был албанский Дуррес, хотя я готов был биться об заклад, что идти они намереваются именно туда.
 Капитан взошел на борт, и трап тут же убрали. На палубе возникло движение, и лодка оторвалась от воды, поднимаемая на талях. В это же время кто-то уже подбегал к якорной лебедке на носу.
 – Они сильно торопятся, – заметила Элисон.
 – Кажется, да.
 – Интересно, почему?
 – Не знаю, но думаю, что через несколько минут у них будет повод для беспокойства.
 Якорь пополз вверх, и "Артина" медленно начала двигаться. Этого я не ожидал. Я думал, что она вообще не тронется с места. Вероятно, наша нейлоновая веревка была ничто перед семисотсильным двигателем. Элисон глубоко вздохнула.
 – Не сработало.
 "Артина" развернулась и направилась к выходу в море. Мы хорошо видели, как взбурлила белой пеной вода перед ее носом. Я опустил бинокль и мрачно сказал:
 – Все же попробовать стоило.
 Настроение было скверным. Албания находилась в четырехстах пятидесяти милях, и "Артина" могла бы достичь ее берегов за два дня. Единственное, что теперь могло ее остановить, подумал я, – самоубиственный таран на самолете Элисон.
 Элисон продолжала смотреть на яхту в дозорную трубу.
 – Стоп-стоп! – вдруг сказал она. – Погляди-ка!
 "Артина" неожиданно сбилась с курса и вдруг, совершив вираж, словно на ней кто-то беспорядочно крутил рулевое колесо, пошла к берегу. Она замедлила ход, потом со стороны кормы вскипел бурун, и через некоторое время ее понесло наперерез большому итальянскому лайнеру, который как раз выходил из порта.
 Лайнер издал басовый рык, требуя очистить путь, но "Артина" не реагировала. В последнюю секунду лайнер слегка отклонился от курса, и его мощный бок, возможно, содрал краску с борта яхты. На капитанском мостике одетый в белое офицер смотрел вниз, и я не сомневался в том, что поток отборных итальянских ругательств понесся в адрес беспомощного капитана "Артины".
 Лайнер прошел, а "Артина" осталась посреди акватории, качаясь, как поплавок, на волне. Спустя некоторое время у яхты появился небольшой буксир, который отвел ее на то место, где она стояла раньше и где вновь бросила якорь.
 Я улыбнулся Элисон.
 – А я было подумал... Ладно, дело сделано, и она теперь уж точно останется здесь на ночь. Когда они выяснят в чем дело, то будут проклинать того идиота, который по небрежности упустил в море шнур.
 – Они не смогут догадаться, что это сделано умышленно?
 – Не думаю. – Я посмотрел в сторону "Артины". Капитан уже стоял на корме и смотрел вниз. – Скоро они поймут, что на винт что-то намоталось, и отправят под воду аквалангиста, чтобы он распутал узел. Только ему на это понадобиться чертовски больше времени, чем нам, – моторы закрутили там тугие узлы.
 Элисон подняла с земли акваланг.
 – Что теперь?
 – Теперь дождемся ночи, и я заберусь на нее.

