---------------------------------------------


 Сергей Лукьяненко
 НОЧНОЙ ДОЗОР
 История Третья
 ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ДЛЯ СВОИХ



 Пролог


 Человечек был маленький, смуглый, узкоглазый. Желанная добыча для любого столичного милиционера. Улыбка – виноватая, растерянная, взгляд
 – наивный, бегающий: несмотря на смертную жару – темный костюм, старомодный, но почти не ношенный; в довершение всего – древний, советских времен галстук. В одной руке раздутый обшарпанный портфель, с каким в старых фильмах ходили агрономы и председатели передовых колхозов, в другой – длинная азиатская дыня в авоське.
 Человечек вышел из плацкартного вагона, непрестанно улыбаясь. Проводнице, попутчикам, толкнувшему его носильщику, парню, торгующему с лотка лимонадом и сигаретами. Человечек поднял глаза, с восторгом поглядел на крышу, закрывающую Казанский вокзал. Человечек побрел по перрону, временами останавливаясь и перехватывая дыню поудобнее. Может быть, ему было тридцать лет, может быть, пятьдесят: на взгляд европейца понять трудно.
 Парень, покинувший через минуту купейный вагон того же самого поезда, «Ташкент-Москва», пожалуй, одного из самых грязных и разбитых поездов мира, выглядел его полной противоположностью. Тоже восточный тип, пожалуй – ближе всего к узбекам. Но одет он был скорее по-московски: шорты и футболка, темные очки, на поясе – кожаная сумочка и сотовый телефон. Никаких вещей. Никакого налета провинциальности. Он не смотрел по сторонам, не искал заветную буковку «М». Быстрый кивок проводнику, легкое покачивание головы в ответ на предложения таксистов. Шаг, другой – он вступил в толпу, скользнул между суетящимися приезжими, лицо окрасила легкая неприязнь и отстраненность. Через миг он стал органичной и незаметной частью толпы. Врос в ее тело еще одной клеткой, здоровой и жизнерадостной, не вызывающей вопросов ни у фагоцитов-милиционеров, ни у соседних клеточек.
 А человечек с дыней и портфелем пробирался сквозь толпу, бормоча бесчисленные извинения на не очень чистом русском, втягивая голову в плечи, осматриваясь вокруг. Он прошел мимо подземного перехода, покрутил головой, направился к другому, остановился у рекламного щита, где было меньше давки, вытащил, неловко прижимая вещи к груди, какую-то мятую бумажку и погрузился в ее изучение. На лице азиата не отражалось даже тени подозрения, что за ним следят.
 Троих, стоявших у стены вокзала, это вполне устраивало. Красивая, яркая, рыжая девушка в плотно облегающем тело шелковом платье; панковатого вида молодой паренек с неожиданно скучными и старыми глазами; мужчина постарше, длинноволосый, прилизанный, с манерами голубого.
 – Не похож, – с сомнением сказал паренек с глазами старика. – Все-таки не похож. Я видел его давно и недолго, но…
 – Может, прикажешь уточнить у Джору? – насмешливо спросила девушка. – Я вижу. Это он.
 – Принимаешь ответственность? – паренек не выказал ни удивления, ни желания спорить. Просто уточнил.
 – Да, – девушка не отводила взгляд от азиата. – Идем. Брать в переходе.
 Первые их шаги были неторопливыми и синхронными. Потом они разделились, девушка продолжала идти прямо, мужчины ушли в стороны.
 Человечек сложил бумажку и неуверенно двинулся в переход.
 Москвича или частого гостя столицы удивило бы неожиданное безлюдье. Как-никак – самый удобный и короткий путь из метро на перрон вокзала. Но человечек не обратил на это внимания. Как люди останавливаются за его спиной, будто наткнувшись на невидимый барьер, и идут в другие переходы, он не за метил. Как то же самое происходит с другой стороны перехода, внутри вокзала, он видеть вообще не мог.
 Навстречу ему вышел улыбающийся, слащавой внешности мужчина. Со спины догоняли симпатичная молодая девушка и небрежно одетый парень с серьгой в ухе и рваных джинсах. Человечек продолжал идти.
 – Постой-ка, отец, – миролюбиво сказал слащавый. Голос у него был под стать внешности, тонкий и манерный. – Не спеши.
 Азиат, улыбаясь, закипал, но не остановился.
 Слащавый повел рукой, будто проводя черту между собой и человечком. Воздух задрожал, дыхание холодного ветра пронеслось по переходу. Где-то на перроне заплакали дети, взвыла собака.
 Человечек остановился, задумчиво глядя перед собой. Сложил губы трубочкой, подул, хитро улыбнулся стоявшему перед ним мужчине. Тонко зазвенело, будто билось невидимое стекло. Лицо слащавого исказилось от боли, он отступил на шаг.
 – Браво, девона, – сказала девушка, останавливаясь за спиной азиата. – Но теперь тебе точно не следует торопиться.
 – Мне спешить надо, ой, надо, – скороговоркой сказал человечек. Покосился через плечо: – Хочешь дыньку, красавица?
 Девушка улыбалась, разглядывая азиата. Предложила:
 – А пойдем с нами, уважаемый? За достарханом посидим. Съедим твою дыньку, чайку попьем. Мы давно тебя ждем, нехорошо сразу убегать.
 На лице человечка отразилась напряженная работа мысли. Потом он закивал:
 – Пойдем, пойдем.
 Первый же его шаг сбил с ног манерного. Будто перед азиатом теперь двигался невидимый щит, стена – не материальная, скорее из бушующего ветра: мужчину волокло по полу, длинные волосы развевались, глаза щурились, из горла рвался беззвучный крик.
 Похожий на панка парень взмахнул рукой – и блики алого света ударили в человечка. Ослепительно-яркие, едва срываясь с ладони, они начинали тускнеть на полпути и достигали спины азиата едва видимым мерцанием.
 – Ай-яй-яй, – не останавливаясь, сказал человечек. Подергал лопатками, будто на спину уселась надоедливая муха.
 – Алиса! – выкрикнул парень, не прекращая своего бесполезного занятия. Пальцы его шевелились, комкали воздух, зачерпывали из него сгустки алого света и бросали в человечка. – Алиса!
 Девушка наклонила голову, вглядываясь в уходящего азиата. Что-то тихо шепнула, провела рукой по платью – в ладони невесть откуда появилась тонкая прозрачная призма.
 Человечек ускорил шаг, метался влево и вправо, смешно пригнул голову. Слащавый тип продолжал катиться перед ним, но кричать уже не пытался. Лицо его было изодрано в кровь, конечности изломаны и безвольны, будто не три метра по ровному полу он прокатился, а три километра его волочило по каменистой степи, то ли безумным ураганом, то ли за пришпоренной лошадью.
 Девушка посмотрела на человечка сквозь призму.
 Вначале азиат замедлил шаг. Потом застонал, разжимая руки – дыня с хрустом раскололась о мраморный пол, мягко и тяжело шмякнулся портфель.
 – Ох, – сказал тот, кого девушка назвала девоной. – О-хо-хо.
 Человечек оседал, уже в падении съеживаясь. Ввалились щеки, заострились скулы, руки стали по-стариковски тонки и обтянулись сеткой вен. Черные волосы не поседели, но подернулись серой пылью, поредели. Воздух вокруг него задрожал – невидимые жаркие ручейки потекли к Алисе.
 – Данное не мной будет моим отныне, – прошипела девушка. – Все твое – мое.
 Ее лицо наливалось румянцем столь же стремительно, как усыхал человечек. Губы причмокивали, шептали глухие, странно звучащие слова. Панк поморщился, опустил руку – последний алый луч ударил в пол, заставив камень потемнеть.
 – Крайне легко, – сказал он. – Крайне.
 – Шеф был очень недоволен, – пряча призму куда-то в складки платья, сказала девушка. Улыбнулась. Лицо ее дышало той силой и энергией, что порой появляется у женщин после бурного сексуального акта. – Легко, но нашему Коленьке не повезло.
 Панк кивнул, глядя на неподвижное тело длинноволосого. Особого сочувствия в его тусклых глазах не было, как, впрочем, и неприязни.
 – Вот уж точно, – сказал он. Уверенным шагом пошел к ссохшемуся трупу. Провел над ним ладонью – тело рассыпалось в прах. Следующим движением парень превратил в липкую кашу расколотую дыню.
 – Портфель, – сказала девушка. – Проверь портфель.
 Взмах ладони – потертый кожзаменитель треснул, портфель развернулся, будто жемчужная раковина под ножом умелого ныряльщика. Вот только, судя по взгляду опера, ожидаемого перла там не оказалось. Две пары застиранного белья, дешевое хлопчатобумажное трико, белая рубашка, резиновые тапочки в полиэтиленовом пакете, пенопластовый стаканчике сухой корейской лапшой, футлярчик с очками.
 Парень сделал еще несколько пассов, заставляя стаканчик лопнуть, одежду расползтись по швам, футлярчик раскрыться. Выругался.
 – Он пустой, Алиса! Совсем пустой.
 На лице ведьмы медленно проступило удивление:
 – Стасик, но ведь это девона. Курьер не мог доверить груз – никому!
 – Значит, смог, – вороша ногой прах азиата, сказал парень. – Я ведь предупреждал, Алиса? От Светлых всего можно ожидать. Ты взяла ответственность. Я, может быть, и слабый маг. Но опыта у меня больше твоего на полсотни лет.
 Алиса кивнула. Растерянность уже ушла из ее глаз. Рука вновь скользнула по платью, отыскивая призму.
 – Да, – согласилась она мягко. – Ты прав, Стасик. Но через полвека мы сравняемся в опыте.
 Панк засмеялся, присел возле трупа длинноволосого, начал быстро обшаривать карманы:
 – Думаешь?
 – Уверена. Зря ты настоял на своем, Стасик. Ведь я предлагала проверить и остальных пассажиров.
 Парень обернулся слишком поздно, когда жизнь десятком невидимых горячих нитей стала покидать его тело.




 Глава 1


 «Олдсмобиль» был древний, чем мне и нравился. Вот только от жары, безумной жары на раскаленной за день трассе, открытые окна не спасали Тут нужен был кондиционер.
 Илья, вероятно, придерживался того же мнения. Он вел машину, придерживая руль одной рукой, поминутно оглядываясь и заводя разговоры. Я понимал, что маг его уровня видит вероятности минут на десять вперед и никакого столкновения не произойдет, и все-таки становилось не по себе.
 – Собирался поставить кондиционер, – виновато сказал он Юле. Девочка от жары страдала больше всех, лицо у нее пошло нехорошими красными пятнами, глаза мутнели. Как бы не стошнило. – Но это же всю машину уродовать, ну не предназначена она для того! Ни кондиционеров, ни мобильников, ни бортовых компьютеров.
 – Угу, – сказала Юля. Слабо улыбнулась. Вчера у нас была запарка, спать никто не ложился, сидели до пяти утра, потом заночевали прямо в офисе. Свинство, конечно, заставлять тринадцатилетнюю девочку вкалывать наравне со взрослыми. Но ведь сама хочет, никто ее не неволит.
 Светлана, сидящая спереди, тревожно посмотрела на Юлю. Потом, крайне неодобрительно, на Семена. Под ее взглядом невозмутимый маг едва не поперхнулся «Явой». Вдохнул – кружащий по машине сигаретный дым втянулся в его легкие. Щелчком выкинул окурок. «Ява» и так была уступкой общественному мнению, еще недавно Семен предпочитал «Полет» и прочие чудовищные сорта табака.
 – Закройте окна, – попросил Семен. Через минуту в машине стало стремительно холодать. Запахло морем – солоновато, зыбко. Я даже понял, что это ночное море, и не слишком-то далекое – обыкновенное крымское побережье. Йод, водоросли, тонкая нотка полыни. Черное море. Коктебель.
 – Коктебель? – спросил я.
 – Ялта, – коротко ответил Семен. – Сентябрь, десятое число, тысяча девятьсот семьдесят второй год, ночь, около трех часов. После легкого шторма.
 Илья завистливо цокнул языком:
 – Ничего себе! И такой букет ты до сих пор не истратил?
 Юля виновато посмотрела на Семена. Консервация климата давалась нелегко любому магу, а истраченный сейчас Семеном букет ощущений мог украсить любую вечеринку.
 – Спасибо, Семен Павлович. – Перед ним девочка почему-то робела, словно перед шефом, и звала по имени-отчеству.
 – Да мелочь, – спокойно ответил Семен. – У меня в коллекции есть таежный дождь девятьсот тринадцатого, есть тайфун сорокового, есть весеннее утро в Юрмале, пятьдесят шестого, кажется, есть зимний вечер в Гаграх.