 3

 Мы отправились в гавань Марсамксетт, где около ручья Лаццаретто стояла на якоре "Артина". Днем ее переправили туда на буксире и поставили вместе с другими яхтами. Мы наняли какое-то фиберглассовое страшилище, больше напоминавшее ванну, чем лодку, но Элисон удавалось справляться с ней вполне прилично, и она распоряжалась веслами так, словно была заправским членом оксфордской гребной команды. Школа Макинтоша продолжала проявлять себя все больше.
 Ночь выдалась безлунная, но небо оставалось чистым, так что тьма не была беспроглядной. Впереди маячил остров Мануэля, на котором время от времени мигал огонек. Слева возвышалась Валлетта, похожая на высокий утес, украшенный цепочкой фонарей. На "Артине" светились только габаритные огни. Ничего удивительного, поскольку дело происходило в половине третьего ночи и вероятно те, кто находился на борту, спали глубоким сном.
 Элисон вынула весла из воды, и мы тихо придрейфовали к корме яхты. Веревочную лестницу, по которой спускался в воду аквалангист, убрали, да я на нее и не рассчитывал. Мне нужно было то, что называется кошкой, но раздобыть ее за короткое время не удалось, и потому пришлось довольствоваться тройным акульим крючком.
 Взглянув вверх, я различил на фоне неба древко кормового вымпела и определил положение перил. Держа в одной руке свернутую веревку, я другой метнул крюк вверх. Послышался мягкий удар – он приземлился на палубе. Затем я потянул веревку и убедился, что теперь смогу без особого труда вскарабкаться на яхту.
 Наклонившись, я прошептал Элисон:
 – Ну вот. Все готово. Я могу вернуться со Слэйдом, а могу и нет. Может, мне придется поспешно прыгать через перила, так что будь где-нибудь поблизости и выуди меня. – Я помолчал. – Если же я не вернусь, то ты действуй по своему усмотрению и желаю тебе побольше английской удачи.
 Я пополз по веревке вверх и ухватился за древко вымпела, снимая этим нагрузку с акульего крюка. Пистолет, заткнутый за пояс моих брюк, отнюдь не облегчал движений, и мне пришлось немного поизвиваться, как акробату, прежде чем я нашел опору для нога.
 Наконец, не поднимая шума, я очутился на палубе. Все шло нормально – по крайней мере, никто в меня не стрелял. Я посмотрел вниз за борт. Элисон не было видно, и только круги подозрительно расходились по воде там, где никаких кругов быть не должно. Если на яхте был часовой, то он никак не проявлял себя. Я решил, что он находится где-нибудь впереди – в районе рулевой рубки, а, может, нежится в столовой.
 К кормовым каютам лестница вела из салона, а дверь в него, если схемы соответствовали действительности, располагались прямо передо мной.
 Я вынул из кармана маленький фонарик и рискнул зажечь его. И очень правильно, так как я тут же обнаружил разбросанное по палубе аквалангистское оборудование, на которое непременно с грохотом налетел бы в темноте. Избежав этой ловушки, я очутился перед дверью в салон, которая, к счастью, не была заперта, да и кто запирает двери на судне?
 В салоне было полутемно, – сквозь матовое дверное стекло справа по борту шел неяркий свет, что позволило мне спокойно лавировать между мебелью. Я подошел к стеклу, заглянул в него и тут же застыл – в конце длинного коридора кто-то двигался. Человек вышел из столовой и скрылся в кухне. Чуть приоткрыв дверь, я услышал звук закрываемого холодильника, затем дребезжание посуды. Тот, кто нес ночную вахту, решил скрасить ночные часы и закусить. Это меня вполне устраивало.
 Я пересек салон и спустился по лестнице вниз. Там было три гостевых каюты. Каюта Уилера находилась посередине судна, перед рулевой рубкой, и о нем я мог не беспокоиться. Проблема состояла в том, чтобы выяснить, есть ли в этих каютах кто-нибудь, кроме Слэйда, если он действительно на яхте.
 Каюта, окна которой были наглухо задрапированы тогда в Гибралтаре, была самой большой на корме, и я решил начать с нее. На этот раз дверь оказалась запертой, и это увеличило мои надежды, так как Слэйда, конечно, держали под замком. Я обследовал его с помощью фонарика и счел пустяковым. Через две минуты я был уже в каюте и запер за собой дверь. Внутри слышалось тяжелое дыхание спящего человека. Я очень надеялся, что это Слэйд. В противном случае висеть мне на том дереве, которое я когда-то показывал Макинтошу.
 Но при свете фонарика я убедился, что это был Слэйд собственной персоной. Вынув из-за пояса пистолет, я передернул затвор и загнал патрон в патронник. Легкий металлический звук заставил Слэйда пошевелиться и тихо застонать во сне. Я подошел к нему и, держа на его лице луч фонарика, мягко нажал пальцем на точку, расположенную выше челюсти и сразу под ухом. Это лучший способ тихо разбудить человека.
 Он опять застонал, открыл глаза, но тут же от яркого света закрыл снова. Я перевел луч фонарика на свою руку с пистолетом и тихо сказал:
 – Если вы закричите, это будет последний звук в вашей жизни.
 Он содрогнулся, и его кадык судорожно заходил туда-сюда. Наконец, он выговорил:
 – Кто вы, черт возьми?
 – Ваш старый приятель – Риарден. Я пришел, чтобы забрать вас.
 Ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать ситуацию. Он сказал:
 – Вы сумасшедший.
 – Весьма возможно, – согласился я. – Тот, кто хочет спасти вам жизнь, конечно, должен быть сумасшедшим.
 Он постепенно приходил в себя. Лицо его порозовело, а душа, если у него таковая была, обрела уверенность.
 – Как вы сюда попали? – спросил он.
 Я направил луч фонарика на ближайшую стенку. Иллюминаторы были грубо заварены железными пластинами, так что Слэйд никак не мог видеть то, что происходит снаружи. Еще одна предосторожность со стороны "Скарперов".
 – Куда это сюда? – спросил я с усмешкой.
 – Ну, на борт этого корабля...
 – Я следую за вами. – Я с интересом смотрел, как его глаза задвигались в поисках кнопки, и вновь поднял руку с пистолетом. – Не советую. Если цените свое здоровье.
 – Кто вы? – выдохнул он шепотом.
 – Ну, наверное, можете считать, что мы с вами коллеги. Только в разных углах, я контрразведчик.
 Он глубоко и судорожно вздохнул.
 – Понятно. Исполнитель приговора. – Он кивнул в сторону моей руки. – Вам не удастся уйти. У вас пистолет без глушителя. Убьете меня, погибнете сами.
 – Я человек расхожий, – сказал я, надеясь, что мне не потребуется внушать ему эту идею повторно. – Пораскиньте мозгами, Слэйд. Я мог бы проникнуть в вашу комнату и перерезать вам горло во сне. Грязновато, но тихо. Мог вонзить вам под череп иглу и поразить мозг – без капли крови. То, что я сейчас говорю с вами, означает, что я хочу вывести вас отсюда живым.
 Он нахмурился, и я почти чувствовал, как закрутились у него в мозгу шарики.
 – Только не питайте никаких иллюзий, – добавил я. – Я либо беру вас с собой живым, либо оставляю здесь мертвым. Выбор за вами.
 К нему уже вернулось самообладание. Он даже сумел улыбнуться.
 – Вы сильно рискуете, – сказал он. – Вы не можете все время держать меня под дулом пистолета. У меня еще есть шанс выиграть.
 – Вам самому не захочется "выиграть" после того, как я все скажу. Я полагаю, вас взяли из комнаты, которую мы разделяли, предварительно вкатив какой-нибудь наркотик, и вы очнулись в этой каюте. Как по вашему, где вы находитесь?
 Его шарики вновь закрутились, но на этот раз безрезультатно. Наконец, он сказал:
 – Поскольку я не почувствовал сильного изменения температуры, то, думаю, вряд ли меня повезли к северу или к югу...
 – На этой посудине вполне приличная система кондиционирования воздуха, так что разницу в температуре трудно заметить. Вам нравятся китайские блюда?
 Резкая смена темы повергла его в смущение.
 – Что за черт! Нравятся – ем, не нравятся – не ем.
 – В последнее время вам давали что-нибудь?
 Он был удивлен.
 – Да ... только вчера я...
 Я перебил его.
 – На этом судне повар – китаец. Вы знаете, кому принадлежит яхта? – Он молча покачал головой. – Она принадлежит человеку по фамилии Уилер. Он член английского парламента. Я думаю, что вы с ним не встречались.
 – Я бы его узнал, – сказал Слэйд, – пару раз виделся с ним в ... в старые времена. Что тут вообще происходит?
 – Вы все еще полагаете, что направляетесь в Москву?
 – Не вижу причин сомневаться в этом, – сказал он сухо.
 – Уилер – по рождению албанец. И его китайский повар делает здесь кое-что побольше, чем маринованную свинину и китайские сладости. Они коммунисты, но не вашего толка, Слэйд. Сейчас вы находитесь в Мальте, а следующая остановка – Дуррес в Албании, откуда, я думаю, вас отправят грузовым самолетом в Пекин. Так что лучше полюбите китайскую пищу, Слэйд, – впрочем, неизвестно, будут ли они вас вообще кормить.
 Он пристально смотрел на меня.
 – Вы сумасшедший.
 – Что сумасшедшего в том, что китайцы хотят завладеть вами? То, что имеется в вашем черепе, должно очень их интересовать – секреты двух крупнейших разведок. И они получат их, Слэйд, даже если им придется прибегнуть к акупунктуре. Кстати, вы знаете, что термин "промывание мозгов" изобрели китайцы?
 – Но Уилер?
 – А что Уилер? Вам удавалось избегать провала в течение двадцати пяти лет, почему вы думаете, что не может найтись кто-нибудь другой, такой же хитрый, или даже хитрее? Уилера не схватили ... пока.
 Он погрузился в молчание, и я дал ему возможность подумать. Но времени терять было нельзя:
 – Мне кажется, что ваш выбор чрезвычайно прост. Или вы идете со мной, или я убью вас. В последнем случае, кстати, я окажу вам услугу, так как даже мысль о том, что произойдет с вами в руках у китайцев, заставляет меня содрогнуться. Предлагаю вам пойти со мной и возвратиться в милую, спокойную и надежную камеру в одной из тюрем Ее Величества. Там, по крайней мере, никто не будет выковыривать ваш мозг через уши.
 Он упрямо помотал головой.
 – Я вам не верю.
 – Господи! Если бы Уилер хотел отправить вас в Москву, то он передал бы вас на один из вездесущих советских траулеров. Их в Атлантике больше, чем блох на дворняжке. Для чего везти вас в Средиземное море?
 Слэйд недоверчиво посмотрел на меня.
 – Кроме ваших слов, у меня нет никаких доказательств.
 Я вздохнул и поднял пистолет.
 – Все равно у вас небольшой выбор. – Он начинал раздражать меня. – Только раз в жизни мне встретился человек, который смотрел в зубы дареному коню. Это – вы. Я следовал за вами из Ирландии не для того, чтобы...
 – Ирландии? – перебил он.
 – Да, нас там вместе держали.
 – Линч – это ведь ирландское имя, – произнес он задумчиво.
 – Симанс Линч? Он работает на Уилера. Он принадлежит к ирландской революционной армии и терпеть не может англичан.
 – Он присматривает за мной здесь, – сказал Слэйд, – он мой охранник... – Я увидел на его лице первые признаки сомнения. – Где мы сейчас точно?
 – На якоре в гавани Марсамксетт.
 Он, наконец, решился.
 – Ладно. Но если, когда я выйду на палубу, это окажется не так, вы будете в большой опасности!
 – Вы когда были на Мальте в последний раз?
 – Пять лет назад.
 – Что ж, надеюсь на вашу хорошую память.
 Слэйд отбросил одеяло, но вдруг замер, вопросительно смотря на меня. Из-за двери каюты послышался скрип.
 Слэйд опять накрылся одеялом.
 – Кто-то идет, – прошептал он.
 – Помните об этом, – сказал я, показывая ему пистолет.
 Я отошел назад и открыл дверь в туалет. В это время в замочной скважине стал поворачиваться ключ. Я закрыл за собой дверь туалета и на секунду включил фонарь. Все как обычно – унитаз, раковина, шкафчик аптечки, душ, скрытый полупрозрачной пластиковой занавеской.
 Я выключил фонарь, затаил дыхание и стал слушать. Голос Линча я узнал сразу.
 – С кем это вы тут разговаривали, дьявол возьми? – спросил он.
 Ситуация была пиковая.
 Если Слэйд захочет выдать меня, он сделает это сейчас. Поэтому я с напряженным вниманием следил за, может быть, самым важным разговором из тех, что мне доводилось слышать в жизни.
 – Наверное, говорил во сне, – сказал Слэйд, и мое сердце с рыси перешло на простой галоп. – Мне снились плохие сны, и голова что-то болит.
 – Ничего удивительного, вы тут сидите все время взаперти, – сказал Линч. – Ну, ничего, скоро будете дома.
 – А почему мы все время останавливаемся?
 – Неисправности с винтами. Впрочем, точно не знаю.
 – Где мы находимся?
 – Ну-ну, вы же знаете, что об этом не следует спрашивать, мистер Слэйд. Это секрет.
 – Когда мы снова двинемся в путь, и когда я, наконец, смогу ступить ногами на землю?
 – Что касается первого, то, наверное, завтра, а на второй вопрос не могу вам ответить. Я ведь не начальник. Они мне не говорят всего. – Он сделал паузу. – Вы бледны и осунулись, мистер Слэйд. Принести вам аспирину?
 – Нет, не беспокойтесь, и так все пройдет.
 В этот момент мурашки поползли у меня по спине. До меня дошло, что я только слышал голос Слэйда, но не видел его рук. Он мог говорить все, что угодно, и одновременно показывать Линчу, что в каюте находится непрошеный гость.
 – Никакого беспокойства нет, – сказал Линч. – Мы обещали доставить вас домой в хорошем виде. Это часть наших обязательств. Я все же дам вам аспирин.
 Я нырнул в душ за пластиковую занавеску, и Линч вошел в туалет. Он зажег свет и подошел к аптечке. Я хорошо видел его силуэт через занавеску и все время держал наготове пистолет. Если бы дело дошло до стычки, я, конечно, мог бы расправиться и с ним, и со Слэйдом. Каким образом я бы выбрался отсюда, это уже другой вопрос.
 Я слышал, как гремят пилюли в пузырьке, как бежит из крана вода, и с облегчением понял, что Линч действительно берет аспирин, а, значит, Слэйд не выдал меня. Набрав воды в стакан, Линч повернулся, чтобы идти, – он был так близко, что я мог бы коснуться его, не вытягивая руки. Нас разделяла только занавеска. К счастью, он был освещен, а я – нет, иначе, бросив случайный взгляд в мою сторону, он бы заметил меня.
 Он вышел, потушил свет и закрыл дверь.
 – Вот, – сказал он. – Это поможет вашей голове.
 – Благодарю, – отозвался Слэйд.
 – Господи, вы так вспотели, – сказал Линч. – У вас нет случайно температуры?
 – Ничего, все в порядке. Не гасите свет, когда пойдете, я немного почитаю.
 – Хорошо. Спокойной ночи.
 Я слышал, как открылась и закрылась дверь, щелкнул замок.
 Я и сам был весь в поту. Руки слегка дрожали, мускулы живота напряглись, и нервы были, как натянутые струны. Наконец, я вышел из душа и тихо открыл дверь туалета.
 Слэйд поступил разумно, попросив Линча оставить в каюте свет. В течение доли секунды я мог убедиться, что все в порядке – Слэйд вовсе не хотел быть застреленным по чистой случайности.
 Он лежал на кровати, держа перед собой книгу. Лицо его было желтым, как старая газетная страница.
 – Почему он не видел вас? – прошептал он.
 Я махнул ему рукой, чтобы он продолжал спокойно лежать, и подошел к двери. Пистолет я все же держал повернутым в его направлении. Из-за двери не доносилось никаких звуков, и я вновь подошел к Слэйду.
 – Где живет Линч? Знаете?
 Он покачал головой и потянул меня за рукав.
 – Как же это он вас не заметил?
 Он не мог взять в толк, как это на пространстве площадью в две телефонные будки один человек не увидел другого. Я и сам, по правде говоря, удивлялся этому.
 – Я принимал душ, – сказал я. – Как одет Линч?
 – Он в халате.
 Значит, он вряд ли жил далеко, скорее всего располагался в одной из соседних кают, что вполне соответствовало его задаче.
 – У вас есть одежда? – Слэйд кивнул. – Хорошо. Одевайтесь.
 Я внимательно наблюдал за ним, главным образом для того, чтобы он не сунул в карман какой-нибудь лишний предмет. Когда он оделся, я сказал:
 – Теперь ложитесь обратно в постель. – Он начал, было, возмущаться, но я пригрозил ему пистолетом, и он послушно лег. – Надо дать Линчу время заснуть.
 Слэйд накрылся одеялом, и, повернувшись на бок, стал читать книгу. Я опять зашел в туалет, оставив дверь чуть прикрытой. Если Линчу вдруг придет в голову вернуться, все будет выглядеть, как обычно. Я положил на ожидание полчаса и в течение этого времени не слышал ничего необычного.
 Выйдя из туалета, я дал знак Слэйду вставать. Пока он возился с одеялом и простыней, – поразительно, насколько трудно отделаться от них, когда ты полностью одет, – я поработал над замком. Для этого пришлось повернуться к Слэйду спиной, но тут уж ничего не поделаешь.
 Я повернулся к нему, и он, приблизившись, прошептал мне на ухо:
 – Когда мы очутимся на палубе, перед нами должна быть Валлетта, слышите?
 Я кивнул головой, выключил фонарик и открыл дверь в темный коридор. Лестница была сразу же налево, и я повел туда Слэйда, упираясь ему в спину дулом пистолета и держа его за правую руку. Прежде, чем выйти в салон, я убедился, что там никого нет, и вскоре мы уже были на палубе. Я на секунду зажег фонарь, чтобы показать Слэйду путь среди аквалангистского оборудования, и мы двинулись к кормовому ограждению. На полпути он остановился и прошептал:
 – Вы правы. Это – Валлетта.
 – Не болтайте! – Я всегда раздражался на заключительном этапе операции. Добравшись до берега, можно было бы сдать Слэйда в мальтийскую полицию, и дело с концом, если не считать того, что Уилер и его банда остались бы ненакрытыми. Но до берега еще надо добраться!
 Мы дошли до ограждения, но не дальше. Я начал нащупывать руками крюк, и не обнаружил его. И вдруг с ошеломляющей неожиданностью на нас откуда-то сверху упал столб света, и чей-то голос сказал:
 – Все. Дальше хода нет.
 Я двинул Слэйда локтем под ребро и крикнул: "Прыгай!", но мы оба ничего не успели сделать. По палубе загрохотало множество ног, на нас налетела группа людей. Меня схватили двое или трое, стали выламывать мне руки, а еще кто-то молотил кулаками по животу, словно это был барабан, и они были вовсе не похожи на барабанные колотушки.
 Я рухнул вниз, хватая ртом воздух, и успел заметить, как двое матросов тащили Слэйда, ноги которого волочились по палубе. Послышалась какая-то команда, и меня тоже потащили в сторону салона. Команды на непонятном мне языке подавал крупный чернобородый человек, в котором я узнал капитана. Меня бесцеремонно швырнули на пол, и матросы начали задергивать занавески на окнах. Но я успел заметить, что луч прожектора с мостика ощупывает поверхность моря за бортом. Мне оставалось только надеяться на то, что Элисон удалось скрыться. Кто-то передал капитану мой пистолет. Он с любопытством осмотрел его, убедился, что он заряжен и, направив его на меня, спросил по-английски с легким, но непонятным акцентом:
 – Кто вы такой?
 Я попытался привстать, опираясь нетвердыми руками о пол.
 – А вам не все равно?
 Капитан перевел глаза на Слэйда, сидевшего, как мешок, на стуле, затем на лестницу, которая вела к каютам.
 – Так-так, Линч, – сказал он голосом, в котором слышался рокот пробуждающегося вулкана, – что ж ты за охранник такой?
 Я повернул голову. Линч смотрел на Слэйда широко открытыми от ужаса и удивления глазами.
 – Не понимаю, – бормотал он. – Я же был у него полчаса тому назад. Я проверял дверь, она была закрыта.
 – Она была закрыта, – передразнил его капитан. – Как же она была закрыта, если этот смог увести из каюты Слэйда?
 Линч посмотрел на меня.
 – Господи, это же Риарден? Но он не мог быть в каюте! – повторил он упрямо. – Я бы увидел его.
 – Я был в душе, стоял совсем рядом с тобой, идиот!
 Линч двинулся на меня с красными от ярости глазами, но капитан железной рукой остановил его и, схватил меня за волосы, поднес к моему лицу пистолет.
 – Значит, ты Риарден, – сказал он, гладя мою щеку дулом. – Мы очень интересуемся тобой.
 Холодный голос рядом произнес:
 – Никакой он не Риарден.
 Капитан сделал шаг в сторону, и я увидел китайца, смотревшего на меня с непроницаемым лицом. Рядом с ним стоял высокий блондин, который заправлял в длинный мундштук сигарету. Затем он сунул руку в карман элегантного халата, достал из него зажигалку и щелкнул ею.
 – Его зовут Станнард, я полагаю, – сказал Уилер. – Оуэн Станнард. – Он зажег сигарету. Очень предупредительно с вашей стороны оказаться здесь вместе с нами, мистер Станнард. Это снимает с меня необходимость заниматься вашими поисками.




 Глава десятая



 1

 – Как вы его поймали? – спросил Уилер капитана.
 – Мехмет наткнулся на крюк на корме с привязанной к нему веревкой и сообщил мне. Мы схватили их, когда они собирались покинуть судно. Этот идиот, – он показал пальцем на Линча, – позволил им уйти.
 Уилер окинул Линча холодным взглядом.
 – Я поговорю с тобой позже. Спускайся вниз.
 Линч попытался что-то сказать, но Уилер так посмотрел на него, что он предпочел быстро повернуться и уйти. Тем временем мне стало немного получше. Выкрученные руки уже не так болели, а живот, хотя и представлял собой, видимо, сплошной синяк, позволял дышать более или менее нормально. Уилер обратился ко мне.
 – Итак, мистер Станнард, каким образом вы рассчитывали доставить Слэйда на берег? На лодке? Где же она?
 – Я сам подплыл к яхте.
 – И хотели так же плыть и обратно? – удивился он. – С калекой Слэйдом? Я вам не верю. – Он повернулся к капитану. – Найдите лодку.
 – Уже ищем, – сказал капитан.
 Уилер одобрительно кивнул и озабоченно спросил обмякшего на стуле Слэйда:
 – Мой дорогой друг, что заставило вас пойти вместе с этим человеком? Вы знаете, кто он? Если бы ему удалось доставить вас на берег, вы тотчас же оказались бы в руках полиции. И сами знаете, чем это грозит – сорок лет тюрьмы. Чем он вас соблазнил?
 Слэйд с трудом приподнял голову.
 – А я знаю вас. Мы как-то встречались.
 – Да, при более счастливых обстоятельствах, – согласился Уилер. – Один раз на конференции Европейской ассоциации свободной торговли, второй раз на каком-то обеде, забыл, кто его давал.
 – Вы – Уилер, член парламента. С какой стати вы хотите мне помочь?
 – Хороший вопрос, – сказал я. – Отвечайте ему, Уилер. Скажите Слэйду, почему вы собираетесь совершить предательство. – Я осторожно потер рукой мой избитый живот. – Насколько мне известно, до сих пор предательство влекло за собой смертную казнь. – Я ухмыльнулся. – Кому это лучше знать, как не вам?
 Но Уилера не так легко было вывести из себя. Он улыбнулся и сказал холодным тоном:
 – Я помогаю вам, потому что не признаю британских законов, потому что, как и вы, борюсь за лучший мир. – Он положил руку Слэйду на плечо.
 – Почему же я ничего о вас не знал? – спросил Слэйд. – Я должен был бы знать.
 – А почему, собственно, вы должны были знать? Вам это знать не положено. Так надежнее. – Уилер опять улыбнулся.
 – Вы были значительной фигурой, Слэйд, но не такой значительной, какой являюсь я.
 – Какой вы являлись, – поправил я его. – С вами все кончено, Уилер.
 Он игнорировал меня и продолжал сосредоточенно смотреть на Слэйда.
 – Какую чепуху успел вам внушить Станнард? Вы просто дурак, если поверили своему врагу.
 – Что мы делаем на Мальте? – спросил Слэйд.
 Уилер откинулся на спинку кресла и расхохотался.
 – Так вот что он использовал! Я везу вас домой. А в Средиземном море я обычно провожу отпуск. Не сделать этого в нынешнем году и отправиться в Балтику выглядело бы подозрительным. Даже ради вас я не хочу подвергать себя риску.
 – Вы – албанец, – сказал Слэйд. – Я вам не доверяю.
 – Так-так, мягко произнес Уилер. – А какая вам разница?
 – Разницу делает он, – сказал Слэйд, кивая на молчаливо стоявшего китайца.
 – Да, это большая разница, – вновь вмешался я. – Уилер говорит, что везет вас домой. Дом – это место, которому принадлежит сердце человека. А его сердце принадлежит Пекину.
 Уилера, наконец, проняло, и он зловеще прошипел мне:
 – Нет, мне придется заставить вас замолчать... навсегда!
 – Он помолчал и продолжал, опять обращаясь к Слэйду. – В общем-то, не имеет значения – знаете вы или нет, куда мы следуем. Для вас же было легче думать, что вы едете в Москву. Да и нам спокойнее. Но вы в наших руках, и мы вас доставим куда следует живым и невредимым.
 Видя изменившееся выражение глаз Слэйда, я усомнился в этом. Он вполне мог найти средство покончить с собой, и такая смерть куда предпочтительнее того процесса добывания информации, который его ожидал в Китае. Любой человек должен знать, когда его песенка спета...
 Но Уилер уже перехватил инициативу.
 – Разумеется, ваше содержание будет теперь более строгим. Мы не позволим вам повеситься на подтяжках.
 – Я тоже остаюсь с вами? – спросил я.
 Уилер посмотрел на меня задумчиво.
 – Вы? – он покачал головой. – Не думаю, чтобы вы заинтересовали моих друзей. Вы слишком долго были вне игры и не располагаете современной информацией об английской разведке. Южно-африканский соня для нас не имеет значения. – Он слегка повернул назад голову. – Как вы думаете?
 Китаец впервые заговорил.
 – Он бесполезен, но опасен, так как много знает, – сказал он бесстрастно. – Убейте его.
 Тут я виртуозно выругался по-китайски, и он открыл от изумления рот. Все-таки до восточных людей иногда кое-что доходит.
 – Да, Станнард. Мы должны будем убить вас. Но как? – Задумчиво заговорил Уилер. – Ага. Вот. Мы обнаруживаем на борту зайца. Вооруженного. Возникает стычка, раздается выстрел, и нарушитель получает пулю. Из собственного пистолета. Мы сообщаем о происшествии полиции, и тут обнаруживается, что этот человек – не кто иной, как беглец из английской тюрьмы – Риарден. – Он улыбнулся. – Эта история немало добавит к моему образу. Представьте себе заголовки английских газет. Что вы на это скажете?
 – Да ничего особенного, – сказал я. – Если вы свяжетесь с полицией по моему поводу, они захотят узнать и о Слэйде. Он для них гораздо более важен, чем я. Они устроят здесь обыск и проверят каждую дощечку. Пока Слэйд у вас на борту, вряд ли вы решитесь на это.
 Уилер кивнул.
 – Это правда. Боюсь, что мне придется обойтись без этой привлекательной театральности. Мой образ как-нибудь просуществует без этого. Кроме того, прежде, чем умрете, вы ответите на несколько вопросов, в частности, по поводу сообщников. Кстати, – тут он повернулся к капитану, – каковы результаты поисков лодки?
 – Сейчас выясню, – сказал капитан и вышел из салона.
 Я вздохнул.
 – Я же сказал, что был один.
 Уилер опять кивнул.
 – Может быть, вначале вы были один, но где-то по дороге у вас могли появиться помощники. Вы понимаете, что мне надо точно знать об этом. – Он указал на китайца. – Мой друг располагает средствами установления истины, но вряд ли вам захочется с ними познакомиться.
 Я, как бы между прочим, оглядел салон. С уходом капитана ситуация облегчилась, не на много. Позади меня стояли два матроса, один из которых держал направленный на меня пистолет. Впереди находились Уилер и китаец. Китаец держал руку в кармане – он наверняка тоже был вооружен. Я посмотрел на Слэйда и прикинул, присоединится ли он ко мне, если дело дойдет до борьбы.
 Я сказал:
 – Интересно, как все-таки вам удалось выйти на Макинтоша и на меня так быстро. Кажется, вы знаете все, включая мою южноафриканскую историю.
 Уилер хмыкнул.
 – Вы, англичане – нация любителей. Это относится и к разведке. Мне о вас рассказали.
 Я был искренне удивлен.
 – Но кто? Ведь об этом знали только Макинтош и я.
 – Точно. И вы мне ничего не рассказывали.
 Моя челюсть отвисла, и я уставился на Уилера, отказываясь верить своим ушам.
 – Макинтош?
 – Кто ж еще? Он был слегка пьян и болтлив. С помощью лести мне удалось выудить у этого дурака нужную информацию. Потом он спохватился, конечно, замолчал, но мне этого было достаточно. – Он засмеялся. – Мы обсуждали проблемы тюремной реформы.
 Я был в замешательстве.
 Макинтош в описании Уилера выглядел совсем не тем человеком, которого я знал. Во-первых, он был не дурак и, во-вторых, совершенно не падок на лесть. Что же он тогда выкинул, черт возьми?
 – Он мертв, – продолжал Уилер. – Я позаботился об этом, как только мы надежно спрятали вас в Ирландии. Но оказалось не так уж надежно, правда? Эти клоуны из революционной армии – такие же любители. Но ничего, теперь вы здесь, и все, в конце концов, хорошо.
 Холод пронизал меня до мозга костей. Жив был Макинтош или нет – а я точно этого не знал, потому что сам просил Элисон распространить слух о его неизбежной кончине, – я чувствовал себя преданным и страшно одиноким, словно человек, идущий по лестнице без перил. И я был потрясен. Приходилось верить Уилеру, все остальное не имело никакого смысла, равно как и предательство Макинтоша. Если...
 Вернулся капитан и сказал, нарушая цепь моих мыслей:
 – Лодка не обнаружена.
 Уилер в это время вставлял вторую сигарету в мундштук.
 – В конце концов, может быть, вы сказали и правду. – Он обратился к капитану. – Этих двоих определить в надежные места, раздельно. Ваши предложения?
 – Слэйд может вернуться в свою каюту, – сказал капитан.
 – После того, что случилось? – Уилер удивленно приподнял брови.
 Заговорил китаец:
 – Его надо приковать наручниками к кровати и посадить человека внутрь каюты. Ему нельзя позволить даже пикнуть.
 Уилер подумал.
 – Хорошо. А что со Станнардом?
 – На носу есть помещение, обитое железом, с хорошо задраивающейся дверью. Оттуда он не сможет выбраться.
 – Боюсь, ваш допрос придется пока отложить, – обратился Уилер ко мне. – Вот отойдем подальше у море, тогда и приступим. Там вашего крика никто не услышит. – Он махнул рукой, и кто-то схватил меня за руку. – Кстати, то, что случилось у нас с винтами – ваша работа?
 – А что случилось с винтами? – Я постарался улыбнуться. – Они что, разболтались?
 – Ишь, какой бравый, – промолвил Уилер. – Острит перед лицом смерти. Это очень по-английски. Уведите его.
 Два человека вывели меня из салона и вытолкнули на заднюю палубу. Проходя мимо Слэйда, я посмотрел на него. Он сидел с желто-серым лицом, совершенно уничтоженный.
 "Артина" теперь была освещена, и я увидел, что один из матросов, конвоировавший меня на носовую палубу, держал в руке мой пистолет. Перспектива очутиться в металлическом ящике не понравилась мне. По чертежам двойника "Артины" я знал, что высота этого герметически закрытого помещения – четыре фута. Там, я свободно мог получить тепловой удар или задохнуться.
 Однако, нравилась мне эта перспектива или нет, человек, шедший справа от меня, был вооружен. То, что он не направлял пистолет в мою сторону, не имело ровно никакого значения. Он крепко держал меня за правую руку, а левую заломил за спину другой матрос.
 Так меня довели до середины яхты, и вдруг раздался сухой щелчок, словно разорвалась хлопушка. Матрос справа от меня охнул, выронил пистолет и с удивлением уставился на кровавую дырку, образовавшуюся в тыльной стороне ладони.
 Хлопушка разорвалась снова, и я увидел короткую вспышку на крыше рубки. Матрос, державший мою левую руку, споткнулся и медленно повалился на палубу. На лбу его я заметил темное пятно.
 – Прыгай, дурак, прыгай, – завопила Элисон, и я, довольно неэлегантно перескочил через ограждение, раскорякой полетел вниз и плюхнулся в воду, подняв тучу брызг. Две секунды спустя более аккуратно и по-женски вошла в воду Элисон.
 Сделав круг, я нащупал ногу Элисон, и она, повернувшись ко мне, уцепилась за мою кисть. Я подтащил ее к яхте, и мы глубоко нырнули, чтобы проплыть под "Артиной".
 Естественно, нас будут искать прежде всего там, куда мы прыгнули. Надо было срочно уходить оттуда.
 К сожалению, я не успел как следует отдышаться и набрать в грудь достаточно воздуха, чтобы отплыть под водой на приличное расстояние. Пришлось выныривать под кормой "Артины" и, держась за лопасть руля, высунуть наружу нос и рот.
 Я сделал несколько глубоких вдохов и прислушался к тому, что происходит на палубе. Судя по всему, там началась паника: беспорядочно бегали люди, слышалось рявканье капитана, насылавшего угрозы на своих подчиненных. Я прошептал на ухо Элисон:
 – Плыви к Таксбьексу – насколько сможешь, под водой. Встретимся в условленном месте.
 Она не стала терять времени на ответ, погрузилась в воду и исчезла. Я в последний раз сделал глубокий вдох и последовал за ней. Вообще я люблю плавать, но тут особого удовольствия ждать не следовало. Я двигался под водой до тех пор, пока напряжение в легких не стало невыносимым. Тогда я выплыл лицом вверх и, сделав несколько вздохов, рискнул посмотреть в сторону "Артины". Луч ее прожектора шарил по воде, но в противоположном от меня направлении. Я приготовился опять уйти под воду, но в последний момент услышал рев мотора и увидел, как в мою сторону несется моторка. Я быстро нырнул и с силой заработал руками, чтобы уйти в воду как можно глубже. Моторка пронеслась прямо надо мной, и поколебленная ею вода ударила меня.
 Я выныривал трижды, прежде, чем добрался до берега, точнее до ряда яхт, пришвартованных к стойке гавани Лаццаретто-Крик Марина. Я выплыл прямо под носом плавучей пивной, задыхаясь и отплевываясь, но тут же затих, когда услышал шлепанье босых подошв по палубе наверху. Человек был явно раздражен.
 – Опять какой-то шум. Прямо посреди ночи. Что они, взбесились, что ли? – заорал он. Я представил себе по голосу отставного полковника, этакую старую перечницу. – Ты шумишь больше, чем они, Джордж. Иди ложись, – пыталась его утихомирить жена.
 Опять раздались шлепки ног, и пара удалилась. – Ладно, – напоследок проворчал мужчина. – Завтра поговорю с менеджером. Безобразие!
 Я улыбнулся и проплыл еще пару судов прежде, чем вылезти на берег. Затем трусцой добежал до того места, где мы условились встретиться с Элисон. Смогла ли она добраться до берега? Это меня беспокоило по ряду причин. В Ирландии она не доверяла мне, предположив, что я мог продаться "Скарперам". Теперь я не доверял ей...
 Если Уилер говорил правду и Макинтош сам сорвал операцию, а по беспечности он никогда бы этого не сделал, – надо мной нависла серьезная опасность. Но почему, собственно, я должен верить Уилеру? Зачем ему говорить мне правду? В этом случае только один человек мог меня продать – Элисон!
 Однако, недавние события на "Артине" решительно опровергали этот вариант. Ведь ей пришлось ранить одного человека, убить другого, чтобы выручить меня. Никакой логики! Но все же я решил впредь не спускать глаз с миссис Элисон Смит, если, конечно, она не угодила под ту моторку с яхты.