 Илья засмеялся:
 – Зимний вечер в Гаграх – фиг с ним. А вот таежный дождь…
 – Меняться не буду, – сразу предупредил Семен. – Я твою коллекцию знаю, равноценного у тебя ничего нет.
 – А если на дна, нет, на три…
 – Могу подарить, – предложил Семен.
 – Пошел ты, – дергая руль, обиделся Илья. – Чем я отдарю за такое?
 – Тогда позову на расконсервацию.
 – И на том спасибо.
 Он, конечно, надулся. На мой взгляд, они были почти равны по способностям, может быть даже, Илья посильнее. Но у Семена было чутье на тот момент, который достоин магического запечатления. А еще он умел не тратить коллекцию по пустякам.
 Конечно, с чьей-то точки зрения совершенный им только что поступок был расточительством: скрасить последние полчаса поездки по жаре таким ценным набором ощущений.
 – Вечером бы, за шашлычком, такой нектар вдыхать, – сказал Илья. Иногда он отличался потрясающей толстокожестью. Юля напряглась.
 – Помню, однажды оказался я на Востоке, – вдруг сказал Семен. – Вертолет наш… в общем, пошли пешком. Технические средства связи погибли, магические применить – все равно что по Гарлему расхаживать с плакатом «Бей черномазых!» Двинулись пешком, по пустыне Хадрамаут. И оставалось идти до местного резидента всего ничего, километров сто, ну, сто двадцать. А сил уже никаких нет. Воды нет. И тут Алешка, хороший паренек, сейчас он в Приморье работает, говорит: «Ну не могу я, Семен Павлович, у меня ведь дома жена и двое детей, я вернуться хочу». Ложится на песок и расконсервирует заначку. У него там ливень оказался. Проливной, минут на двадцать. Мы и напились, и фляги на полнили, и вообще сил прибавилось. Хотел я ему морду начистить за то, что раньше не сказал, но пожалел.
 От такой долгой речи в машине на минуту наступила тишина. Семен редко озвучивал факты своей бурной биографии столь красочно.
 Первым опомнился Илья.
 – А чего же ты свой таежный дождь не использовал?
 – Сравнил, – фыркнул Семен. – Коллекционный дождь образца тринадцатого года и серийный весенний ливень, причем набранный в Москве, он бензином вонял, веришь?
 – Верю.
 – То-то и оно. Всему свое время и место. Вечерок, что я сейчас вспомнил, приятный. Но не выдающийся. Под стать твоему драндулету.
 Светлана тихо засмеялась. Легкое напряжение, повисшее было в машине, разрядилось.
 Всю неделю Ночной Дозор лихорадило. Вроде бы и происшествий особых по Москве не случалось, обычная рутинная работа. Над городом повисла жара, неслыханная для июня месяца, и сводки происшествий упали до минимума. Ни Светлым, ни Темным это не пришлось по вкусу.
 Около суток наши аналитики отрабатывали версию, что неожиданно жаркая погода вызвана готовящейся акцией Темных. Наверняка Дневной Дозор в это время исследовал, не поработали ли с климатом Светлые маги. Когда обе стороны убедились в естественных причинах погодных неурядиц, заниматься стало совершенно нечем.
 Темные притихли, будто прибитые дождем мухи. По юроду, вопреки всем прогнозам врачей, упало число несчастных случаев и естественных смертей. Светлым тоже было не до работы: маги ссорились по пустякам, простейшие документы из архива приходилось ждать по полдня, аналитики на предложение рассчитать прогноз погоды зло изрекали: «Темна вода в облацех». Борис Игнатьевич бродил по офису совершенно ошалевший: даже его, со всем богатым восточным прошлым и происхождением, московская версия жары подкосила. Вчера утром, в четверг, он созвал личный состав, приказом по Дозору назначил себе в помощь двух добровольцев, а остальным велел выметаться из столицы. Куда угодно – на Мальдивские острова, в Грецию, к дьяволу в преисподнюю, там все равно комфортнее, за город на дачу. Раньше, чем в понедельник к обеду, в офисе ведено было не появляться.
 Подождав ровно минуту, пока на всех лицах не расплылись счастливые улыбки, шеф добавил, что неожиданное счастье хорошо бы отработать. Ударным трудом. Чтобы не пришлось потом стыдиться бесцельно прожитых дней. Что классики не зря сказали: «Понедельник начинается в субботу», и, получив три дня отдыха, мы обязаны всю рутинную работу выполнить в оставшееся время.
 Вот мы и выполняли – некоторые почти до утра. Проверили тех Темных, кто оставался в городе и находился на особом контроле: вампиров, оборотней, инкубов и суккубов, действующих ведьм, прочую беспокойную шушеру из низших разрядов. Все было в порядке. Вампиры сейчас жаждали не горячей крови, а холодного пива. Ведьмы пытались наколдовать не порчу на ближнего, а легкий дождик над Москвой.
 Зато теперь мы ехали отдыхать. Не на Мальдивы, конечно, шеф несколько переоценивал щедрость бухгалтерии. Но и два-три дня за городом – это прекрасно. Бедные добровольцы, оставшиеся с шефом в столице, – бдить и охранять.
 – Мне домой надо позвонить, – сказала Юля. Она явно ожила, когда Семен сменил царившую в машине жару на морскую прохладу. – Света, дай трубку.
 Я тоже наслаждался прохладой. Поглядывал на машины, которые мы обгоняли: в большинстве стекла были опущены, а на нас смотрели с завистью, беспочвенно подозревая старый автомобиль в наличии мощной климатической установки.
 – Скоро сворачивать, – сказал я Илье.
 – Да помню. Я однажды ездил тут.
 – Тихо! – страшным голосом прошипела Юля. И затараторила в трубку: Мамочка, это я! Да. уже доехали. Конечно, хорошо! Тут озеро, нет, мелкое. Мамочка, я на минутку, мне Светин папа свой сотовый дал. Нет, больше никого. Свете? Сейчас.
 Светлана вздохнула, взяла у девочки трубку. Мрачно посмотрела на меня, и я попытался придать лицу серьезное выражение.
 – Здравствуйте, тетя Наташа, – тонким детским голосом сказала Светлана. Да, очень рады. Да. Нет, со взрослыми. Мама далеко, позвать? Да, я передам Обязательно. До свидания.
 Она выключила телефон и сказала в пространство:
 – Девочка, а что будет, когда твоя мама спросит у настоящей девочки Светы, как вы провели выходные?
 – А Света ответит, что хорошо провели. Светлана вздохнула, посмотрела на Семена, будто ища поддержки.
 – Использование магических способностей в личных целях приводит к непредсказуемым последствиям, – казенным тоном произнес Семен. – Помнится, однажды…
 – Каких еще магических? – искренне удивилась Юля. – Я ей сказала, что на тусняк с ребятами поехала, и попросила отмазать. Светка поохала, ну и согласилась, конечно.
 Илья за рулем хихикнул.
 – Нужен мне тот тусняк, – явно не понимая, что его развеселило, возмутилась Юля. – Пусть там человеческие детишки забавляются. Ну что вы все смеетесь? А?
 У каждого из нас, дозорных, работа отнимает большую часть жизни. Не потому, что мы восторженные трудоголики – кто в здравом уме не предпочтет труду отдых? Не потому, что работать уж очень интересно, большая часть нашей деятельности – это скучное патрулирование или просиживание штанов в канцеляриях. Нас просто мало. Дневной Дозор комплектуется гораздо легче, любой Темный рвется к возможности властвовать. У нас ситуация совсем другая.
 Но, помимо работы, у каждого из нас есть свой маленький кусочек жизни, который мы не отдадим никому. Ни Свету, ни Тьме. Это только наше. Тот кусочек жизни, который мы не прячем, но и не выставляем напоказ, который остался от прежней, человеческой сущности.
 Кто-то при малейшей возможности путешествует. Илья, например, предпочитает нормальные туры, а Семен – банальный автостоп. Он в свое время проехал без копейки денег от Москвы до Владивостока за какой-то рекордный срок, но регистрировать достижение в Лиге Вольных Путешествий не стал, так как в пути два раза пользовался магическими способностями.
 Игнат, да и не только он один, не воспринимает отдых иначе, как сексуальные приключения. Через этот этап проходят почти все, жизнь позволяет Иным гораздо больше, чем людям. То, что к Иным, даже не желающим того, люди испытывают неосознанное, но сильное влечение, – известный факт.
 Очень много среди нас коллекционеров. От безобидных собирателей перочинных ножиков, брелоков, марок и зажигалок до коллекционеров погоды, запахов, аур и заклинаний. Я когда-то собирал модели автомобилей, просаживал огромные деньги за редкие экземпляры, составляющие ценность лишь для нескольких тысяч идиотов. Сейчас вся эта коллекция свалена в две картонные коробки. Надо как-нибудь вытащить их на улицу и вывалить в песочницу, к радости малышей.
 Количество охотников и рыболовов тоже велико. Игорь и Гарик увлекаются экстремальным парашютированием. Милая девочка Галя, наша ненужная программистка занимается выращиванием бонсаев. В общем, весь богатый запас развлечений, накопленный человечеством, нами востребован.
 A вот чем увлекается Тигренок, к которой мы сейчас ехали, я даже не предполагал Мне было интересно узнать это почти в той же мере, как и вырваться из городского пекла. Обычно, побывав у кого-то дома, сразу понимаешь его маленький «бзик»
 – Долго еще ехать? – с капризной ноткой воскликнула Юля. Мы уже свернули с трассы и отмотали километров пять по грунтовке, мимо маленького дачного поселка и мелкой речушки.
 – Почти приехали, сверившись с образом дороги, оставленным для нас Тигренком, ответил я.
 – То есть совершенно совсем приехали, – сказал Илья и бросил машину в сторону, прямо на деревья Юля ойкнула, закрывая лицо руками Светлана отреагировала более спокойно и все-таки вытянула вперед руки, в ожидании удара.
 Машина, промчавшись сквозь густой кустарник и непроходимый бурелом, врезалась в стоящие сплошной стеной деревья Но удара, конечно, не было Мы проскочили сквозь морок и оказались на отличной асфальтированной дороге Впереди поблескивало зеркальце маленькою озера, на берегу которого стоял двухэтажный кирпичный дом, обнесенный высоким забором.
 – Что меня поражает в оборотнях, – сказала Светлана, – Так это их тяга к скрытности Мало того, что мороком прикрылась, так еще и забор.
 – Тигренок не оборотень! – возмутилась девочка. – Она маг-перевертыш!
 – Это одно и то же, – мягко сказала Света.
 Юля посмотрела на Семена, видимо, ожидая поддержки Маг вздохнул
 – По сути, Света права Узкоспециализированные боевые маги – те же самые оборотни. Только с другим знаком. Будь Тигренок чуть в другом настроении, впервые войдя в сумрак, она превратилась бы в Темную, в оборотня. Очень мало людей, у которых все определено заранее. Как правило, идет борьба Подготовка к инициации.
 – А со мной как было? – спросила Юля.
 – Я же рассказывал, – буркнул Семен – Довольно легко.
 – Легкая реморализация учителей и родителей, – посмеиваясь, сказал Илья, останавливая машину у ворот – И маленькая девочка сразу преисполнилась любви и доброты к окружающему миру
 – Илья! – одернул его Семен. Он был наставником Юли, наставником достаточно ленивым, практически не вмешивающимся в развитие юной волшебницы. Но сейчас ему явно не понравилось излишнее ерничанье Ильи.
 Юля была девочкой талантливой, и Дозор возлагал на нее серьезные надежды Но все же не такие, чтобы прогонять ее по лабиринтам моральных головоломок в таком темпе, как Светлану, будущую Великую Волшебницу.
 Наверное, эта мысль пришла нам со Светой одновременно, мы посмотрели друг на друга. Посмотрели и разом отвели глаза в сторону.
 Давила нас незримая стена, давила, разводя в разные стороны Я навсегда останусь магом третьего уровня. Светлана вот-вот перерастет меня, а через какой-то короткий срок – очень короткий, ибо это считает не обходимым руководство Дозора, станет волшебницей вне категории.
 И тогда все, что нам останется. – дружеские рукопожатия при встрече и открытки на день рождения и Рождество.
 – Заснули они там, что ли? – возмутился Илья, который подобными проблемами не терзался. Высунулся из окна и в машину сразу потянуло жарким, пусть и чистым воздухом. Помахал рукой, глядя в объектив телекамеры, закрепленной над воротами. Просигналил.
 Ворота стали медленно открываться.