 2

 Она появилась через пятнадцать минут, настолько измученная, что не могла даже сама выбраться из воды. Я вытащил ее на берег и дал отдышаться. Первыми ее словами были:
 – Эта проклятая лодка... Она дважды чуть не налетела на меня.
 – Они тебя видели?
 – Не думаю.
 – Они чуть не пришибли и меня, – сказал я. – А что случилось с нашей лодкой?
 – Я заметила, что кто-то из команды наткнулся на крюк, и поняла, что тебе грозит беда. Я подплыла к носу яхты, вскарабкалась на нее по якорной цепи, а лодку просто отпустила.
 – Все сложилось для меня удачно. Ты здорово управляешься со своей хлопушкой.
 – Ну, за шесть ярдов кто угодно мог бы сделать то же самое.
 – Но там не было кого угодно. Была ты. Она посмотрела вокруг себя.
 – Надо, пожалуй, идти. Здесь на нас могут наткнуться. Я покачал головой.
 – Тут мы в относительной безопасности. В этой гавани столько всяких лагун и ручьев, что парням Уилера пришлось бы проверить миль десять береговой линии. Впрочем, ты права – лучше уходить. До отеля отсюда далеко, а нам надо попасть туда до рассвета. Как ты, готова?
 Элисон встала на ноги.
 – Я готова.
 Путь до отеля, по моим подсчетам, должен был отнять у нас не меньше часа. Мы шли молча. Не знаю, о чем думала Элисон, но я ломал себе голову над тем, что делать дальше и, наконец, сказал:
 – Что ж, задание я провалил. Необходимо было либо доставить Слэйда живым, либо убить его, но ни того, ни другого я не сделал.
 – Не вижу, как бы ты мог добиться успеха.
 – Мог бы. Я мог бы убить Слэйда на яхте, а не пытаться вызволить его оттуда.
 – Спящего человека убить нелегко, – сказала Элисон и содрогнулась. – Вообще убить человека нелегко.
 – Скольких людей ты убила?
 – Одного, – ответила она срывающимся голосом. – Се... годня. – Ее охватила дрожь.
 Я обнял ее.
 – Успокойся. Со временем это пройдет. Поверь мне.
 Я проклинал Макинтоша за то, что он сделал со своей дочерью. Но он сделал из нее профессионала, и она должна была рефлекторно реагировать на нужный сигнал, как собака Павлова. Чтобы отвлечь ее от переживаний, я сказал:
 – Нам надо срочно покинуть отель.
 – Конечно. А потом что?
 – Черт его знает! Все зависит от того, насколько задержится яхта. Если она снимется с якоря, – все, наше дело – труба.
 – А если нет?
 – У нас есть еще шанс.
 – Теперь ты уже не сможешь попасть туда. Такие вещи дважды не удаются.
 – Знаю. Надо придумать что-нибудь еще.
 Мы погрузились в унылое молчание и продолжали шагать по направлению к отелю. Одежда наша промокла, и в этот предрассветный час стало холодно. Кроме того, мы страшно устали, и думать ни о чем не хотелось.
 Солнце появилось на горизонте, и на улицах стали попадаться редкие люди. За время пути одежда на нас высохла, и мы не привлекали ненужного внимания. Вскоре нам попались рабочие, которые стоя на лестницах, развешивали через улицу гирлянду фонариков.
 – Ранние пташки эти ребята! Что, намечается какое-то празднество?
 – Да, сегодня карнавал. Они тут часто бывают.
 Я вспомнил ворчливого человека в гавани, который жаловался на шум.
 – Вечером, наверно, будет фейерверк?
 – Обязательно. На Мальте одно неотделимо от другого. Что-то шевельнулось у меня в мозгу – первые проблески идеи. Я не торопил ее – пусть она достаточно созреет. – Элисон, сколько у нас денег?
 – Около трех тысяч фунтов, включая твои пятьсот.
 Что ж, по крайней мере финансово мы были хорошо подготовлены к войне. Идея потихоньку зрела, но прежде, чем начать ее обдумывать, надо было еще раз посмотреть на чертежи яхты-двойника "Артины".
 Заспанный портье вручил нам ключи от номеров, и мы поднялись наверх. У моей двери я сказал Элисон:
 – Зайди-ка ко мне на минутку. – Затем налил в стакан из-под зубных щеток приличную порцию виски. – Влей это в себя, и тебе станет лучше. Пойди к себе, прими горячий душ, смени одежду и не мешкай. Мы уезжаем отсюда, надо это сделать в течение получаса.
 Она слабо улыбнулась.
 – Куда же мы едем?
 – Мы должны закопаться в землю – где, точно еще не знаю. Уилер, безусловно, пошлет своих людей проверять отели. Может, они уже сделали это. Не забудь о самом существенном – деньгах, паспорте и документах на самолет.
 Когда она ушла, я последовал своему собственному совету: опрокинул стакан виски, принял трехминутный горячий душ, снявший с тела часть болезненных ощущений и прогревший кости. Живот мой был иссиня-черен от ударов. После душа я быстро оделся и стал собирать свои вещи. Их было не так уж много.
 Затем сел на кровать и занялся планом яхты. К счастью, на нем был указан масштаб, что позволяло рассчитать расстояния с вполне приличной точностью. Идея уже не только росла в моем мозгу, но стала расцветать. Весь расчет был на то, что Уилер застрянет в гавани Марсамксетт еще на одну ночь.
 Вернулась Элисон, неся с собой один из тех больших саквояжей, которые вмещают в шесть раз больше, чем предполагается. Мы вышли из отеля через черный ход и пять минут спустя уже были в Кингсгейте, где сели на автобус до Сенгли.
 Элисон выглядела несколько бодрее.
 – Куда же мы направляемся и почему? – спросила она.
 Я заплатил кондуктору за проезд и сказал:
 – Скажу, когда приедем.
 Автобус был заполнен народом, и мне не хотелось посвящать пассажиров в подробности плана ликвидации Уилера и Слэйда.
 Мы добрались до Сенгли довольно быстро. Сенгли – это полуостров, выдающийся в Большую Гавань между Французским и Доковым ручьями. Я полагал, что здесь мы сможем найти то, что нужно – лодочный сарай, желательно с отдельным судоподъемником.
 Было еще слишком рано, чтобы начинать заниматься делом, но кафе уже открылись, и мы с Элисон позавтракали, что было очень кстати. Расправляясь с яичницей с ветчиной, я спросил Элисон:
 – Видели тебя все-таки вчера или нет? Могут узнать? – Думаю, что нет, – сказала она.
 – Уилер вначале не был уверен, что у меня есть помощник. Теперь он, конечно, знает, что есть, но не знает, кто. Тебе придется заняться покупками. Мне появляться в людных местах опасно.
 – Что нужно купить?
 – Прежде всего лодочный сарай. Мне он нужен всего на двенадцать часов, но этого говорить не надо, придется арендовать его месяца на три. Допустим, я конструктор, работаю над новым типом подводных крыльев. Ну и подстраховываюсь, чтобы кто-нибудь, допустим, соперник, знал о моей работе, подглядывал и тому подобное. Поэтому мне нужны замкнутость и безопасность. Говори что-нибудь в этом роде.
 – Дальше что?
 – Затем ты должна купить моторную лодку, довольно большую, футов в двадцать длиной, и чертовски быструю, с сильными моторами.
 – Навесными или стационарными?
 – Это неважно. Навесные дешевле, но они должны быть очень мощными. Лодку приведешь к сараю. – Я посмотрел через окно на улицу. – Тут поблизости есть металлические мастерские, там найдется то, что мне нужно, включая сварочный аппарат.
 Брови Элисон слегка дрогнули.
 – Итак, тебе нужна быстрая лодка и сварочный аппарат. Дальше? – спросила она терпеливо.
 – Дальше ты нанимаешь грузовик. Ты умеешь водить грузовик? – Она посмотрела на меня с холодным презрением, и я улыбнулся. Ну, разумеется, она сдала все свои жизненные экзамены с развевающимися знаменами, сидя в командирской машине. – Значит, ты нанимаешь грузовик и привезешь на нем столько хлопушек, чтобы набить ими лодку.
 Теперь она заинтересовалась.
 – Хлопушек?
 – Да, хлопушек, ракет, – все, что они тут используют для фейерверка. Мне нужны крупные штуки – не всякие там дешевые бенгальские огни и прочая мелочь, а то, что хорошо взрывается – с шумом, со снопами искр. Думаю, что здесь есть склады, где можно купить оптовую партию. Сможешь это сделать?
 – Смогу, – сказала она. – А теперь скажи, на кой черт это?
 Я вытащил план яхты и положил его на стол.
 – Я побывал на "Артине", и все, что видел, соответствует этому плану. Думаю, что мы можем ему доверять. – Я постучал ногтем по бумаге. – Вот помещение, где расположены два дизеля Роллс-Ройс мощностью по 350 лошадиных сил. Они потребляют массу топлива. Ниже расположены бак с водой и бак с топливом, который содержит 1200 галлонов. – Мой палец двинулся по плану. – Впереди моторного помещения – каюта Уилера, а дальше – кубрики для команды. Под ними – цистерны, в которых находится основной запас топлива – 5350 галлонов. Мы знаем, что заправка произошла только что и цистерны полны. Чтобы проникнуть в одну из них, нужно пробить отверстие в корпусе, по крайней мере, в трех футах ниже ватерлинии, а лучше – глубже. Корпус сварен из мягкой стали толщиной в пять шестых дюйма. Чтобы сделать в нем такую дыру, нужна большая сила. – Я взглянул на Элисон.
 – Я собираюсь соорудить таран на лодке, которую ты купишь. Когда-то все корабли имели таранные приспособления для ведения войны на море. Но у меня будет комбинация тарана и огня. Лодку мы загрузим хлопушками. Когда пробьем дыру в цистерне, оттуда потечет топливо, а наш фейерверк его подожжет.
 – Значит, ты собираешься выкурить Уилера?
 Я несколько секунд молча смотрел на нее, потом сказал:
 – Не будь наивной. Я собираюсь выжечь этого негодяя.