 – Вот так-то лучше, – фыркнул маг, заводя машину во двор.
 Участок оказался большим и густо засаженным деревьями. Удивительно, как возводили особняк, не повредив этих исполинских сосен и елей. Кроме маленького цветника вокруг неработающего фонтанчика, никаких грядок, конечно же, не наблюдалось. На бетонной площадке перед домом уже стояло пять машин. Я узнал старую «ниву», которой из патриотизма пользовался Данила, спортивный автомобиль Ольги – как она на нем добралась, по грунтовке? Между ними стоял обшарпанный фургончик, на котором ездил Толик, еще две машины я встречал у офиса, но чьи они, не знал.
 – Нас не дождались, – возмущался Илья. – Идет гульба, все веселятся, а лучшие люди Дозора тащатся по проселочным дорогам.
 Он заглушил мотор, и в этот миг Юля радостно взвизгнула:
 – Тигренок!
 Легко перемахнула через меня, открыла дверцу и выскочила из машины.
 Семен коротко выругался и неуловимым движением последовал за ней. Вовремя.
 Где эти собаки прятались, не знаю. Во всяком случае, они себя никак не демаскировали до того момента, как Юля покинула машину. Но как только ее ноги коснулись земли, со всех сторон беззвучно метнулись палевые тени.
 Девочка взвизгнула. Ей хватило бы способностей справиться с волчьей стаей, не то что с пятью-шестью собаками. Вот только в настоящей схватке бывать не доводилось, и она растерялась. Честно говоря, и я не ожидал нападения здесь. И уж тем более такого. Собаки вообще не атакуют Иных. Темных они боятся. Светлых любят. Надо очень серьезно поработать с животным, чтобы задавить в нем природный страх перед ходячим источником магии.
 Светлана, Илья, я – мы рванулись наружу. Но Семен нас уже опередил. Одной рукой он подхватил девочку, другой – провел в воздухе черту. Я решил, что он воспользуется отпугивающей магией, или уйдет в сумрак, или спалит собак в пепел. Обычно «на рефлекс» подвешивают самые простые заклинания.
 А Семен провел «фриз», темпоральную заморозку. Двух собак она настигла в воздухе: окутанные синим сиянием тела повисли над землей, вытянув вперед узкие оскаленные морды. Сорвавшиеся капли слюны сверкающим голубым градом падали с клыков, Те три пса, которых заморозило на земле, выглядели менее эффектно.
 Тигренок уже подбежала к нам. Лицо у нее побелело, глаза расширились. Секунду она смотрела на Юлю: девочка продолжала визжать, но уже затихая, по инерции.
 – Все целы? – наконец произнесла она.
 – Твою налево, – пробормотал Илья, опуская магический жезл. – Ты что за зверей разводишь?
 – Они бы ничего не сделали! – виновато сказала Тигренок.
 – Да? – Семен вынул из-под мышки Юлю, поставил на землю. Задумчиво провел пальцем по оскаленному клыку зависшего в воздухе пса. Упругая пленка заморозки пружинила под его рукой.
 – Клянусь! – Тигренок прижала руку к груди. – Ребята, Света, Юленька, простите. Я не успела их остановить. Псы натренированы сбивать и удерживать незнакомых.
 – Даже Иных?
 – Да.
 – Даже Светлых? – в голосе Семена появилось непритворное восхищение.
 Тигренок потупилась и кивнула.
 Юля подошла к ней, прижалась и сказала, довольно спокойно:
 – А я не испугалась. Растерялась только.
 – Хорошо, что и я растерялся, – мрачно заметил Илья, пряча оружие. Жареная собачатина – слишком экзотическое блюдо. Тигра, но ведь меня-то твои псы знают!
 – Тебя они и не тронули бы.
 Напряжение спадало медленно. Разумеется, ничего страшного не произошло бы, лечить друг друга мы умеем, но пикник накрылся бы медным тазом.
 – Простите, – еще раз сказала Тигренок. Обвела нас умоляющим взглядом.
 – Слушай, зачем тебе это? – Света взглядом указала на псов. – Ну объясни ты мне, зачем? Твоих способностей хватит отбиться от взвода зеленых беретов, зачем эти ротвейлеры?
 – Это не ротвейлеры, это стаффордширские терьеры.
 – Какая разница!
 – Они однажды грабителя поймали. Я же здесь бываю дня два в неделю, каждый раз из города не наездишься.
 Объяснение было не слишком убедительным. Простое отпугивающее заклинание и никто из людей сюда близко бы не подошел. Но сказать об этом никто не успел – Тигренок обезоружила нас:
 – Характер такой.
 – А долго собаки провисят? – по-прежнему прильнув к ней, спросила Юля. – Я хочу с ними подружиться. Иначе у меня останется скрытый психологический комплекс, который неизбежно отразится на характере и сексуальных предпочтениях.
 Семен фыркнул. Своей репликой, интересно лишь, насколько непосредственной, а насколько расчетливой, Юля погасила конфликт.
 – К вечеру оживут. Хозяйка, в дом позовешь? Оставив псов висеть-стоять вокруг машины, мы двинулись к дому.
 – Тигренок, а у тебя здорово! – сказала Юля. Она уже напрочь игнорировала нас, приклеившись к девушке. Похоже, волшебница была ее кумиром, которой прощалось все, даже чересчур бдительные псы.
 Интересно, вот почему фетишем всегда становятся недоступные способности?
 Юля – великолепная волшебница-аналитик, способная раскручивать нити реальностей, находить скрытые магические причины казалось бы обыденных событий. Она умница, ее в отделе обожают, и не только как маленькую девочку, но и как боевого товарища, ценную, порой незаменимую сотрудницу. Но кумир ее Тигренок, волшебница-оборотень, боевой маг. Нет бы ей подражать доброй старушке Полине Васильевне, подрабатывающей в аналитическом на половину ставки, или влюбиться в начальника отдела, импозантного пожилого ловеласа Эдика.
 Нет, кумиром стала Тигренок.
 Я начал что-то насвистывать, идя в хвосте процессии. Поймал взгляд Светланы, легонько качнул головой. Все нормально. Впереди целые сутки ничегонеделанья. Никаких Темных и Светлых, никаких интриг, никакого противостояния. Купаться в озере, загорать, есть шашлыки, запивая их красным вином. Вечером – в баню. В таком особняке баня должна быть неплохой. Потом с Семеном взять бутылку-другую водки, банку соленых грибов, забраться куда-нибудь подальше от остальной толпы и напиться до умопомрачения, глядя на звезды и ведя философские разговоры на возвышенные темы.
 Здорово.
 Хочу побыть человеком. Хотя бы сутки.
 Семен остановился и кивнул мне.
 – Возьмем две бутылки. Или три. Еще кто-нибудь подойдет.
 Удивляться не стоило. Возмущаться – тем более. Мои мысли он не читал, просто его жизненный опыт был куда больше.
 – Договорились, – кивнул я Светлана вновь подозрительно покосилась на меня, но промолчала.
 Тебе проще, – добавил Семен – Мне очень редко удается стать человеком.
 – А это надо? – спросила Тигренок, уже останавливаясь у двери Семен пожал плечами.
 – Нет, конечно. Но хочется.
 И мы вошли в особняк.
 Двадцать гостей, пожалуй, было многовато даже для этого дома. Будь мы людьми – другое дело. А так от нас слишком много шума. Попробуйте собрать вместе два десятка детей, перед этим несколько месяцев прилежно учившихся, дайте им в руки полный ассортимент магазина игрушек, разрешите делать все что угодно и понаблюдайте за результатом.
 Пожалуй, лишь мы со Светой оставались чуть в стороне от этих шумных забав Прихватили с фуршетного столика по бокалу вина и уселись на кожаном диванчике в углу гостиной.
 Семен с Ильей все-таки схлестнулись и магическом поединке Очень культурном, мирном и для окружающих, поначалу, приятном. Видимо, в машине Семен задел самолюбие друга теперь они по очереди меняли в гостиной климат. Мы уже ощутили и зиму в подмосковном лесу, и осенний туман, и лето в Испании. На дожди и ливни Тигренок решительно наложила запрет, но вызывать буйство стихии маги и не собирались. Они, видимо, ввели какие-то внутренние ограничения на изменение климата и соревновались не столько в редкости запечатленного природного мига, сколько в его адекватности минуте.
 Гарик, Фарид и Данила играли в карты. В самые обычные, без затеи, вот только воздух над столом искрился от магии. Они использовали все доступные способы магического шулерства и защиты от него. Тут уже было не важно, какие карты выпали на руки и что в прикупе.
 У открытых дверей стоял Игнат, окруженный девчонками из научного отдела, к которым прибились и наши горе-программистки Очевидно, наш сексофил ухитрился потерпеть поражение на любовном фронте и теперь зализывал раны в узком кругу.
 – Антон, вполголоса спросила Света, – как ты полагаешь, все это – по-настоящему?
 – Что именно?
 – Веселье! Ты же помнишь, что сказал Семен?
 Я пожал плечами
 – Когда нам будет по сто лет, вернемся к этому вопросу? Мне – хорошо. Просто хорошо. Что никуда не надо бежать, ничего не надо рассчитывать, что Дозоры высунули языки и прилегли в тенечек.
 – Мне тоже хорошо, – согласилась Светлана – Но ведь нас здесь только четверо таких, молодых или почти молодых – Юля, Тигренок, ты, я. Что с нами будет через сто лет? Через триста?
 – Увидим.
 – Антон, ты пойми, – Света легонько коснулась моей руки – Я очень горжусь тем, что вошла в Дозор. Я счастлива, что моя мама снова здорова. Я живу теперь лучше, тут даже спорить смешно. Я даже могу понять, почему шеф подверг тебя тому испытанию.
 – Не надо, Света. – я взял ее за руку – Даже я его понял, а мне пришлось тяжелее. Не надо об этом.
 – Да я и не собираюсь. – Света глотнула вина, отставила пустой бокал Антон, я вот о чем – я не вижу радости.
 – Где? – наверное, иногда я бываю потрясающим тугодумом.
 – Здесь. В Ночном Дозоре. В нашей дружной компании. Ведь каждый день у нас – это какая-то битва. То большая, то маленькая. Со спятившим оборотнем, с Темным магом, со всеми силами Тьмы разом. Напряжение сил, выпяченные подбородки, выпученные глаза, готовность прыгнуть грудью на амбразуру или голой жопой на ежа.
 Я фыркнул от смеха.
 – Света, но что же здесь плохого?! Да, мы солдаты. Все до единого, от Юли до Гесера. На воине не очень-то весело, конечно Но если мы отступим…
 – Что тогда? – вопросом ответила Света – Придет Апокалипсис? Тысячи лет силы Добра и Зла воевали. Рвали друг другу глотки, стравливали человеческие армии, все – ради высших целей Но скажи, Антон, разве люди за это время не стали лучше?
 – Стали.
 – А со времен, когда началась работа Дозоров? Антон, милый, ты мне столько всего говорил, да и не ты один, что главный бой ведется за души людей, что мы предотвращаем массовые побоища. Ну, предотвращаем. Люди сами убивают друг друга. Куда больше, чем двести лез назад.
 – Ты хочешь сказать что наша работа – во вред?
 – Нет. – Света устало покачала головой – Не хочу. Нет у меня такого самомнения. Я одно хочу сказать: может быть, мы и впрямь – Свет. Вот только… Знаешь, в городе появились в продаже фальшивые елочные игрушки. С виду они как настоящие, но радости от них никакой.
 Короткий анекдот она произнесла совершенно серьезно и не меняя тона. Заглянула мне в глаза. Понимаешь?
 – Понимаю.
 – Да, наверное, Темные стали приносить меньше Зла, – сказала Светлана. Эти наши взаимные уступки, доброе дело за злое дело, лицензии на убийство и исцеление можно оправдать, верю Темные приносят меньше Зла, чем раньше, мы не несем Зла по определению. А люди?
 – При чем здесь люди?
 – Да все при том же! Мы их защищаем. Самозабвенно и неустанно Вот только почему им не становится лучше? Они ведь сами делают работу Тьмы. Почему? Может быть, мы что-то утратили, Антон? Ту веру, с которой Светлые маги посылали на смерть армии, но и сами шли в первых рядах? Умение не только защищать, но и радовать? Чего стоят крепкие стены, если это стены тюрьмы? Люди забыли о настоящей магии, люди не верят в Тьму, но ведь они не верят и в Свет! Антон, мы солдаты. Да! Но армию любят, лишь если идет война.
 – Она идет.
 – Кто об этом знает?
 – Мы не совсем солдаты, наверное, – сказал я. Отступать со своей же насиженной позиции всегда неприятно, но выхода не было. – Скорее гусары. Трампам-пам.