 3

 Мой план требовал времени, а у нас его было мало. Я оказался прав, полагая, что в Сенгли можно найти подходящий лодочный сарай, но прежде, чем вступить во владение им, пришлось провести довольно длительные переговоры, и только в половине одиннадцатого утра с помощью сотни фунтов в новых хрустящих бумажках сделка совершилась.
 После этого я сразу же послал Элисон купить лодку, надеясь, что это отнимет у нее меньше времени, чем покупка сарая, а сам отправился в мастерские. Там я нашел то, что нужно: отобрал несколько полос железного уголка, большое количество винтов с гайками и крупную восьмифутовую стальную балку полутора дюймов в диаметре. Мне также удалось купить там сварочный аппарат с двумя баллонами – кислорода и ацетилена и пару темных очков.
 Когда я расплачивался, мне пришла в голову мысль, что расходы на эту забаву должны вызвать изумление у какого-нибудь чиновника Казначейства и вообразил, как он ломает голову над строчкой, в которой указана покупка тонны бенгальских огней, а также делает себе ехидную пометку в блокноте, чтобы получить разъяснение миссис Смит. Но вполне вероятно, подготовка миссис Смит включала в себя и умение вешать лапшу на уши в официальных отчетах.
 Я притащил все свои материалы в сарай и стал ждать Элисон, глядя через Большую Гавань на Валлетту и жалея о том, что не мог видеть гавани Марсамксетт, где, как я надеялся, стояла на якоре "Артина". В час тридцать Элисон все еще не было. Время шло впустую, а работы мне предстояла чертова пропасть.
 Она появилась около двух часов, когда из моих ушей уже валил пар. Я поймал конец фала, который она бросила мне и спросил недовольным тоном.
 – Что так задержало тебя?
 – Пришлось ехать в Слиму, – ответила она коротко.
 Я осмотрел лодку. Это было аккуратное итальянское сооружение с двумя стосильными навесными моторами. Ее линии показались мне гладкими, а моторы могли разогнать ее очень прилично. Элисон сказала:
 – Я выжила из нее больше тридцати узлов по дороге сюда.
 – Ты привела ее из Слимы? Тогда ты видела "Артину"?
 – Она еще там. – Я с облегчением вздохнул. – На корме кипит работа: они поднимали на палубу один из винтов.
 – Господи, неужели? – Я засмеялся. – Ну тогда им понадобится целый день. Хорошо. Тут есть спусковые салазки, помоги мне погрузить на них лодку, и мы затащим ее в сарай.
 Мы спустили салазки по наклону вниз, загнали на них лодку и затем с помощью лебедки вернули их в сарай. Элисон посмотрела на часы.
 – Я договорилась также и о хлопушках. Их надо будет забрать в три часа.
 – Тогда тебе уже надо двигаться.
 – А ты один справишься?
 – Придется. Здесь есть тали, с их помощью сниму двигатели.
 – В лодке – пакет с бутербродами и термос с кофе. И бутылка виски. Постараюсь вернуться как можно скорее. Она приготовилась уйти, но я остановил ее:
 – Элисон, я хочу попросить тебя еще об одной вещи. Мне нужен хороший большой топор. Каким рубят деревья.
 Это ее озадачило.
 – Не уверена, что тут можно найти топор. На Мальте деревьев не так уж много.
 – Постарайся.
 Она ушла, а я прежде всего вынул из лодки харчи и бутылку, пока она не разбилась. Затем размонтировал рулевые тяги и снял моторы. Используя тали, вынул лодку из салазок и, перевернув ее, положил вверх дном на подпорки. Затем обратился к бутербродам с кофе и пока ел, обдумывал стоящую передо мной проблему. Виски я оставил в покое, так как меня ждала работа, хотя хороший глоток перед началом мне хотелось бы сделать.
 Я засучил рукава. Корпус лодки был сделан из фибергласса, и я начал с того, что продырявил его в нескольких тщательно выбранных местах. Идея состояла в том, чтобы даже на большой скорости таран располагался фута на три ниже ватерлинии и при ударе не сорвался с лодки.
 Я нарезал куски уголков и прикрепил их с помощью болтов на корпус лодки. Теперь надо было приварить их к ее металлическому каркасу. Сварка получилась грубая и в каком-нибудь техническом училище ее оценили бы как неудовлетворительную, но, клянусь Богом, она была прочной. В конце концов, у меня получились два соединенных с корпусом стальных треугольника, вершина которых находилась на три фута ниже днища. Я взял стальную круглую балку и приварил ее к этим вершинам так, что она шла параллельно корпусу и выдавалась на два фута вперед.
 Вернувшаяся Элисон включилась в эту грязную нудную работу, и мы провозились до семи вечера.
 – Удалось достать топор?
 Она протянула мне длинный лесорубный топор. Рукоятка его мне была ни к чему, и я мгновенно отрезал ее с помощью газовой струи, а сам топор приварил к стальной балке лезвием вперед. Он стал острием моего тарана.
 Я отошел назад и посмотрел на то, что получилось. Внешне это напоминало подводные крылья, но какое воздействие окажет этот металлолом на скорость и скольжение судна. Я даже стал сомневаться, что оно вообще наберет требуемую скорость и сохранит маневренность.
 – Надо выпить...
 Элисон налила виски в чашечку от термоса и протянула ее мне. Посмотрев на лодку, она заметила:
 – Опасная штука. Только мне кажется...
 – Что кажется?
 – Нельзя ли все сделать проще – обратиться в полицию.
 – Колоссальная идея, – сказал я саркастически. – Ты можешь вообразить, что местные полицейские поверят нам? Господи! Уилер приезжает сюда каждый год – уважаемый человек, член парламента Великобритании, известный богач. Наверняка, он постоянно делает подачки местному яхт-клубу и уж, конечно, содержит здесь какой-нибудь сиротский приют. К тому времени, как нам удастся убедить полицию, их уже днем с огнем не найдешь.
 – Но у них на борту труп, – возразила Элисон. – Им придется как-то объяснить этот факт.
 – Аргумент тот же! Оставь это. Давай лучше займемся фейерверком.
 Мы осмотрели запас, привезенный Элисон. Там были и большие ракеты, и даже своего рода снаряды.
 – Это многое добавит к их празднику, – сказал я удовлетворенно. – Давай поставим лодку на салазки. Сколько ты заплатила за нее, кстати?
 – Полторы тысячи фунтов.
 Я усмехнулся.
 – Да, управляемые ракеты – вещь дороговатая.
 Мы перевернули лодку и положили ее на салазки, с которых пришлось обрезать ряд теперь мешавших деталей. Я поставил двигатели и восстановил рулевые тяги.
 – Теперь будем ее загружать.
 Мы заполнили все свободное пространство корпуса хлопушками и ракетами. Элисон со свойственной ей предусмотрительностью привезла канистру с бензином. Мы залили баки, и в ней еще оставалось полгаллона, вполне достаточно, чтобы раскочегарить наш костер. Теперь меня беспокоило другое. Я проделал слишком много отверстий в корпусе, и хотя тщательно зашпаклевал их, все же уверенности, что лодка не начнет течь, не было. Проверить это можно было только во время испытаний на воде, уже в темноте.
 – Когда у них начинается фейерверк? – спросил я Элисон.
 – Через два часа после заката.
 – Я бы хотел протаранить "Артину" в разгар праздника – это поможет замаскировать ситуацию. – Я устало сел на какой-то топчан и вновь вынул план яхты. Он уже стал грязным, засаленным, стерся на сгибах, но все еще оставался хорошо читаемым. – Беда в том, что я могу угодить в балку каркаса – они идут через каждые два фута. В этом случае вряд ли проникновение будет достаточно глубоким.
 Элисон сказала:
 – Если уж нам вновь предстоит плыть под водой, мы можем сделать это с большим комфортом. – Она встала и притащила из угла пару аквалангов. – Я взяла их напрокат.
 – Об этом я не подумал. Но нам нужен один комплект, плыть буду только я.
 – Нет, я тоже с тобой, – горячо возразила она.
 – Зачем? Ты мне там не нужна.
 Она вспыхнула, словно от пощечины.
 – Пойми, это опасная операция, нет смысла идти туда вдвоем. Кроме того, ты нужна для другого. – Я стукнул кулаком по корпусу лодки. – Нет уверенности что эта штука сработает, но в любом случае шуму будет много, и если я не вернусь назад, должен быть кто-то, чтобы еще раз попытаться накрыть Уилера. – Я взял бутылку и налил себе еще виски. – Ты можешь обратиться в полицию, – тогда они уже будут достаточно заинтересованы, чтобы выслушать тебя серьезно.
 Элисон поняла мою мысль, но с упрямым выражением на лице приготовилась спорить со мной. Я предупредил ее:
 – Ладно. Сделаешь вот что. Подожди здесь до темноты и помоги мне спустить лодку на воду. Затем отправляйся в Тансбьекс и возьми еще одну лодку, – впрочем, если тебе кто-нибудь ее доверит. – Я улыбнулся. – Сейчас ты выглядишь так, что я бы не доверил тебе и детского резинового крокодила.
 Она потерла свои запачканные щеки и посмотрела на кончики пальцев.
 – Благодарю. Я умоюсь.
 – Если не сможешь нанять лодку, укради. Встретимся у острова Маноель со стороны моря. Оттуда следуй за мной, но не слишком близко. Когда начнется катавасия, следи за Уилером и Слэйдом. Они могут прыгнуть в воду. Позаботься, чтобы они не добрались до берега...
 – Я потеряла свой пистолет прошлой ночью.
 – Ну, ударь их веслом по голове. Только не перепутай – я буду где-то рядом в воде. – Я посмотрел на часы. – Через час стемнеет, можно будет спускать лодку.
 Час тянулся нескончаемо долго. Говорят, что так ощущают время под воздействием ЛСД. Мы сидели, почти не разговаривая, иногда обмениваясь незначительными репликами. Солнце, наконец, зашло, и вскоре сумерки уступили место темноте. Теперь мы могли незаметно спустить на воду наше странное сооружение.
 Я похлопал рукой зловеще мерцающий во мраке топор и пошел открывать ворота сарая. Мы провели салазки по спуску, и лодка оказалась в воде.
 Смотрелась она вовсе не плохо. Нос ее немного кренился книзу, но, учитывая, сколько там было металла, не слишком сильно. Железные полосы по бортам слегка выступали из воды, но вряд ли кто-нибудь обратил бы на них внимание, особенно в темноте.
 – Ну вот, – сказал я устало. Я действительно чувствовал себя измотанным, – ночь без сна, побои, день тяжелой работы не могли не сказаться на моем состоянии.
 – Теперь я пойду, – сказала Элисон. – Желаю удачи, Оуэн. Она не поцеловала меня, даже не коснулась рукой, просто ушла, взяв плащ.
 Я забрался в лодку, переложил часть хлопушек так, чтобы удобнее сидеть, приготовил акваланг, проверил фитили. После этого мне ничего не оставалось делать, как ждать еще час.
 Он опять показался мне страшно долгим.