 – Гусары умели улыбаться. А мы – почти уже нет.
 – Тогда скажи, что надо делать, – я вдруг понял, что обещавший стать прекрасным день стремительно катится под откос, в темный и вонючий овраг, заваленный старым мусором. – Скажи! Ты великая волшебница, или скоро ею станешь. Генерал нашей войны. А я простой лейтенант. Отдай мне приказ, и пусть он будет верен. Скажи, что делать?
 Я только теперь заметил, что в гостиной наступила тишина, что слушают лишь нас. Но было уже все равно.
 – Скажешь – выйти на улицу, убивать Темных? Я пойду. Я плохо умею это делать, но я буду очень, очень стараться! Скажешь – улыбаться и дарить людям Добро? Я пойду. Только кто ответит за Зло, которому я открою дорогу? Добро и Зло, Свет и Тьма, да, мы твердим эти слова, стирая их смысл, вывешиваем, как флаги, и оставляем гнить на ветру и дожде. Тогда дай нам новое слово! Дай нам новые флаги! Скажи – куда идти и что делать!
 У нее задрожали губы. Я осекся, но было уже поздно. Светлана плакала, закрыв лицо руками. Да что же я делаю?
 Или и впрямь – мы разучились улыбаться даже друг другу?
 Пусть я сто раз прав, но…
 Что стоит моя правда, если я готов защищать весь мир, но не тех, кто рядом? Смиряю ненависть, но не дозволяю любовь?
 Я вскочил, обнял Светлану за плечи, поволок из гостиной. Маги стояли, отводя глаза. Может быть, они видели такие сцены не раз. Может быть, они все понимали.
 – Антон. – Тигренок возникла рядом абсолютно беззвучно, подтолкнула, отворила какую-то дверь. Посмотрела на меня со смесью укоризны и неожиданного понимания. И оставила нас вдвоем.
 Минуту мы стояли неподвижно, Светлана тихо плакала, зарываясь мне в плечо, а я ждал. Поздно теперь говорить. Уже все ляпнул, что только мог.
 – Я попробую.
 Вот этого я не ожидал. Чего угодно: обиды, ответного выпада, жалобы, только не этого.
 Светлана отняла ладони от мокрого лица. Встряхнула головой, улыбнулась.
 – Ты прав, Антошка. Совершенно прав. Я пока только жалуюсь и протестую. Ною, как ребенок, ничего не понимаю. А меня тычут носом в манную кашу, разрешают потрогать огонь и ждут, ждут, пока я повзрослею. Значит, это надо. Я попробую, я дам новые флаги.
 – Света…
 – Ты прав, – отрезала она. – Но и я чуть-чуть права. Только не в том, что распустилась перед ребятами, конечно. Они как умеют, так и веселятся. Как умеют, так и сражаются. У нас сегодня выходной, и нельзя его портить остальным. Договорились?
 И я снова почувствовал стену. Невидимую стену, которая всегда будет стоять между мной и Гесером, между мной и чинами из высшего руководства.
 Ту стену, что время возводит между нами. Сегодня я своими руками уложил в ней несколько рядов холодных хрустальных кирпичей.
 – Прости меня. Света, – прошептал я. – Прости.
 – Забудем, – очень твердо сказала она. – Давай забудем. Пока еще можем забывать. Мы наконец-то огляделись.
 – Кабинет? – предположила Света.
 Книжные шкафы из мореного дуба. тома под темным стеклом. Здоровенный письменный стол, на нем компьютер.
 – Да.
 – Тигренок ведь живет одна?
 – Не знаю. – Я покачал головой. – У нас не принято расспрашивать.
 – Похоже, что одна. Во всяком случае, сейчас. – Светлана достала платочек, стала осторожно промакивать слезы. – Хороший у нее дом. Пойдем, всем ведь не по себе.
 Я покачал головой:
 – Да они наверняка почувствовали, что мы не ругаемся.
 – Нет, не могли. Тут барьеры между всеми комнатами, не прощупать.
 Посмотрев сквозь сумрак, и я заметил скрытое в стенах мерцание.
 – Теперь вижу. Ты с каждым днем становишься сильнее.
 Светлана улыбнулась, чуть напряженно, но с гордостью. Сказала:
 – Странно. Зачем строить барьеры, если живешь один?
 – А зачем их ставить, когда ты не один? – спросил я. Вполголоса, чтобы не требовалось ответа. И Светлана не стала отвечать.
 Мы вышли из кабинета обратно в гостиную.
 Обстановка была не совсем кладбищенская, но близкая к тому.
 То ли Семен, то ли Илья постарались – в комнате царила пахнущая болотом сырость. Игнат, стоя в обнимку с Леной, тоскливо взирал на окружающих. Он предпочитал веселье, во всех его проявлениях, любые ссоры и напряги были ему как ножом по сердцу. Картежники молча смотрели на одну единственную карту, лежащую на столе, под их взглядами та дергалась, извивалась, меняла масть и достоинство. Надувшаяся Юля о чем-то тихо расспрашивала Ольгу.
 – Нальете выпить? – спросила Света, держа меня за руку. – Не знаете, что для истеричек лучшее лекарство – пятьдесят граммов коньяка?
 Тигренок, с несчастным видом стоявшая у окна, торопливо пошла к бару. Она что, нашу ссору на свой счет записала?
 Мы со Светой взяли по рюмке коньяка, демонстративно чокнулись и поцеловались. Я поймал взгляд Ольги: не обрадованный, не опечаленный, а заинтересованный. И чуть-чуть ревнивый. Причем ревность эта никак не связана была с поцелуем.
 Мне вдруг стало нехорошо.
 Как будто я вышел из лабиринта, где брел долгие дни и месяцы. Вышел, чтобы увидеть вход в следующие катакомбы.




 Глава 2


 Я смог поговорить с Ольгой наедине лишь через два часа. Веселье, каким бы натужным оно ни казалось Светлане, уже переместилось по двор. Семен хозяйничал у мангала, выдавая желающим шашлыки, – которые готовились со скоростью, однозначно намекающей на использование магии. Рядом, в тенечке, стояли два ящика сухого вина.
 Ольга о чем-то дружелюбно болтала с Ильей, у обоих в руках было по шампуру шашлыка и по стакану с вином. Идиллию прерывать было жалко, но…
 – Оля, надо поговорить, – сказал я, подходя к ним. Светлана была полностью увлечена спором с Тигренком – девушки с жаром обсуждали традиционный новогодний карнавал Дозора, перескочив на него с жаркой погоды по какой-то прихотливой женской логике. Самый подходящий момент.
 – Извини, Илья. – Волшебница развела руками. – Мы еще обсудим, хорошо? Мне очень интересен твой взгляд на причины развала Союза. Хоть ты и не прав.
 Маг торжествующе улыбнулся и отошел.
 – Спрашивай, Антон, – тем же тоном предложила Ольга.
 – Знаешь, о чем спрошу?
 – Догадываюсь.
 Я оглянулся. Рядом никого не было. Еще длился тот недолгий миг дачного пикника, когда хочется есть, хочется пить, и нет тяжести ни в желудке, ни в голове.
 – Что ждет Светлану?
 – Будущее читать трудно. А будущее великих магов и волшебниц…
 – Не виляй, партнерша, – я заглянул ей в глаза. – Не надо. Ведь мы все-таки были вместе? Работали в паре? Еще когда ты была наказана и лишена всего, даже этого тела. И наказана справедливо.
 У Ольги от лица отхлынула кровь.
 – Что ты знаешь о моей вине?
 – Все.
 – Откуда?
 – Я же все-таки работаю с данными.
 – У тебя не хватит допуска. Случившееся со мной никогда не заносилось в электронные архивы.
 – Косвенные данные, Оля. Ты видела круги на воде? Камень может давно лежать на дне, зарасти илом, а круги еще будут идти. Подтачивать откосы, выносить на берег мусор и пену, переворачивать лодки, если камень был большой. А он был очень большой. Считай, что я долго стоял на откосе, Оля. Стоял и смотрел на волны, которые точат берег.
 – Ты блефуешь.
 – Нет. Ольга, что дальше будет со Светой? Какой этап обучения?
 Волшебница смотрела на меня, забыв об остывшем шашлыке и полупустом стакане. И я нанес еще один удар:
 – Ты ведь прошла этот этап?
 – Да, – кажется, она перестала играть в молчанку – Прошла. Но меня готовили более медленно.
 – А зачем такая спешка со Светой?
 – Никто не предполагал, что в этом столетии родится еще одна Великая Волшебница. Гесеру пришлось импровизировать, перестраиваться на ходу.
 – Тебе потому и вернули прежний облик? Не только из-за хорошей работы?
 – Ты ведь сам все понимаешь! – глаза Ольги не хорошо блеснули. – Зачем пытаешь меня?
 – Ты контролируешь ее подготовку? Исходя из своего опыта?
 – Да. Удовлетворен?
 – Ольга, мы же по одну сторону баррикад, – прошептал я.
 – Тогда не толкай соратников локтями!
 – Ольга, какова цель? Что не смогла сделать ты? Что должна сделать Света?
 – Ты, – она действительно растерялась, – Антон, так ты блефовал!
 Я молчал.
 – Ты ничего не знаешь! Круги по воде, ты не знаешь, куда смотреть, чтобы их увидеть!
 – Допустим. Но ведь главное я угадал?
 Ольга глядела на меня, покусывая губы. Потом покачала головой:
 – Угадал. Прямой вопрос, прямой ответ. Но объяснять я ничего не стану. Ты не должен знать. Это тебя не касается.
 – Ошибаешься.
 – Никто из нас не желает Свете зла, – резко сказала Ольга. – Ясно?
 – Мы и не умеем желать зла. Вот только наше Добро порой ничуть не отличается от Зла.
 – Антон, закончим разговор. Я не имею права тебе отвечать. И не надо портить другим этот нечаянный отдых.
 – Насколько он нечаянный? – вкрадчиво спросил я. – Оля?
 Она уже собралась, и ее лицо осталось непроницаемым. Слишком непроницаемым для такого вопроса.
 – Ты и так узнал слишком много, – голос ее поднялся, обретая былую властность.
 – Оля, нас никогда не отправляли в отпуск всех разом. Даже на сутки. Зачем Гесер выгнал Светлых из города?
 – Не всех.
 – Полина Васильевна и Андрей не в счет. Ты прекрасно знаешь, они кабинетные работники. Москва осталась без единого дозорного!
 – Темные тоже притихли.
 – Ну и что?
 – Антон, хватит.
 Я понял, что больше из нее не выдавить ни слова. Кивнул:
 – Хорошо, Оля. Полгода назад мы оказались на равных, пусть случайно. Сейчас, видимо, нет. Извини, Не мои проблемы, не моя компетенция.
 Ольга кивнула. Это было так неожиданно, что я не поверил своим глазам.
 – Ну, наконец ты понял.
 Она издевается? Или и впрямь поверила, что я решил ни во что не вмешиваться?
 – Я вообще очень смышленый, – сказал я. Посмотрел на Светлану: та о чем-то весело болтала с Толиком.
 – Не сердишься на меня? – спросила Ольга.
 Коснувшись ее ладони, я улыбнулся и пошел в дом. Хотелось что-то делать. Так сильно, будто я был джином, выпущенным из бутылки после тысячелетнего заточения. Все что угодно: возводить дворцы, разрушать города, программировать на Бейсике или вышивать крестиком.
 Дверь я распахнул, не касаясь ее: толкнул через сумрак. Не знаю, зачем. Со мной редко такое бывает, иногда если очень много выпью, иногда если сильно разозлюсь.
 Первая причина сейчас никак не подходила.
 В гостиной никого не было. И впрямь, зачем сидеть в помещении, когда по дворе – горячий шашлык, холодное вино и вполне достаточное количество шезлонгов под деревьями.
 Я плюхнулся в кресло. Отыскал на столике свою – или Светы – рюмку, наполнил коньяком. Выпил залпом, будто не пятнадцатилетний «Праздничный» был налит, а дешевая водка. Наполнил снова.
 В этот момент и вошла Тигренок.
 – Не возражаешь? – спросил я.
 – Нет, конечно. – Волшебница присела рядом. – Антон, ты расстроился?
 – Не обращай внимания.
 – Вы поругались со Светой?
 Я покачал головой:
 – Дело не в этом.
 – Антон, я что-то не так сделала? Ребятам не нравится?
 Я уставился на нее с неподдельным удивлением.
 – Тигренок, брось! Все прекрасно. Всем нравится.
 – А тебе?
 Никогда раньше я не замечал за волшебницей-оборотнем таких колебаний. Понравилось – не понравилось, всем ведь угодить невозможно.
 – Светлану продолжают готовить, – сказал я.
 – К чему? – Девушка слегка нахмурилась.
 – Не знаю. К чему-то, что не смогла сделать Ольга. К чему-то очень опасному и очень важному одновременно.
 – Это хорошо. – Она потянулась за бокалом. Налила себе сама, пригубила коньяк.
 – Хорошо?
 – Ну, да. Что готовят, направляют, – Тигренок поискала что-то взглядом, потом, нахмурившись, посмотрела на музыкальный центр у стены. – Вечно куда-то ленивчик пропадает.
 Центр ожил, засветился. Заиграл «Queen» – «Kind of Magic». Я оценил непринужденность жеста. Управлять электронными схемами на расстоянии – это не дырку в стене взглядом сверлить и не комаров файерболами разгонять.
 – Сколько ты готовилась к работе в Дозоре? – спросил я.
 – Лет с семи. В шестнадцать уже участвовала в операциях.
 – Девять лет! А тебе ведь проще, твоя магия – природная. Из Светланы собираются слепить великую волшебницу за полгода-год!
 – Тяжело, – согласилась девушка. – Ты думаешь, шеф не прав?
 Я пожал плечами. Говорить, что шеф не прав, так же глупо, как отрицать восход солнца на востоке. Он сотни, да что там сотни – тысячи лет учился не делать ошибок. Гесер может поступать жестко или даже жестоко. Может провоцировать Темных и подставлять Светлых. Он все может. Только не ошибаться.
 – Мне кажется, он переоценивает Свету.
 – Брось! Шеф просчитывает.
 – Все. Я знаю. Он очень хорошо играет в старую игру.
 – И Свете он желает добра, – упрямо добавила волшебница. – Понимаешь? Может быть, по-своему. Ты поступил бы иначе, и я, и Семен, и Ольга. Любой из нас делал бы по-другому. Но он руководит Дозором. И имеет на это полное право.
 – Ему виднее? – ехидно спросил я.
 – Да.
 – А как же свобода? – Я вновь наполнил рюмку. Кажется, она уже была лишней, в голове начинало шуметь. – Свобода?
 – Ты говоришь, как Темные, – фыркнула девушка.
 – Я предпочитаю думать, что это они говорят, как я.
 – Да все очень просто, Антон. – Тигренок наклонилась ко мне, заглянула в глаза. От нее пахло коньяком и чем-то легким, цветочным, вряд ли духами: оборотни не любят парфюмерию. – Ты ее любишь.
 – Люблю. Для кого это новость.
 – Ты знаешь, что скоро ее уровень силы превысит твой.
 – Если уже не превысил. – Я не стал об этом говорить, но вспомнил, как легко Света почувствовала магические экраны в стенах.
 – Превысит по-настоящему. Вы станете несоизмеримы по силе. Ее проблемы станут тебе непонятными и даже чуждыми. Оставаясь с ней рядом, ты будешь чувствовать себя неуклюжим довеском, жиголо, начнешь цепляться за прошлое.
 – Да. – Я кивнул и с удивлением обнаружил, что рюмка уже пуста. Наполнил ее под пристальным взглядом хозяйки. – Значит – не останусь. Это мне не нужно.
 – А иного не дано.
 Не подозревал, что она умеет быть такой жесткой.
 И того, что будет нервно переживать, всем ли по вкусу угощение и обстановка, не ожидал, и этой злой правды – тоже.
 – Знаю.
 – Раз знаешь, то, Антон, ты возмущаешься, что шеф так усиленно тащит Свету вверх по одной-единственной причине.
 – Мое время уходит, – сказал я, – Песком сквозь пальцы, дождем с неба.
 – Твое время? Ваше, Антон.
 – Оно не было нашим, никогда.
 – Почему?
 А собственно говоря, почему? Я пожал плечами.
 – Знаешь, некоторые звери не размножаются в неволе.
 – Опять! – возмутилась девушка. – Ну какая неволя? Ты должен радоваться за нее. Светлана станет гордостью Светлых. Ты первый ее обнаружил, именно ты смог ее спасти.
 – Для чего? Для очередной битвы с Тьмой? Ненужной битвы?
 – Антон, все-таки ты сам сейчас говоришь, как Темный. Ты ведь ее любишь! Так не требуй и не жди ничего взамен! Это путь Света!
 – Там, где начинается любовь, кончаются Свет и Тьма.
 От возмущения девушка замолчала. Грустно покачала головой. Неохотно сказала:
 – Ты можешь по крайней мере пообещать…
 – Смотря что.
 – Быть благоразумным. Довериться старшим товарищам.
 – Обещаю наполовину.
 Тигренок вздохнула. Неохотно произнесла:
 – Слушай, Антон, ты, наверное, думаешь, что я тебя совсем-совсем не понимаю. Это не так. Я ведь тоже не хотела быть магом-оборотнем. У меня были способности к целительству, довольно серьезные.
 – Правда? – Я с удивлением посмотрел на нее. Никогда бы не подумал.
 – Были, были, – легко подтвердила девушка. – Но когда стал выбор, в какую сторону силы развиваться, меня позвал шеф. Мы сидели, пили чай с пирожными. Поговорили, очень серьезно, как взрослые, хоть я и была совсем девчонка, младше Юли. О том, что нужно Свету, в ком нуждается Дозор, чего могу добиться я. И решили, что способности к боевой трансформации надо развивать, пусть даже в ущерб всему остальному. Мне не очень нравилось вначале. Знаешь, как больно перекидываться?
 – В тигра?
 – Да нет, в тигра ничего, обратно трудно. Но я терпела. Потому что верила шефу, потому что понимала, это правильно.
 – А сейчас?
 – Сейчас я счастлива, – с жаром ответила девушка. – Как представлю, чего была бы лишена, чем занималась бы. Травки, заклинания, возня с исковерканным психополем, снятие черных воронок и приворотов…
 – Кровь, боль, страх, смерть, – в тон сказал я. – Бой на двух-трех слоях реальности одновременно. Увернуться от огня, хлебнуть крови, протиснуться сквозь медные трубы.
 – Это война.
 – Да, наверное. Но разве именно ты должна быть на передовой?
 – Кто-то ведь должен? И, в конце концов, такого дома у меня не было бы, Тигренок обвела гостиную рукой. – Сам знаешь, целительством много не заработаешь. Будешь исцелять в полную силу, кто-то начнет убивать без остановки.
 – Хорошо тут, – согласился я.– А ты часто здесь бываешь?
 – Когда как.
 – Догадываюсь, что не очень. Ты хватаешь дежурство за дежурством, лезешь в самое пекло.
 – Это мой путь.
 Я кивнул. Что я, в самом-то деле. Сказал:
 – Да, ты права. Устал, наверное. Вот и несу всякую чушь.
 Тигренок подозрительно посмотрела на меня, явно удивленная столь быстрой капитуляцией.
 – Мне надо посидеть с бокалом, – добавил я. – Хорошенько напиться в одиночестве, уснуть под столом, проснуться с головной болью. Тогда сразу по легчает.
 – Валяй, – с ноткой настороженности сказала волшебница – Для чего ж еще мы сюда приехали? Бар открыт, выбирай, что по вкусу. Или пошли к остальным. Или мне с тобой за компанию посидеть?
 – Нет, лучше в одиночестве, – похлопав рукой по пузатой бутылке, сказал я. – Совершенно гнусно, без закуски и компании. Когда пойдете купаться, загляни. Вдруг я еще сумею передвигаться?
 – Договорились.
 Она улыбнулась и вышла из комнаты. Я остался в одиночестве, если, конечно, не считать компанией бутылку армянского коньяка, во что иногда хочется верить.
 Очень славная девушка. Они все славные и хорошие, мои друзья-товарищи по Дозору. Я слышу сейчас их голоса сквозь музыку «квинов», и мне приятно. С кем-то я в более хороших отношениях, с кем-то – в менее. Но здесь у меня нет и не будет врагов. Мы шли и будем идти вместе, теряя друг друга лишь по одной причине.
 Ну почему же тогда я недоволен происходящим? Только я один – и Ольга, и Тигренок одобряют действия шефа, и остальные, спроси их прямо, присоединятся.
 И впрямь утратил объективность?
 Наверное.
 Я хлебнул коньяка и глянул сквозь сумрак, отслеживая тусклые огоньки чужой, неразумной жизни.
 В гостиной обнаружились три комара, две мухи и в самом углу, под потолком, паучок.
 Пошевелив пальцами, я слепил крошечный, в два миллиметра диаметром, огненный шарик. Нацелился на паука – для разминки лучше выбирать неподвижную мишень – и отправил файербол в путь.
 Аморального в моем поведении ничего не было. Мы не буддисты, во всяком случае – большинство И мы в России. Мы едим мясо, мы бьем мух и комаров, мы травим тараканов, если лень каждый месяц осваивать новые отпугивающие заклинания, насекомые быстро вырабатывают иммунитет к магии.
 Ничего аморального Просто это смешно, это притча во языцах, «с файерболом на комара». Это любимая забава детишек всех возрастов, обучающихся на курсах при Дозоре. Я думаю, что и Темные балуются тем же, вот только они не делают различий между мухой и воробьем, комаром и собакой.
 Паука я сжег сразу. Полусонные комары тоже проблем не доставили Каждую победу я отмечай рюмкой коньяка, предварительно чокаясь с услужливой бутылкой. Потом принялся бить мух, но то ли алкоголя в крови стало многовато, то ли мухи чувствовали приближение огненной точки куда лучше. На первую я затратил четыре заряда, но хотя бы при промахах успевал рассеять их вовремя. Вторую сбил шестым файерболом, при этом всадив две крошечные шаровые молнии в застекленный стеллаж на стене.
 – Как нехорошо, – покаялся я, допивая коньяк. Встал – комната качнулась. Подошел к стеллажу, в котором на черном бархате были закреплены мечи. На первый взгляд, пятнадцатый – шестнадцатый век, Германия. Подсветка была отключена, и точнее определить возраст я не рискнул. В стекле обнаружились маленькие воронки, по сами мечи я не задел.
 Некоторое время я размышлял, как исправить проступок, и не нашел ничего лучшего, чем вернуть на место испарившееся и разлетевшееся по комнате стекло. Сил при этом пришлось затратить куда больше, чем если бы я развоплотил все стекло и воссоздал его заново.
 Потом я полез в бар Коньяка почему-то уже не хотелось Зато бутылочка мексиканского кофейного ликера показалась удачным компромиссом между желанием напиться и взбодриться. И кофе, и спирт – все в одном флаконе.
 Я повернулся и обнаружил в своем кресле Семена.
 – Все пошли на озеро, – сообщил маг.
 – Сейчас, – пообещал я, подходя. – Сей же час.
 – Бутылку поставь, – посоветовал Семен.
 – Зачем? – заинтересовался я. Но бутылку поставил.
 Семен пристально посмотрел мне в глаза. Барьеры не сработали, а подвох я заподозрил слишком поздно. Попытался отвести взгляд, но не смог.
 – Сволочь, – выдохнул я, сгибаясь в три погибели.
 – По коридору и направо! – крикнул вслед Семен. Взгляд по-прежнему буравил мне спину, вился следом незримой нитью.
 До туалета я добежал. Минут через пять подошел и мой мучитель.
 – Лучше?
 – Да, – тяжело дыша, ответил я. Привстал с колен, сунул голову в умывальник. Семен молча повернул кран, похлопал по спине:
 – Расслабься. Начали мы с народных средств, но… По телу прошла жаркая волна. Я застонал, однако возмущаться больше не стал. Отупение прошло давно, теперь из меня вылетал последний хмель.
 – Что ты делаешь? – только и спросил я.
 – Печенке твоей помогаю. Глотни водички, легче будет.
 Действительно, помогло.
 Через пять минут я вышел из туалета на своих двоих, потный, мокрый, с красным лицом, но абсолютно трезвый. И даже пытающийся качать права.
 – Ну зачем вмешался? Я хотел напиться, и налился.
 – Молодежь. – Семен укоризненно покачал головой. – Напиться он хотел! Кто же напивается коньяком? Да еще после вина, да еще с такой скоростью, поллитра за полчаса. Вот однажды мы с Сашкой Куприным решили напиться…
 – Каким еще Сашкой?
 – Ну, тем самым, писателем. Только он тогда не писал еще. Ну, так и напились же по-человечески, культурно, в дым и в драбадан, с танцами на столах, стрельбой в потолок и развратом.
 – А он что, Иной был?