 Глава одиннадцатая



 1

 В двадцатый раз за пятнадцать минут я посмотрел на часы и решил, что пора. Надев акваланг, затянул на талии утяжеленный пояс и повесил на шею маску. Затем завел мотор, и корпус лодки задрожал. Оттолкнувшись рукой от стенки, повернул ручку газа, не зная, чего ожидать от переделанного судна.
 Поначалу, на малой скорости, лодка прилично слушалась руля, хотя шла тяжеловато. Я зажег габаритные огни, чтобы не попасться в лапы портовому патрулю, и вышел на акваторию Большой гавани. Здесь когда-то была стоянка военно-морского флота Британии, и мне представились ряды качающихся на воде тяжелых дредноутов и боевых крейсеров. Теперь здесь появилось еще одно весьма странное судно, хотя его следовало бы отнести к более ранней традиции огненных кораблей Дрейка.
 На той стороне гавани располагалась Валлетта, ярко освещенная и украшенная цветной иллюминацией. Оттуда по спокойной воде доносилась далекая музыка, особенно хорошо слышались гулкие удары большого барабана. Веселье набирало ход.
 Я обогнул Сенгли и направился к выходу из гавани. Вблизи никого не было, так что можно было прибавить газу и посмотреть, что получится. Я открыл дроссели, и сразу почувствовал толчок от ускорения, создаваемого двумястами лошадиными силами. По мощи моторов на одну тонну веса эта лодка раз в двадцать превосходила "Артину". Но управление ею на большой скорости было не просто плохим, а ужасным. Рулевое колесо билось в моих руках, как безумное, лодка рыскала туда-сюда и никак не хотела гладко скользить по поверхности воды. А ведь скорость была не больше двадцати узлов, что явно недостаточно. Винты только баламутили воду, а в мою задачу вовсе не входило создавать волнение в гавани. В отчаянии я открыл дроссели полностью, и лодка вдруг, приподнявши нос, словно сорвалась, прибавив к скорости сразу миль десять. Но управлять ею стало еще труднее, и промежуток времени между поворотом колеса и реакцией руля на него стал больше.
 Я сбавил газ, и лодка осела в воду, скорость резко упала, словно мы натолкнулись на стену. Да, дело будет не просто. Скорость я мог набрать мгновенно, лишь бы моторы не взорвались, но как направить лодку точно по курсу на цель. Несмотря на ночной прохладный ветерок, я весь покрылся потом.
 Если единственный способ заставить ее оторвать нос от воды – резко увеличить скорость, то мне не стоило повторять этот опыт вновь, – моторы могли заглохнуть, и следующий скоростной рейд этой лодки будет последним. Что касается управления, то надо как-то с ним справляться.
 Я снизил скорость еще больше и пошел к мысу Святого Эльма. Форт Святого Эльма вырисовывался голой громадой на фоне звездного неба. Теперь, в открытом море, лодку стало ужасно качать. Металлическая конструкция, прикрепленная к ее носу, работала, как маятник. Любой уважающий себя корабельный конструктор пришел бы в ужас от этого сооружения.
 Я обогнул мыс и, оказавшись в гавани Марсамксетт, направился в сторону острова Маноэль. Теперь я опять находился в закрытых водах, чему очень обрадовался. Посмотрев на часы, понял, что времени остается довольно мало.
 Приближаясь к острову, совсем сбавил скорость, и лодка пошла еле-еле. В темноте вспыхнул огонек, и я увидел Элисон, которая поднесла зажженную спичку к своему лицу. Я подплыл к ней.
 Она сидела в небольшой лодке с подвесным моторчиком.
 – Прелестно! Где ты раздобыла ее?
 – Последовала твоему совету – украла, – ответила она и рассмеялась. Я тоже рассмеялся и сказал назидательно:
 – Это наш долг – экономить государственные средства.
 – Ну, как дела?
 – Эта штука – просто сатана. Совершенно сумасшедшая.
 – Я привела ее из Слимы в полном порядке.
 – Это была, можно сказать, другая лодка. Сейчас она на скорости почти неконтролируема. Сколько у нас времени? – Около десяти минут.
 – Пожалуй, двину на исходную позицию. Здесь нам нельзя долго находиться. Можем попасть под паром из Слимы. "Артина" стоит на том же месте?
 – Да.
 – Тогда я пошел. Проеду до ручья Лаццаретто и там сделаю разворот, чтобы взять хороший разгон. Управление настолько гнусно, что с первой попытки могу и промахнуться. В этом случае повернусь и зайду с другой стороны. Стой подальше от моей траектории, а то еще ненароком наеду на тебя.
 – Ну, еще раз – удачи, – сказала Элисон.
 – Если увидишь Уилера, оглоушь его приветом от меня. Он ведь предвкушал, как его китайский друг будет работать надо мной. Ну вот. Если все получится, встретимся там же, где прошлой ночью.
 Нажав на ручку газа, я медленно отъехал. Минуя "Артину", я глянул в ее сторону. На палубе стояли Уилер, капитан и китаец. Я видел их совершенно отчетливо, так как яхта была хорошо освещена. В то же время меня они видеть не могли, – лодка находилась ниже, в темноте и была для них очередным катером, проходящим мимо.
 Я мысленно пометил крестом то место, куда собирался нанести удар, и продолжал двигаться к ручью Лаццаретто.
 Около моста на остров Маноэль медленно сделал разворот, затем, проверив еще раз акваланг, открыл клапан кислорода на цилиндре, надел маску, и взял в зубы трубку. Позже могло не остаться времени на все это.
 Сзади по дороге время от времени проезжали машины, потом появилась праздничная процессия с оркестром. Гремели трубы, громко бил барабан. Вдруг раздался особенно громкий удар – на этот раз это был гром не барабана, а праздничной мортиры. Фонтан желтых огней брызнул в небе Валлетты, и на несколько секунд осветил всю гавань и стоявшую в ней "Артину".
 Фейерверк начался, и настало время внести в него свою лепту.
 Взлетела еще одна ракета и рассыпалась красно-зеленым дождем. Я начал движение, держа рулевое колесо одной рукой, а другой щедро поливая мой груз бензином из канистры, сильно надеясь на то, что искры, сыпавшиеся сверху, затухнут до того, как достигнут воды. Одной вполне хватило бы на то, чтобы я вознесся на небо в ореоле славы.
 Я увеличил скорость, и в это время небо опять расцвело огнями, которые теперь запускались мальтийцами с пиршественной щедростью. "Артина" была хорошо видна, и я открыл дроссельные заслонки.
 Моторы взревели, нос лодки вскинулся вверх, и она понеслась вперед, делая немыслимые зигзаги. Я крепко держал бьющийся в руках руль, стараясь направить судно на нужный курс и предотвратить столкновение со стоящими у стенки яхтами. Крутой его поворот ничего не дал, – скотина-лодка реагировала с запозданием, и я услышал возмущенный вопль с носа одной из яхт. Кажется, это был тот самый полковник, и он получил самый большой шок в своей жизни, когда моя лодка на скорости двадцать узлов в час содрала краску с корпуса его судна.
 Через мгновение все это было далеко позади, и я уже несся по акватории, мотаясь из стороны в сторону, что свело бы с ума любого штурмана. Вновь взорвалось фейерверком небо, красочно отражаясь в дрожащей воде, и вдруг сердце мое ушло в пятки: прямо передо мной легкая лодка пересекала мой курс. Я чертыхнулся, крутанул руль и прошел на волоске от ее корпуса. Два дурака, сидевших в ней, разумеется, оказались в воде.
 Вернувшись на свой курс и взглянув на "Артину", я понял, что прохожу мимо нее. Мне пришло в голову, что с такой сумасшедшей рулежкой лучше целиться не в "Артину", а во что угодно, – тогда появится шанс попасть именно в нее. И вдруг раздался хлопок, скрежет сломанного соединительного вала, и перегруженный правый двигатель вышел из строя. Лодка дернулась влево, и "Артина" оказалась прямо перед ее носом. Я впился в рулевое колесо и уже не дал лодке изменить направление. Раздался скрежет, и мой подводный таран ударил яхту посередине корпуса.
 Меня бросило вперед, я сильно ударился грудной клеткой о руль, но благодаря этому спасся от преждевременного падения в воду. Оставалось одно, последнее дело. На палубе кто-то крикнул и, перевесившись через ограждение, смотрел вниз, пытаясь понять, что произошло. Раздался очередной залп фейерверка, и я стал виден совершенно отчетливо.
 Я щелкнул зажигалкой, но огня не получилось. В отчаянии проделал это еще несколько раз – с тем же результатом. С палубы выстрелили, пуля разбила прибор на щитке рядом с моим локтем. Я наклонился и поднес зажигалку совсем близко к смоченным бензином ракетам. Лодка в это время через расплющенный о борт "Артины" нос стала набирать воду, нужно было зажечь огонь прежде, чем она начала тонуть.
 Я щелкнул еще, и вокруг меня с легким взрывом, – как всегда загорается бензин – пу-у-фф! – вдруг вскинулась стена пламени, и сбросила меня за борт и тут что-то сильно ударило меня в плечо.
 Не знаю, охватило ли меня пламенем хоть на мгновение или нет, но в воде я на секунду отключился, и только шоковый удар заставил заработать мои рефлексы и нырнуть вглубь. И тогда я понял, что моя правая рука совершенно бездействует. Для плавания с ластами это особого значения не имело, но все же сильно обеспокоило меня, так как сразу не понял, что с ней случилось.
 Проплыв под водой некоторое расстояние, я остановился, осознав, что полностью потерял ориентировку и вполне возможно направлялся в открытое море. Поднявшись к поверхности и осторожно высунув из воды голову я выяснил, что отплыл не так далеко, как думал. "Артина" находилась всего ярдах в ста от меня – слишком близко, чтобы чувствовать себя в безопасности, особенно если иметь в виду разожженный мной дьявольский огонь. Моя лодка громыхала, как пушка. С тараном, воткнутым подобно рогу в бок "Артины", она была накрепко соединена с ней, ракеты и хлопушки рвались, создавая впечатление артиллерийской канонады. Языки пламени уже лизали яхту, брезентовый козырек над палубой загорелся.
 Словно гаубичный снаряд, взорвалась большая ракета, исторгая сноп зеленого пламени и искр, которые долетая до меня, с легким шипением падали в воду. Бросив на сцену последний взгляд, я нырнул и поплыл к берегу. Но не сделав и десятка ударов ластами, почувствовал, что не все в порядке. Голова стала какой-то необычно легкой, страшная слабость охватила меня, а тянущая глухая боль в правом плече постепенно разрасталась в острую резь. Я приостановился и пощупал плечо левой рукой. Боль пронзила меня с такой силой, что я чуть громко не закричал – хороший способ для того, чтобы утонуть.
 Я опять выплыл на поверхность и отдался на волю волн, ощущая все большую легкость в голове и чувствуя, что силы уходят... Огонь на "Артине" был ярким и сильным, но виделся мне уже нечетко, словно сквозь залитое дождевой водой окно. И тогда я осознал, что, видимо, мне предстоит умереть, так как не смогу добраться до берега, и меня уносит в море, где я утону.
 Думаю, что на мгновение я потерял сознание, потому что свет, который ослепил меня, возник неожиданно, и тут же послышался близкий шепот:
 – Оуэн, хватайся!
 Что-то шлепнулось в воду. Я протянул левую руку и нащупал веревку.
 – Можешь держаться? – спросила Элисон.
 Заработал двигатель, веревка напряглась и потащила меня за собой. Я изо всех сил вцепился в нее, сосредоточившись только на том, чтобы не разжать пальцы левой руки. Вода бурлила у моей головы, как перед носом небольшого корабля, и плывя за лодкой Элисон, я еще раз оценил подготовку, которую дал Макинтош своей дочери. Она хорошо понимала, что не сможет вытащить находящегося в полубессознательном состоянии человека из воды без того, чтобы не перевернуть лодку или не привлекая внимания.
 До берега оказалось до смешного мало. Элисон подвела лодку к наклонному лодочному спуску и бросила на него лодку, не заботясь о последствиях. Выскочив из лодки, она кинулась в воду и приподняла меня.
 – Что случилось, Оуэн?
 Но я не смог стоять и, плюхнувшись на мелководье, сел.
 – По-моему, рана в плечо, в правое, – мой голос звучал откуда-то издалека. Волна боли окатила меня, когда она дотронулась до плеча. Затем послышался треск разрываемой ткани, и она перевязала рану – грубо, но надежно. Я бы не удивился, если бы она прямо на месте прооперировала меня и извлекла пулю с помощью перочинного ножа и заколки для волос. Я стал уже привыкать к ее разнообразным талантам.
 – Что с "Артиной"?
 Элисон слегка отодвинулась, и я увидел яхту посреди гавани. Все море вокруг нее было в огне, и над желтыми его языками вились струи жирного черного дыма, что означало только одно – горит дизельное топливо. Таран с топором сделал свое дело. В один момент из-под рулевой рубки вырвалось красное пламя – в трюме взорвалась цистерна с горючим. Глухой громовой раскат пронесся над гаванью, отдаваясь многократным эхом от скалоподобных крепостных сооружений Валлетты.
 – Ну вот и все, – сказал я устало.
 Элисон наклонилась надо мной.
 – Ты можешь идти?
 – Не знаю. Попробую.
 Она поддержала меня.
 – Из тебя хлещет кровь, как из резаного поросенка. Надо добраться до госпиталя.
 – Хорошо. – Теперь уж это не имело значения. Дело было сделано. Пусть даже Уилер и Слэйд спасутся, им пришел конец. Если спросят, почему я уничтожил яхту, – расскажу всю правду, и меня будут слушать очень внимательно. Люди обычно не взрывают яхты миллионеров просто так, и мое сообщение будет услышано. Что касается Слэйда, то мы бежали из тюрьмы вместе и если выяснится, что он здесь, на Мальте, его поймают в мгновение ока.
 Что касается меня, то Элисон, конечно, даст показания по поводу моего участия во всем этом деле, но если Макинтош мертв, неизвестно, помогут ли они... Вполне вероятно, что я проведу остаток жизни в тюрьме Дургэм в особо охраняемой секции. Но в тот момент мне было все равно. С помощью Элисон я встал и шатаясь, как пьяный матрос, выбрался по лодочному спуску на берег.
 Добравшись доверху, мы увидели ожидавшего нас сержанта Джервиса, который так невзлюбил меня за то, что я украл несколько брильянтов и не сообщил ему, где они находятся. Я повернул голову: Бранскилл тоже был здесь, и вместе с ним – Форбс. Они уже шли к нам.
 – Конец веревочки, – сказал я Элисон.
 Бранскилл подошел, стал передо мной и осмотрел меня своими холодными глазами, отмечая про себя каждую деталь моей потрепанной внешности и повязку на плече. Он бросил взгляд на Элисон, затем кивнул в сторону гавани, где догорала "Артина".
 – Вы это сделали?
 – Я? Что вы! Она, наверное, сгорела от искры во время фейерверка.
 Он мрачно ухмыльнулся.
 – Предупреждаю, что все сказанное вами будет запротоколировано и использовано в качестве свидетельства. – Он обернулся к Элисон. – Это касается и вас.
 – Насколько я знаю, Мальта вне вашей юрисдикции, – ответила Элисон ледяным тоном.
 – Не беспокойтесь об этом, – парировал Бранскилл. – У меня в распоряжении имеется взвод местной полиции. – Он опять обратился ко мне. – Если бы у вас была не одна жизнь, а много, вы все их провели бы взаперти. На этот раз я уж так устрою, что вам ни при каких условиях не выбраться из тюрьмы, даже если придется построить ее специально для вас.
 Видимо, он мысленно уже составлял список обвинений: поджог, убийство, нанесение телесных повреждений, ношение оружия, и, что хуже, использование его, и, наконец, просто-таки прогулка в конном экипаже по статьям, касающимся применения взрывчатых веществ. С некоторой натяжкой он мог бы добавить сюда пиратство и поджог королевских доков.
 – На кой дьявол вы все это устроили? – спросил он меня с неподдельным удивлением.
 Я покачнулся.
 – Расскажу после того, как меня осмотрит врач...
 Он поймал меня, когда я падал на землю.