 – Сашка? Нет, но человек хороший. Четверть выпили, а гимназисток шампанским споили.
 Я тяжело плюхнулся на диван. Сглотнул, взглянул на пустую бутылку
 – снова начало поташнивать.
 – И вы с четверти напились?
 – Четверть ведра, как же тут не напиться? – удивился Семен. – Напиваться можно, Антон. Если очень нужно. Только напиваться надо водкой. Коньяк, вино это все для сердца.
 – А водка для чего?
 – Для души. Если совсем уж сильно болит.
 Он смотрел на меня с легким укором, смешной маленький маг с хитроватым лицом, со своими смешными маленькими воспоминаниями о великих людях и великих битвах.
 – Я не прав, – признался я. – Спасибо, что помог.
 – Ерунда, старик. Когда-то я твоего тезку три раза за вечер протрезвлял. Ну, там надо было пить и не пьянеть, для дела.
 – Тезку? Чехова? – поразился я.
 – Нет, что ты. Это другой был Антон, из наших. Погиб он, на Дальнем Востоке, когда самураи… – Семен махнул рукой и замолчал. Потом почти ласково сказал: – Ты не торопись. Вечером все сделаем культурно. А сейчас надо ребят догонять. Идем, Антон.
 Вслед за Семеном я послушно вышел из дома. И увидел Свету. Она сидела в шезлонге, уже переодевшись, в купальнике и пестрой юбке – или куске ткани вокруг бедер.
 – Нормально? – с легким удивлением спросила она меня.
 – Вполне. Что-то шашлык не впрок пошел.
 Светлана пристально смотрела на меня. Но, видимо, кроме бурого цвета лица и мокрых волос, ничто не выдавало внезапного опьянения.
 – Тебе надо поджелудочную проверить.
 – Все нормально, – быстро сказал Семен. – Уж поверь, я тоже лечением занимался. Жарко, кислое вино, жирный шашлык – вот и все причины. Ему сейчас искупаться, а вечером по холодку мы бутылочку раздавим. Вот и все лечение.
 Света встала, подошла, сочувственно заглянула мне в глаза.
 – Может быть, посидим тут? Я сделаю крепкий чай.
 Да, наверное. Хорошо бы. Просто сидеть. Вдвоем.
 Пить чай. Говорить или молчать. Это ведь все неважно. Смотреть иногда на нее, или даже не смотреть. Слышать дыхание, или заткнуть уши. Только знать, что мы рядом. Мы вдвоем, а не дружный коллектив Ночного Дозора. И вместе потому, что этого хочется, а не по программе, намеченной Гесером.
 Неужели я и впрямь разучился улыбаться?
 Я покачал головой. И вытащил на поверхность лица трусливую, упирающуюся улыбку:
 – Пойдем. Я еще не заслуженный старпер магических войн. Пойдем, Света.
 Семен уже ушел вперед, но почему-то я понял, что он подмигнул. Одобрительно.
 Прохлады ночь не принесла, но избавила от зноя Уже часов с шести-семи компания раздробилась на маленькие кучки. Остался у озера неутомимый Игнат с Леной и, как ни странно, Ольгой. Ушли побродить по лесу Тигренок с Юлей. Остальные рассредоточились по дому и прилегающей территории.
 Мы с Семеном оккупировали большую лоджию на втором этаже. Здесь было уютно, лучше продувал ветерок и стояла совершенно неоценимая в жару плетеная мебель.
 – Номер раз, – сказал Семен, доставая из полиэтиленового пакета с рекламой йогурта «денон-кидс» бутылку водки. – «Смирновка».
 – Рекомендуешь? – спросил я с сомнением. По водке я себя специалистом не считал.
 – Я ее вторую сотню лет пью. А раньше она куда хуже была, уж поверь.
 Следом за бутылкой явились два граненых стакана, двухлитровая банка, где под закатанной жестяной крышкой томились маленькие огурчики, большой пакет с квашеной капустой.
 – А запивать?– спросил я.
 – Водку не запивают, мальчик, –покачал головой Семен. – Запивают суррогат.
 – Век живи…
 – Раньше научишься. И насчет водки не сомневайся, поселок черноголовка –моя подконтрольная территория. Там на заводе колдун один работает, мелкий, не особо пакостный. Он мне и поставляет правильный продукт.
 – Размениваешься по мелочи, – рискнул заметить я.
 – Не размениваюсь. Я ему деньги плачу. Все честно, это наши частные отношения, а не дела Дозоров.
 Семен ловким движением скрутил бутылке колпачок, разлил по полстакана. Сумка весь день простояла на веранде, но водка оставалась холодной.
 – За здоровье? – предположил я.
 – Рано. За нас.
 Отрезвил он меня днем и впрямь качественно, наверное, не только алкоголь из крови удалил, но и все продукты метаболизма. Я выпил полстакана не дрогнув, с удивлением обнаруживая, что водка может быть приятна не только зимой с мороза, но и летом после жары.
 – Ну вот. – Семен удовлетворенно крякнул, развалился поудобнее. – Надо Тигренку намекнуть, что тут кресла-качалки полезно поставить.
 Он вытащил свою жуткую «Яву», закурил. Пойман мой недовольный взгляд, сообщил:
 – Все равно буду их курить. Я патриот своей страны.
 – А я патриот своего здоровья, – буркнул я. Семен хмыкнул.
 – Вот однажды позвал меня в гости знакомый иностранец, – начал он.
 – Давно дело было? – непроизвольно подстраиваясь под стиль, спросил я.
 – Не очень, в прошлом году. А позвал затем, чтобы научиться пить по-русски. Жил он в «Пенте». Прихватил я одну случайную подружку и ее братца – тот только что с зоны вернулся, некуда было податься, и пошли мы.
 Я представил себе эту компанию и покачал головой:
 – И вас впустили?
 – Да.
 – Воспользовался магией?
 – Нет, зарубежный друг воспользовался деньгами. Водки и закуски он припас хорошо, стали мылить тридцатого апреля, а закончили второго мая. Горничных не впускали, телевизор не выключали.
 Глядя на Семена, вмятой клетчатой рубашке отечественного производства, затертых турецких джинсах и растоптанных чешских сандалиях, можно было без труда вообразить его пьющим разливное пиво из трехлитровой банки. А вот в «Пенте» он представлялся с трудом.
 – Изверги, – с чувством сказал я.
 – Нет, почему? Товарищу очень понравилось. Он сказал, что понял, в чем заключается настоящее русское пьянство.
 – И в чем же?
 – Это когда просыпаешься утром, и все вокруг серое. Небо серое, солнце серое, город серый, люди серые, мысли серые. И единственный выход – снова выпить. Тогда легче. Тогда возвращаются краски.
 – Интересный попался иностранец.
 – Не говори!
 Семен снова наполнил стаканы, теперь – чуть поменьше. Подумал и вдруг налил их до краев.
 – Давай выпьем, старик. Выпьем за то, чтобы нам не обязательно приходилось пить, чтобы увидеть небо – голубым, солнце – желтым, город
 – цветным. Давай за это. Мы с тобой ходим в сумрак и видим, что мир с изнанки не такой, как кажется остальным. Но ведь, наверное, есть не только эта изнанка. За яркие краски!
 В полном обалдении я выпил полстакана.
 – Не сачкуй, пацан, – прежним тоном сказал Семен.
 Я допил. Заел горстью хрустящей, кисло-сладкой капусты. Спросил:
 – Семен, почему ты так себя ведешь? Зачем тебе этот эпатаж, этот имидж?
 – Слова больно умные, не пойму.
 – Все-таки?
 – Так легче, Антошка. Каждый как может бережется. Я – так.
 – Что мне делать, Семен? – спросил я. Без всяких объяснений.
 – Делай то, что должен.
 – А если я не хочу делать то, что должен? Если наша светлая-пресветлая правда, наше честное дозорное слово и наши замечательные благие намерения встают поперек горла?
 – Ты одно пойми, Антон, – маг захрустел огурчиком. – Давно бы пора тебя понять, но засиделся ты у своих железяк. Наша правда, какая бы большая и Светлая она ни была, состоит из множества маленьких правдочек. И пусть у Гесера сто пядей во лбу, и опыт такой, что, не дай Бог, приснится. Но вдобавок у него еще магически залеченный геморрой, эдипов комплекс и привычка перелицовывать старые удачные схемы на новый лад. Это все к примеру, я его тараканов не ловил, начальство все-таки.
 Он достал новую сигарету, и на этот раз я не рискнул возражать.
 – Антон, дело ведь в чем. Ты парень молодой, пришел в Дозор и обрадовался. Наконец-то весь мир поделился на черное и белое! Сбылась мечта человечества, стало ясно, кто хороший, а кто плохой. Так вот, пойми. Не так это. Не так. Когда-то мы все были едины. И Темные, и Светлые. Сидели у костров в пещере, глядели сквозь сумрак, на каком пастбище поближе мамонт пасется, с песнями и плясками искры из пальцев пускали, а файерболами чужие племена поджаривали. И было, для полной наглядности примера, два брата – Иных. Тот, что первым в сумрак вошел, может быть. он тогда сытый был, а может быть. полюбил в первый раз. А второй – наоборот. Живот болел от зеленого бамбука, женщина отвергла под предлогом головной боли и усталости от скобления шкур. Так и пошло. Один на мамонта наведет и доволен. Другой кусок от хобота требует и дочку вождя в придачу. Так и разделились мы на Темных и Светлых, на добрых и злых. Азбука, да? Мы так маленьких детишек-Иных учим? Только кто тебе сказал, старина, что все это остановилось?
 Семен резко, так, что хрустнуло кресло, подался ко мне:
 – Было оно, есть и будет. Всегда, Антошка. Конца-то нет. Сейчас мы того, кто сорвется и пойдет сквозь толпу, добро без разрешения творя, развоплощаем. В сумрак его, нарушителя равновесия, психопата и истерика, в сумрак. А что завтра будет? Через сто лет, через тысячу? Кто заглянет? Ты, я, Гесер?
 – Так что тогда?
 – Есть твоя правда, Антон? Скажи, есть? Ты в ней уверен? Тогда в нес и верь, а не в мою, не в Гесера. Верь и борись. Если духа хватит. Если сердце не екнет. Темная свобода, она ведь не тем плоха, что свобода от других. Это, опять же, для детей объяснение. Темная свобода
 – в первую очередь от себя свобода, от своей совести и души. Почувствуешь, что ничего в груди не болит, тогда кричи караул. Правда, поздно уже будет.
 Он замолчал, полез в пакет, извлек еще одну бутылку водки. Вздохнул:
 – Вторая. Ведь не напьемся мы, чувствую. Не получится. А насчет Ольги, и ее слов…
 Как он ухитряется все и всегда слышать?
 – Она не тому завидует, что ею несделанное может Светлана совершить. Не тому, что у Светки впереди все, а у Ольги, если уж откровенно, позади. Она завидует, что ты есть рядом и хотел бы любимую остановить. Пусть даже и не можешь ничего сделать. Гесер мог, но не хотел. Ты не можешь, но хочешь. В итоге. может быть, и нет никакой разницы. А что-то все равно цепляет. Душу рвет, сколько бы ей лет ни было.
 – Ты знаешь, к чему готовят Светлану?
 – Да, – Семен расплескал по стаканам водку.
 – К чему?
 – Я не могу ответить. Я подписку дал. Что мог – сказал.
 – Семен…
 – Говорю же – подписку дал. Снять рубашку, чтобы знак карающего огня на спине увидел? Ляпну чего – сгорю вместе с этим креслицем, пепел в сигаретную пачку уместится. Так что прости, Антон. Не пытай.
 – Спасибо, – сказал я. – Давай выпьем. Вдруг получится напиться. Мне надо.
 – Вижу, – согласился Семен. – Приступаем.




 Глава 3


 Проснулся я очень рано. Тишина стояла, живая дачная тишина, с шорохом ветерка, к утру наконец-то прохладного. Только меня это не радовало. Постель была мокрая от пота, а голова раскалывалась. На соседней кровати – нам отвели комнату на троих – монотонно похрапывал Семен. Прямо на полу, завернувшись в одеяло, спал Толик: от предложенного гамака он отказался, сказав, что разболелась травмированная при какой-то заварушке в семьдесят шестом году спина и ему лучше поспать на жестком, Обхватив затылок ладонями, чтобы не развалился при резком движении, я сел на кровати. Взглянул на тумбочку, с удивлением обнаружил там две таблетки аспирина и бутылку «Боржоми». Кто же эта добрая душа? Выпили мы вчера три бутылки на двоих. Потом подошел Толик. Потом еще кто-то, и принесли вина. Но вино я не пил. Хватило остатков ума.
 Запив аспирин половиной бутылки минералки, я некоторое время тупо сидел, ожидая действия лекарства. Боль не проходила. Кажется, не вытерплю.
 – Семен, – хрипло позвал я. – Семен!
 Маг открыл один глаз. Выглядел он вполне прилично. Будто и не пил куда больше меня. Вот что значат лишние столетия опыта.
 – Голова, сними…
 – Топора нет под рукой, – буркнул маг.
 – Да иди ты, – простонал я. – Боль сними!
 – Антон, мы пили добровольно? Никто нас не принуждал? Удовольствие получали?
 Он перевернулся на другой бок.
 Я понял, что от Семена мне помощи не добиться. И в общем-то он был прав, вот только терпеть я больше не мог. Нашарив ногами кроссовки, переступив через спящего Толика, я выбрался из комнаты.
 Комнат для гостей было две, но в другой дверь оказалась заперта. Зато в конце коридора, в сильно хозяйки – открыта. Вспомнив слова Тигренка о способностях к целительству, я без колебаний рванулся туда.
 Нет, похоже, сегодня все ополчилось против меня. Не было ее там. Игната с Леной, против моих подозрений, тоже не оказалось. Ночевала Тигренок с Юлей. Девочка спала, по детски свесив руку и ногу с кровати.
 Мне сейчас было все равно, у кого просить помощи. Я осторожно подошел, присел рядом с широченной кроватью, шепотом позвал:
 – Юля, Юленька…
 Девочка открыла глаза, поморгала. И сочувственно спросила:
 – Похмелье?
 – Да, – кивнуть я не решился, в голове как раз взорвали маленькую гранату.
 – Угу!
 Она закрыла глаза и, по-моему, даже задремала снова, при этом обняв меня за шею. Несколько секунд ничего не происходило, потом боль стала стремительно отступать. Будто в затылке открыли потайной краник и стали выпускать скопившуюся бурлящую отраву.
 – Спасибо, – только и прошептал я, – Юленька, спасибо.
 – Не пей так много, ты же не умеешь, – пробормотала девочка и засопела, ровно, будто переключилась мгновенно от работы на сон. Так умеют только дети и компьютеры.
 Я встал, с восторгом ощущая, что мир обрел краски. Семен, конечно, прав. Надо нести ответственность. Но иногда на это просто нет сил, совершенно нет. Оглядел комнату. Спальня вся была в бежевых тонах, даже наклонное окно чуть тонировано, музыкальный центр – золотистый, ковер на полу – пушистый, светло-коричневый.
 В общем-то, нехорошо. Сюда меня не звали. Я тихонько пошел к двери и, уже когда выходил. услышал голос Юли:
 – «Сникерс» мне купишь, ладно?
 – Два, – согласился я.
 Можно было пойти досыпать, но с постелью были связаны достаточно неприятные воспоминания. Будто стоит лечь – и притаившаяся в подушке боль набросится вновь. Я только заглянул в комнату, подхватил джинсы и рубашку, стоя, на пороге оделся.
 Ну неужели все спят? Тигренок вон где-то бродит, а кто-то наверняка за беседой и бутылочкой засиделся до утра.
 На втором этаже был еще маленький холл, там я обнаружил Данилу и Настю из научного отдела, мирно спящих на диванчике, и поспешно ретировался. Покачал головой: у Данилы была очень милая, симпатичная жена, а у Насти – пожилой и безумно влюбленный в нее муж.
 Правда, они были только люди.
 А мы – Иные, волонтеры Света. Что ж тут поделать, у нас и мораль иная. Как на фронте, с военно-полевыми романами и медсестричками, утешающими офицерской и рядовой состав не только на госпитальной койке. На войне слишком остро чувствуешь вкус жизни.
 Еще здесь была библиотека. Там я обнаружил Гарика и Фарида. Вот они – точно вели беседу всю ночь, за бутылочкой, и не за одной. И заснули прямо в креслах, видимо, совсем недавно: перед Фаридом на столе еще чуть дымилась трубка. На полу валялись стопки вытащенных из стеллажей книг. О чем-то они долго спорили, призывая в союзники писателей и поэтов, философов и историков…
 Я пошел вниз по деревянной винтовой лестнице.
 Ну кто-нибудь найдется разделить со мной это тихое мирное утро?
 В гостиной тоже все спали. Заглянув на кухню, я не обнаружил там никого, кроме забившегося в угол пса.
 – Ожил? – спросил я Терьер оскалил клыки и жалобно заскулил.
 – Ну а кто тебя просил вчера воевать? – я присел перед собакой. Взял со стола кусок колбасы, воспитанный пес, сам не рискнул. – Бери.
 Пасть щелкнула над ладонью, сметая колбасу.
 – Будь добрым, и к тебе – по доброму! – объяснил я. – И не жмись по углам.
 Нет, ну все-таки кто-нибудь бодрствующий найдется?
 Я взял и себе кусочек колбасы. Прожевывая, прошел через гостиную и заглянул в кабинет.
 И тут спали.
 Угловой диванчик, даже разложенный, был узким.
 Поэтому лежали они тесно. Игнат посередине, раскинув мускулистые руки и сладко улыбаясь. Лена прижималась к нему с левого бока, одной рукой вцепившись в его густую светлую шевелюру, другую закинув через его грудь на вторую партнершу нашего донжуана. Светлана зарылась Игнату лицом куда-то под бритую подмышку, руки ее тянулись под полусброшенное одеяло.
 Я очень аккуратно и тихо закрыл дверь.
 Ресторанчик был уютный. «Морской волк», как и намекало название, славился рыбными блюдами и симпатичным корабельным интерьером. К тому же – совсем рядом с метро. А для хиленького среднего класса, готового иногда гульнуть в ресторане, но экономящего на такси, это был фактор немаловажный.
 Этот посетитель приехал на машине, старенькой, но вполне приличной «шестерке». Наметанному взгляду официантов он, впрочем, показался куда более платежеспособным, чем его машина. То спокойствие, с которым мужчина поглощал дорогую датскую водку, не интересуясь ни ценой, ни возможными проблемами с ГАИ, только укрепляло это мнение.
 Когда официант принес заказанную осетрину, мужчина на миг поднял на него глаза. Раньше сидел, водя зубочисткой по скатерти, а временами застывал, глядя на пламя стеклянной масляной лампы, а тут вдруг посмотрел.
 Официант никому не стал рассказывать о том, что почудилось на миг. Показалось будто заглянул в два сверкающих колодца. Ослепительных до той меры, когда Свет обжигает и неотличим от Тьмы.
 – Спасибо, – сказал посетитель.
 Официант ушел, борясь с желанием убыстрить шаг. Повторяя про себя: это только отблески лампы в уютном полумраке ресторана. Только отблески света во тьме неудачно легли на глаза.
 Борис Игнатьевич продолжал сидеть, ломая зубочистки. Осетрина остыла, водка в хрустальном графинчике нагрелась. За перегородкой из толстых канатов, штурвалов и поддельной парусины большая компания справляла чей-то день рождения, сыпала поздравлениями, ругала жару, налоги и каких-то «неправильных» бандитов.
 Гесер, шеф московского отделения Ночного Дозора, ждал.
 Те собаки, что остались во дворе, шарахнулись при моем появлении. Тяжело им дался фриз, тяжело. Тело подчиняется, не вдохнуть и не залаять, слюна застыла во рту, воздух давит тяжелой ладонью горячечного больного.
 А душа живет.
 Тяжело пришлось собачкам.
 Ворота были полуоткрыты, я вышел, постоял, не совсем понимая, куда иду и что собираюсь делать. Не все ли равно?
 Обиды не было. Даже боли не было. Мы ни разу не были с ней близки. Более того, я сам старательно ставил барьеры. Я ведь не живу минутой, мне нужно все, сразу и навсегда.
 Нашарив на поясе дискмен, я включил случайный выбор. Он у меня всегда удачный. Может быть, потому что я, подобно Тигренку, давным-давно управляю нехитрой электроникой, сам того не замечая?
 Кто виноват, что ты устал ?
 Что не нашел, чего так ждал?
 Все потерял, что так искал, Поднялся в небо – и упал ?
 И чья вина, что день за днем Уходит жизнь чужим путем, И одиноким стал твой дом, И пусто за твоим окном, И меркнет свет, и молкнут звуки, И новой муки ищут руки, И если боль твоя стихает – Значит, будет новая беда.
 Я сам этого хотел. Сам добивался. И теперь не на кого пенять. Вместо того чтобы рассуждать весь вчерашний вечер с Семеном о сложностях мирового противостояния Добра и Зла, надо было остаться со Светой. Чем смотреть волком на Гесера и Ольгу с их лукавой правдой – отстаивать свою. И не думать, никогда не думать о том, что победить невозможно.
 Стоит так подумать – и ты уже проиграл.
 Кто виноват, скажи-ка, брат, Один женит, другой богат, Один смешон, другой влюблен, Один дурак, другой твой враг.
 И чья вина, что там и тут Друг друга ждут и тем живут, Но скучен день, и ночь пуста, Забиты теплые места, И меркнет свет, и молкнут звуки, И новой муки ищут руки, И если боль твоя стихает – Значит, будет новая беда.
 Кто виноват, и в чем секрет, Что горя нет и счастья нет, Без поражений нет побед, И равен счет удач и бед.
 И чья вина, что ты один, И жизнь одна, и так длинна, И так скучна, а ты все ждешь, Что ты когда-нибудь умрешь.
 – Вот уж нет, – прошептал я, стаскивая наушники. – Не дождетесь.
 Нас так долго учили – отдавать и ничего не брать взамен. Жертвовать собой ради других. Каждый шаг – как на пулеметы, каждый взгляд – благороден и мудр, ни одной пустой мысли, ни одного греховного помысла. Ведь мы – Иные. Мы встали над толпой, развернули свои безупречно чистые знамена, надраили хромовые сапоги, натянули белые перчатки. О, да, в своем тихеньком мирке мы позволяем себе все что угодно.
 Любому поступку найдется оправдание, честное и возвышенное. Уникальный номер: впервые на арене мы – в белом, а все вокруг – в дерьме.
 – Надоело!
 Горячее сердце, чистые руки, холодная голова… Не случайно же во время революции и гражданской войны Светлые почти в полном составе прибились к ЧК? А те, кто не прибился, большей частью сгинули. От рук Темных, а еще больше от рук тех, кого защищали. От человеческих рук. От человеческой глупости, подлости, трусости, ханжества, зависти. Горячее сердце, чистые руки. Голова пусть остается холодной. Иначе нельзя. А вот с остальным не согласен. Пусть сердце будет чистым, а руки горячими. Мне так больше нравится!
 – Не хочу вас защищать, – сказал я в тишину лесного утра. – Не хочу! Детей и женщин, стариков и юродивых – никого, живите, как вам хочется. Получайте то, чего достойны! Бегайте от вампиров, поклоняйтесь Темным магам, целуйте козла под хвост! Если заслужили – получайте! Если моя любовь меньше, чем ваша счастливая жизнь, я не хочу вам счастья!
 Они могут и должны стать лучше, они наши корни, они наше будущее, они наши подопечные. Маленькие и большие люди, дворники и президенты, преступники и полицейские. В них теплится Свет, что может разгореться животворящим теплом или смертоносным пламенем…
 Не верю!
 Я видел нас всех. Дворников и президентов, бандитов и ментов. Видел, как матери избивают сыновей, а отцы насилуют дочерей. Видел, как сыновья выгоняют матерей из дома, а дочери подсыпают отцам мышьяк. Видел, как, едва закрывая за гостями дверь, не прекращающий улыбаться муж бьет по лицу беременную жену. Видел, как, закрывая дверь за пьяненьким мужем, выбежавшим в магазин за добавкой, жена обнимает и жадно целует его лучшего друга. Это очень просто видеть. Надо лишь уметь смотреть. Потому нас и учат раньше, чем учить смотреть сквозь сумрак, – нас учат не смотреть.
 Но мы все равно смотрим.
 Они слабые, они мало живут, они всего боятся. Их нельзя презирать и преступно ненавидеть. Их можно только любить, жалеть и оберегать. Это наша работа и долг. Мы – Дозор.
 Не верю!
 Никого не заставишь совершить подлость. В грязь нельзя столкнуть, в грязь ступают лишь сами. Какой бы ни была жизнь вокруг, оправданий нет и не предвидится. Но оправдания ищут и находят. Всех людей так учили, и все они оказались прилежными учениками.
 А мы, наверное, лишь лучшие из лучших.