 2

 Я проснулся в камере. Точнее говоря, в тюремном госпитале, но все же внутри толстых стен, а на Мальте сооружают стены толще, чем где бы то ни было. Но у меня была отдельная комната. Наверное местные полицейские не хотели, чтобы на их простых и наивных мальтийских преступников вредно влиял такой закоренелый тип, как я. Но это оказалось не так.
 Неразговорчивый врач проделал несложную операцию плеча под местным наркозом и оставил меня лежать в ожидании Бранскилла и его неизбежных вопросов. Я посвятил какое-то время придумыванию для него правдоподобной лжи – в конце концов, некоторые аспекты политики правительства Ее Величества ни к чему было знать рядовому полицейскому. Но вместо Бранскилла у моей постели появился незнакомец. Это был высокий средних лет человек с гладким лицом и спокойной уверенной осанкой, который представился как Эрмитейдж. Его рекомендации были внушительны. Я прочел письмо от имени премьер-министра и дальше уже решил не трудиться.
 Он придвинул к кровати стул, сел на него и сказал:
 – Ну, мистер Станнард, как вы себя чувствуете?
 – Если вы знаете мое имя, то должны знать и все остальное. Вас послал Алек Макинтош?
 – Боюсь, что нет, – сказал он с сожалением. – Макинтош умер.
 Я почувствовал, как похолодело у меня в животе.
 – Значит, он так и не вышел из больницы?
 – Он умер, не приходя в сознание, – сказал Эрмитейдж.
 Я подумал об Элисон: как она воспримет это известие. Ее взаимоотношения с отцом, в которых любовь перемешивалась с ненавистью, делали труднопредсказуемой ее реакцию. Я спросил:
 – Миссис Смит знает?
 Он кивнул.
 – Она переносит горе весьма мужественно.
 "Откуда тебе знать?" – подумал я.
 – Дела обстоят довольно сложно, – сказал Эрмитейдж. – Ваша деятельность – в особенности в Ирландской республике – может поставить правительство в щекотливое положение. – Он помолчал. – Если ее раскрыть полностью.
 – Не говоря уже о моем щекотливом положении, – заметил я иронически.
 – Конечно, – согласился Эрмитейдж.
 Мы посмотрели друг на друга.
 – Хорошо, – сказал я. – Кто подорвал операцию? Она была обставлена с величайшей секретностью. Где же произошел прорыв?
 Эрмитейдж вздохнул.
 – Прорыв произошел именно по причине величайшей секретности. Потому, что Макинтош органически не был способен доверять кому-либо. – Он посмотрел прямо мне в глаза. – Даже вам.
 Я кивнул, и Эрмитейдж хмыкнул.
 – Да что там, он не доверял и премьер-министру. Он все время играл в одиночку и всех ввел в заблуждение относительно мотивов своих действий.
 Я тихо сказал:
 – Меня персонально это весьма интересует, расскажите подробнее.
 – Все началось с целой цепи побегов из тюрем, которые очень обеспокоили многих людей в высших эшелонах власти. Маунтбэттен обследовал тюремную систему, и на безопасность обратили серьезное внимание. Однако, смутные слухи о "Скарперах" будоражили умы, и Макинтоша бросили на это дело с тем, чтобы он что-нибудь предпринял. Мне все это не нравилось, – продолжал Эрмитейдж, – и я прямо говорил об этом. Надо было предоставить это дело спецслужбам.
 – Макинтош говорил мне, что они пробовали, и ничего у них не вышло, – вставил я.
 Эрмитейдж нетерпеливо кивнул головой. – Я знаю, но они могли бы попытаться еще. Макинтош был одиноким волком и слишком секретничал.
 Я мог понять, что задевало здесь Эрмитейджа. Он был высокопоставленный чиновник – мандарин из Уайтхолла и привык, чтобы все шло по определенным каналам и определенным образом. В частности, ему совсем не нравилась идея приобретения премьер-министром "приватного палача". Это оскорбляло его чувство приличия.
 – Макинтош уже тайком приглядывался к Уилеру, но никому не говорил о своих подозрениях, – продолжал Эрмитейдж, – даже премьер-министру. Мы никогда не узнаем, почему – скорее всего, он боялся, что ему не поверят. Уилер стремительно набирал популярность и влияние; премьер-министр даже собирался предложить ему министерский пост.
 – Понятно, – сказал я. – Я понимаю затруднения Алека. Как он вышел на Уилера?
 – Не знаю. Я полагаю, премьер-министр настолько доверял Макинтошу, что счел возможным сообщить ему кое-какие совершенно секретные сведения. – Его голос зазвучал еще более неодобрительно.
 Итак, значит, Макинтош осуществлял тайную проверку политической элиты. Я мог представить себе, что премьер-министр предложил Макинтошу выявить потенциальную опасность среди радикальных левых или правых политиков, но кто мог заподозрить буржуа, капиталиста, твердого центриста в том, что он маоист? Сама идея была смехотворной.
 – Стало быть, у Макинтоша были подозрения, но не было доказательств, – сказал я. – Он не хотел, чтобы они дошли до Уилера, и держал язык за зубами, пока ему не удалось бы поймать Уилера с поличным.
 – Наверное, в общих чертах дело обстояло так, – согласился Эрмитейдж, – он задействовал вас и подсадил вас к Слэйду с помощью кражи брильянтов. – Легкая улыбка смягчила выражение его лица. – Очень оригинально. Но он ничего не сказал вам об Уилере.
 – Я бы не ожидал от него этого, – сказал я. – На той стадии операции мне и не нужно было знать. Но думаю, он поделился с миссис Смит...
 – Он этого не сделал. – Эрмитейдж наклонился вперед. – Когда вы со Слэйдом сбежали, Макинтош отправился на встречу с Уилером, в его клуб и открыл Уилеру, кто вы. Вот так была ... э-э... подорвана эта операция. Я закрыл глаза и опустил голову на подушку.
 – Он сделал это умышленно? – спросил я тихо.
 – О, да. Он хотел спровоцировать Уилера на какие-нибудь непродуманные действия и поймать его на чем-нибудь тепленьком. По всей видимости, вами он решил пожертвовать.
 Я открыл глаза и посмотрел на Эрмитейджа.
 – Так было всегда. Это неудобство моей профессии, – сказал я, но про себя подумал, что Макинтош все-таки был безжалостным сукиным сыном.
 – Он спровоцировал Уилера, это точно, но я не уверен, что действия того были непродуманными, – задумчиво произнес Эрмитейдж. – Макинтош попал под машину в тот же день. Мы уже начали проверку всех автомобилей Уилера, и я абсолютно уверен, что найдем доказательство даже по прошествии такого времени. Думаю, что наезд был осуществлен его ирландским шофером.
 – Или его китайским поваром.
 Эрмитейдж пожал плечами.
 – Итак, Макинтош оказался в госпитале без сознания. Его сбили, когда он шел на работу, где его ждала миссис Смит. Собирался он ей сказать что-нибудь или нет, мы никогда не узнаем. Во всяком случае, в то время никто в правительстве ничего об Уилере не знал. Вы теперь понимаете, что я имею в виду, когда говорю о слишком большой секретности?
 – Такой высокопоставленный человек, как вы, не может ни с того, ни с сего и в такой удачный момент появиться на Мальте. Что-то, все-таки, вышло наружу?
 – Да, Макинтош умер. Но перед тем, как он отправился на встречу с Уилером, он написал полный отчет о своих делах и послал его по почте своему адвокату. Вся штука состояла в том, что на конверте была надпись: "Вскрыть только в случае моей смерти". – Эрмитейдж посмотрел на меня. – Макинтош оказался в руках врачей. Он был не мертв, но и не жив, хотя юридически числился живым. Он превратился в растение, существование которого продлевалось усилиями врачей и их Гиппократовой клятвой, что он не принял во внимание. Этот проклятый конверт пролежал у адвоката две недели до тех пор, пока Макинтош все-таки не умер, и пока мы почти не опоздали. Да мы бы и опоздали, если бы не ваши действия.
 – Все это хорошо, – сказал я. – Но как вы на меня вышли?
 Макинтош, ведь, не знал, где я нахожусь...
 – А мы сразу же пошли за Уилером. Но пока мы размышляли, как к нему подступиться, вы взяли это дело из наших рук.
 – Он слегка улыбнулся. – У вас прямые методы, надо сказать. Кстати, мы предположили, что вы можете находиться где-нибудь поблизости, поэтому захватили с собой людей, которые могли бы узнать вас.
 – Бранскилла и компанию. Итак, вы получили Уилера.
 Он покачал головой.
 – Да нет. Уилер погиб, Слэйд тоже. Вы позаботились об этом добросовестно, если можно так сказать. Спецслужба уже работает над разветвлениями уилеровской организации – как легальными, так и подпольными. Думаю, что им предстоит долгая работа, но вас она уже не касается. – Он отклонился на спинку кресла. – Однако, для правительства вы представляете трудную проблему, и поэтому я здесь.
 – Да уж, проблема не из легких, держу пари. – Я не мог сдержать улыбки.
 – Тут нечего смеяться, мистер Станнард, – сказал Эрмитейдж строго. – Уже и пресса что-то почуяла. – Он встал и подошел к окну. – К счастью, самые тяжелые из ваших... э... э... э... – преступлений совершены за пределами Англии, и на них мы могли бы посмотреть сквозь пальцы. Но остается дело о краже брильянтов, от которого так просто не отмахнешься.
 – Владельцы брильянтов получили страховку? – спросил я. Эрмитейдж повернулся и кивнул.
 – Да, я полагаю.
 – Ну вот, почему бы на этом не поставить точку?
 Он был несколько шокирован.
 – Правительство Ее Величества не может смотреть сквозь пальцы на обман страховой компании.
 – Почему это? – спросил я. – Смотрит же сквозь пальцы правительство Ее Величества на убийство Уилера и Слэйда. Что такого святого в нескольких тысячах фунтов?
 Это не слишком убедило его. В британских законах права собственности превалируют над правами человека. Он смущенно поерзал в кресле и сказал:
 – Что вы предлагаете?
 – Уилер мертв. Почему бы и Риардену не умереть тоже? Его могут убить при сопротивлении во время ареста. Устроить это проще простого. Конечно, придется заставить молчать Бранскилла, Форбса и Джервиса, но это все вы можете сделать в силу закона о государственной тайне. А можете припугнуть их Господом Богом. Никому из них не захочется провести остаток своих дней в какой-нибудь глуши, в рядовом полицейском участке.
 – А мистер Станнард опять возвращается к жизни? – спросил он.
 – Именно так.
 – Наверное, это можно устроить. А как мы объясним столь зрелищно-эффектную гибель Уилера?
 – Тут все дело в ракетах, которые во время фейерверка летают над гаванью. Одна из них случайно угодила на яхту. На ней в это время шел ремонт. Готов спорить, что на палубе у них было какое-нибудь горючее, хоты бы керосин. Мальтийскому правительству надо поставить на вид то, что оно плохо следит за проведением праздничных мероприятий.
 – Очень остроумно, – заметил Эрмитейдж и вынул блокнот.
 – Я внесу предложение, чтобы остатки яхты были подняты со дна нашими военно-морскими специалистами. Предоставим судно и водолаза. Водолаза, конечно, отберем, как надо. – Он сделал пометку в блокноте серебряным пером.
 – Да уж, – сказал я, вспоминая свой таран, который, вероятно, еще сидел в боку "Артины". – Печальный конец для популярного члена парламента. Очень огорчительно. Эрмитейдж отложил блокнот.
 – Организация, на которую вы работали до того, как Макинтош извлек вас из Южной Африки, очень высокого мнения о вас. Меня просили вам передать, что некто по имени Люси вскоре войдет с вами в контакт.
 Я кивнул и представил себе, как ухмыльнулся бы Макинтош услышав это.
 – И премьер-министр просил меня передать вам свою искреннюю благодарность за ту роль, которую вы сыграли в этом деле и за то, что так эффективно довели его до конца. Он сожалеет, что в данных обстоятельствах это все, что он может вам предложить.
 – Ничего. Медали все равно не едят, – отозвался я философски.

 3

 Я сидел в ресторане отеля "Финикия" и ждал Элисон. Сильные мира сего перебросили ее в Англию на похороны Алека. Я бы тоже хотел отдать ему последний долг, но мое лицо так долго мелькало на страницах газет под фамилией Риарден, что мое появление на публике сочли за лучшее отложить до тех пор, пока память о Риардене не сотрется. Тем временем я отращивал бороду.
 Большое удовольствие мне приносило чтение "Таймс". Я прочел некролог по Уилеру, который можно было смело считать первой ступенью к причислению его к лику святых. Его хвалили за увлеченность общественными делами, отмечали талант финансиста, прославляли всем известную благотворительность. Было также сказано, что его смерть нанесла удар по тюремной реформе, проблемами которой покойный занимался глубоко и последовательно, и мог быть уподобен в этом отношении лишь лорду Маунтбэттену. Я чуть не умер от смеха, читая это.
 Премьер-министр, выступая в Палате общин, подчеркнул, что потеря бесценного коллеги сильно скажется на британской политике. Вся палата встала и две минуты провела в молчании. А премьеру, я считаю, следовало бы после этого вымыть рот мылом.
 Только финансовый обозреватель "Таймс" уловил легкий запах жареного. Комментируя падение акций в компаниях уилеровской империи, он задался вопросом, почему это аудиторы забеспокоились еще до того, как тело Уилера остыло. Если не считать этого, то Уилеру устроили прекрасную отходную на пути в ад.
 С Риарденом было хуже. Его аттестовали как отпетого негодяя, чья смерть в перестрелке могла служить уроком всем людям его сорта. Бранскилл был отмечен за свою настойчивость в преследовании этого ужасного Риардена и за выдержку перед лицом смерти.
 – Ничего особенного, – сказал Бранскилл скромно. – Я только исполнил свой долг полицейского офицера.
 Слэйда надеялись скоро поймать. На информацию о его смерти был наложен строжайший запрет, и я не сомневался, что в последующие десять или двадцать лет немало писателей-криминалистов будут прилично зарабатывать на книжках о "тайне Слэйда".
 В зал вошла Элисон. Она казалась усталой и бледной, но, увидев меня, улыбнулась. Я встал, чтобы встретить ее, но она вдруг остановилась.
 – Ты выглядишь ужасно, – сказала она, очевидно имея в виду мою перевязанную руку и небритость.
 – Но чувствую себя на так уж плохо. Во всяком случае левую руку могу согнуть. Что будешь пить?
 – Кампари. – Она села и подозвала официанта. – Я смотрю, читаешь газеты?
 – Ну, тому, что там пишут, верить не следует.
 Она откинулась на спинку стула.
 – Что ж, Оуэн. Вот и все. Вот и все.
 – Да, – сказал я. – Сожалею по поводу Алека.
 – Правда? – спросила она. – Ведь из-за него тебя чуть не убили...
 Я пожал плечами.
 – Он не рассчитал скорости и направления реакции Уилера. Но в остальном, его затея была неплохой.
 – Несмотря на то, что он тебя продал? – воскликнула она в недоумении.
 – Черт побери! Мы же не в куличики играли. На кон было поставлено слишком много. Уилера надо было прижать во что бы то ни стало, и если для этого пришлось пожертвовать полевым агентом, – что ж, значит, выбора не было. Уилер наносил удар в сердце государства. Премьер-министр рассматривал его как кандидата в министры, и один Господь знает, в какие сферы он залетел бы, находясь на этом посту.
 – Если все государственные служащие подобны Алеку, Боже храни Британию, – сказала Элисон низким голосом.
 – Не переживай, – сказал я. – Он мертв. Он убил себя, не меня. Не забывай этого.
 Подошел официант, и пока он расставлял на столе бутылки и бокалы, мы молчали.
 – Что ты теперь собираешься делать? – спросила Элисон, когда он отошел.
 – Ко мне был визит от Люси. Сейчас я все равно ничего не могу делать. Надо, чтобы плечо поправилось. Месяц или шесть недель.
 – Собираешься обратно в Южную Африку?
 Я покачал головой.
 – По-моему, меня из пассива перевели в актив. – Я сделал глоток. – А что ты?
 – Я пока не думала ни о чем. Кроме похорон, навалилась еще масса всяких дел. Надо было заняться личными бумагами Алека. Я провела много времени с адвокатом.
 Я наклонился вперед.
 – Элисон, выйдешь за меня замуж?
 Ее рука дрогнула, и несколько капель красного Кампари упало на скатерть. Она странно посмотрела на меня, словно я был незнакомцем, затем сказала:
 – О нет, нет, Оуэн!
 – Я тебя очень люблю, – сказал я.
 – Мне кажется, и я тебя люблю... Ее нижняя губа дрожала.
 – Тогда в чем дело? Мы прекрасно подходим друг другу.
 – Я скажу тебе. Ты – такой же, как Алек. Через двадцать лет, – если останешься жив, – осядешь в какой-нибудь маленькой незаметной конторе и станешь дергать за веревочки, чтобы люди вокруг прыгали. Как Алек. Ты будешь это делать не потому, что тебе это нравится, а потому, что сочтешь это своей обязанностью. И ты возненавидишь и свою работу, и себя, – опять же, как Алек. Но будешь продолжать заниматься ею.
 – Кто-то должен же этим заниматься, – сказал я.
 – Но не тот человек, за которого я выйду замуж. Я как-то сказала тебе, что я – плотоядная орхидея. А мне хочется быть капустой, – сидеть на грядке, быть домашней женой, вести хозяйство где-нибудь на окраине маленького английского городка.
 – Не вижу причин, почему бы тебе не осуществить это.
 – И оставаться дома, быть одной, когда ты неизвестно где? – Она покачала головой. – Не выйдет, Оуэн. Я вдруг почувствовал внезапное раздражение и резко сказал:
 – Тогда зачем же ты вернулась сюда, на Мальту? Тень испуга пробежала по ее лицу.
 – О, Оуэн. Извини. Ты думал...
 – Ты не попрощалась, а Эрмитейдж сказал мне, что после похорон вернешься. Что я должен был думать?
 – Меня переправили в Англию на военном самолете, – тихо сказала она. – Я вернулась за своим самолетом и... чтобы попрощаться.
 – Попрощаться? Просто так?
 – Нет, – вспыхнула она. – Не просто так. – Ее глаза наполнились слезами. – Оуэн, все получается как-то глупо...
 Я взял ее руку в свою.
 – Ты когда-нибудь была в Марокко?
 Она смутно посмотрела на меня, удивленная внезапным поворотом темы.
 – Да, я хорошо его знаю.
 – Мог бы твой самолет долететь отсюда до Танжера?
 – Мог бы, – неуверенно протянула она. – Но...
 – Мне нужен отпуск, – сказал я. – У меня накопилась зарплата за полтора года. Помоги ее потратить! Ты будешь превосходным гидом в Марокко. Мне необходим гид, – я ведь там никогда не был.
 – Ты опять ведешь льстивые речи, – сказала она, и в ее голосе на этот раз слышался смех. – Мейв О'Салливан предупреждала меня об этом.
 Мейв и мне говорила, что я неподходящий человек для Элисон. Может быть, она и права, но я должен был попробовать.
 – Никаких обещаний и обязательств, – сказала Элисон. Я улыбнулся. Шесть недель вместе уже были обещанием, Больше мне ничего не нужно. За шесть недель многое могло случиться.