 Да, наверное, да, конечно, были, есть и будут те, кто не стал Иным, но ухитрился остаться Человеком. Вот только их мало, так мало. А может быть, просто, мы боимся посмотреть на них пристальнее? Боимся увидеть то, что может открыться?
 – Ради вас – жить? – спросил я. Лес молчал, он был заранее согласен с любыми моими словами.
 Почему мы должны жертвовать всем? Собой и теми, кого любим?
 Ради тех, кто никогда не узнает и никогда не оценит? А если даже узнает, единственное, что мы заслужим – удивленное покачивание головы и возглас: «Лохи!»
 Может быть, стоит однажды показать человечеству, что это такое – Иные? Что может один-единственный Иной, не скованный Договором и вырвавшийся из-под контроля Дозоров?
 Я даже улыбнулся, представив себе всю картину. Картину в общем, а не себя в ней: меня-то остановят быстро. Как любого великого мага или великую волшебницу, что решат нарушить Договор и откроют перед миром мир Иных.
 То-то будет шума!
 Никакие инопланетяне, высадившиеся в Кремле и Белом Доме одновременно, такого не натворят.
 Нет, конечно.
 Не мой это путь.
 И, в первую очередь, потому что не нужна мне власть над миром или всеобщий переполох.
 Я одного хочу: чтобы женщину, которую люблю, не заставляли жертвовать собой. Потому что путь Великих – это именно жертва. Те чудовищные силы, которые они обретают, меняют их без остатка.
 Мы все – не совсем люди. Но мы хотя бы помним, что были людьми. И можем еще радоваться и грустить. любить и ненавидеть. Великие маги и волшебницы уходят за пределы человеческих эмоций. Наверное, они испытывают какие-то свои, вот только нам их не понять. Даже Гесер, маг вне классификации, не Великий. Ольга так и не смогла стать Великой.
 Что-то они напортачили. Не вытянули грандиозную операцию по борьбе с Тьмой.
 И теперь готовы кинуть в прорыв новую кандидатку.
 Ради людей, которым плевать на Свет и Тьму.
 Ее прогоняют по всем кругам, что положено пройти Иному. Ее уже подняли до третьей ступени по силе, теперь подтягивают вслед сознание. В очень-очень быстром темпе.
 Наверняка в этой бешенной гонке к неведомой цели есть место и мне. Гесер использует все, что только подворачивается под руку, включая меня. Что бы я ни делал: охотился на вампиров, гонялся за Дикарем, в облике Ольги общался со Светой, – все это играло лишь на шефа.
 Что бы я ни сделал сейчас – это тоже предусмотрено, наверняка.
 Единственная надежда, что даже Гесеру не дано предугадать все.
 Что я найду тот единственный поступок, который сломает его план. Великий план сил Света.
 И при этом не принесет Зла. Потому что тогда меня ждет сумрак.
 А Светлану, все равно, – великое служение.
 Я поймал себя на том, что стою, прижимаясь лицом к стволу тощей сосенки. Стою и молочу кулаком по дереву. То ли в ярости, то ли в горе. Остановил руку, уже исцарапанную в кровь. Но звук не прекратился. Он шел из леса, с самой границы магического барьера. Такие же ритмичные удары, нервная дробь.
 Пригибаясь, будто недоигравший в войну пэйнтболист, я побежал между деревьями. В общем-то, я догадывался, что увижу.
 На маленькой полянке прыгал тигр. Тигрица, точнее.
 Черно-оранжевая шкура лоснилась в лучах восходящего солнца. Тигрица не видела меня, она никого и ничего сейчас не замечена. Носилась между деревья ми, и острые кинжалы когтей рвали кору. Белые шрамы вскипали на соснах. Иногда тигрица замирала, вставала на задние лапы и принималась рвать стволы когтями.
 Я медленно двинулся назад.
 Каждый из нас отдыхает, как может. Каждый из нас ведет борьбу не только с Тьмой, но и со Светом. Потому что тот порой ослепляет.
 Только не надо нас жалеть: мы очень, очень гордые. Солдаты мировой войны Добра и Зла, вечные волонтеры.




 Глава 4


 Парень вошел в ресторан так уверенно, будто каждый день заходил сюда завтракать. Но это было не так.
 Он сразу направился к столику, за которым сидел невысокий смуглый мужчина, как будто они давно были знакомы. Впрочем, это тоже не было правдой.
 На последнем шаге он плавно опустился на колени. Не рухнул, не бросился ниц – опустился спокойно, не теряя достоинства и не сгибая спины.
 Официант, проходивший мимо, сглотнул и отвернулся. Он повидал всякое, а не только такие мелочи, как мафиозную шестерку, раболепствующую перед боссом. Правда парень не походил на шестерку, а мужчина на босса.
 И неприятности, запах которых он почувствовал, грозили быть посерьезнее, чем бандитская разборка. Он не знал, что именно произойдет, но ощутил, потому что сам был Иным, хотя и неинициированным.
 Впрочем, через мгновение он начисто забыл об увиденной сцене. Что-то смутно давило ему на сердце, но что – он уже не помнил.
 – Встань, Алишер, – тихо сказал Гесер. – Встань У нас это не принято.
 Парень поднялся с колен я сел напротив главы Ночного Дозора. Кивнул:
 – У нас – тоже. Теперь не принято. Но отец просил упасть пред тобой на колени, Гесер. Он был старых правил. Он стал бы на колени. Но он уже не сможет
 – Ты знаешь, как он погиб?
 – Да. Я видел его глазами, слышал его ушами, страдал его болью.
 – Дай и мне его боль, Алишер, сын девоны и человеческой женщины.
 – Прими то, что просишь, Гесер, искоренитель Зла, равный богам, которых нет.
 Они посмотрели друг другу в глаза. Потом Гесер кивнул.
 – Я знаю убийц. Твой отец будет отомщен.
 – Это должен сделать я.
 – Нет. Ты не сможешь и ты не в праве. Вы приехали в Москву нелегально.
 – Возьми меня в свой Дозор, Гесер.
 Шеф Ночного Дозора покачал головой.
 – Я был лучшим в Самарканде, Гесер, – парень пристально посмотрел на него. – Не улыбайся, я знаю, что здесь стану последним. Возьми меня в Дозор. Учеником учеников. Цепным псом. Памятью отца прошу – возьми меня в Дозор.
 – Ты просишь слишком много, Алишер. Ты просишь, чтобы я подарил тебе твою смерть.
 – Я уже умирал, Гесер. Когда у отца выпили душу – я умер вместе с ним. Я шел, улыбаясь, а он отвлекал Темных. Я спустился в метро, а его прах топтали ногами. Гесер, я прошу по праву.
 Гесер кивнул.
 – Да будет так. Ты в моем Дозоре, Алишер.
 На лице юноши не отразилось никаких эмоций. Он кивнул и на мгновение прижал ладонь к груди.
 – Где то, что вы везли, Алишер?
 – Со мной, господин.
 Гесер молча протянул через стол руку.
 Алишер расстегнул сумочку на поясе. Достал, очень бережно, маленький прямоугольный сверток из грубой ткани.
 – Прими ее, Гесер, сними с меня долг.
 Ладонь Гесера накрыла ладонь юноши, пальцы сомкнулись. Через миг, когда он убрал руку, в ней уже ничего не было.
 – Твое служение окончено, Алишер. Теперь мы просто отдохнем. Будем есть, пить и вспоминать твоего отца. Я расскажу тебе все, что смогу вспомнить.
 Алишер кивнул. Непонятно было, приятны ему слова Гесера или он просто подчиняется любым его желаниям.
 – У нас будет полчаса, – мимоходом заметил Гесер. – Потом сюда придут Темные. Они все-таки взяли твой след. Слишком поздно, но взяли.
 – Будет бой, господин?
 – Не знаю, – Гесер пожал плечами. – Какая разница? Завулон далеко. Остальные мне не страшны.
 – Будет бой, – задумчиво сказал Алишер. Обвел взглядом зал.
 – Разгони всех посетителей, – посоветовал Гесер. – Мягко, неназойливо. Я хочу увидеть твою технику. А потом будем отдыхать и ждать гостей.
 К одиннадцати народ стал просыпаться.
 Я ждал на террасе, разлегшись в шезлонге, вытянув ноги, временами посасывая джин-тоник из высокого стакана. Мне было хорошо – сладкой болью мазохиста. Когда кто-то появлялся из дверей, я приветствовал их дружелюбным взмахом руки и маленькой радугой, срывающейся в небес растопыренных пальцев. Забава была детская, и все улыбались. Позевывающая Юля увидев такое приветствие, взвизгнула и запустила ответную радугу. Минуты две мы соревновались, потом сообразили дугу на двоих, довольно большую, уходящую в лес. Юля сообщила, что пойдет искать горшочек с золотом, и гордо зашагала под разноцветной аркой. Один из терьеров послушно бежал у ее ног.
 Я ждал.
 Первой из тех, кого я ждал, вышла Лена. Веселая бодрая, в одном купальнике. Увидев меня, на миг смутилась, но тут же кивнула и побежала к воротам. Приятно было смотреть, как она двигается: стройная, пластичная, полная жизни. Сейчас окунется к прохладную поду, порезвится в одиночестве и с проснувшимся аппетитом вернется завтракать.
 Следом появился Игнат. В купальных трусах и резиновых шлепанцах.
 – Привет, Антон! – радостно крикнул он. Подошел, подтянул соседний шезлонг, плюхнулся в него. – Как настроение?
 – Боевое! – приподняв стакан, сообщил я.
 – Молодец, – Игнат поискал взглядом бутылки, не нашел, потянулся губами к трубочке и по-свойски глотнул из моего стакана. – Слишком слабый, мешаешь.
 – Я вчера уже накушался.
 – Это верно, тогда поберегись, – посоветовал Игнат. – А мы вчера весь вечер шампанское хлестали. Потом еще ночью коньяком добавили. Боялся, голова разболится, но ничего. Обошлось.
 На него даже обижаться нельзя было.
 – Игнат, ты кем в детстве хотел стать? –спросил я.
 – Санитаром.
 – Чего?
 – Ну, мне сказали, что медсестрами мальчики не работают, а я хотел людей лечить. Я и решил, что вырасту – буду санитаром.
 – Здорово, – восхитился я. – А почему не врачом?
 – Ответственность слишком большая, – самокритично признал Игнат. – И учиться надо слишком долго.
 – Стал?
 – Да. На скорой помощи ездил, в психиатрической бригаде. Со мной все врачи любили работать.
 – Почему?
 – Во-первых, я очень обаятельный, – объяснил Игнат, с тем же простодушием нахваливая себя.– Я могу и с мужчиной, и с женщиной так поговорить, что они успокоятся и сами согласятся в больницу ехать. А во-вторых, я видел, когда человек на самом деле больной, а когда видит невидимое. Иногда можно было по шептаться, объяснить, что все нормально и никаких уколов не требуется.
 – Медицина многое потеряла.
 – Да. – Игнат вздохнул. – Но шеф меня убедил, что в Дозоре я больше пользы принесу. Ведь так?
 – Наверное.
 – Скучно стало, – задумчиво произнес Игнат. – Тебе не скучно? Я уже на работу хочу.
 – Я тоже, пожалуй. Игнат, а у тебя хобби есть? Вот помимо работы.
 – А что ты меня пытаешь? – удивился маг..
 – Интересно. Или это секрет?
 – Какие у нас секреты? – Игнат пожал плечами. – Я бабочек собираю. У меня одна из лучших коллекций в мире. Две комнаты занимает.
 – Достойно, – согласился я.
 – Заходи как-нибудь, посмотришь, – предложил Игнат. – Со Светой заходите, она говорит, ей тоже бабочки нравятся.
 Я смеялся так долго, что даже его проняло. Игнат поднялся, неуверенно улыбаясь, пробормотал:
 – Пойду помогу завтрак готовить.
 – Удачи, – только и выдавил я. Но все-таки не удержался и, когда наш светоносный ловелас подошел к двери, еще раз окликнул его: – Слушай, шеф не зря о Светке беспокоится?
 Игнат картинным жестом подпер подбородок.
 Подумал:
 – Ты знаешь, не зря. Она действительно напряженная какая-то, все никак не расслабится. А ей ведь предстоят великие дела, не то что нам.
 – Но ты старался?
 – Спрашиваешь! – обиделся Игнат. – Вы заходите, честное слово, рад буду видеть!
 Джин стал теплым, лед в стакане растаял. На трубочке остался легкий отпечаток губной помады. Я покачал головой и отставил стакан.
 Гесер, ты не можешь предусмотреть все.
 Но чтобы сразиться с тобой не в магическом поединке, конечно, об этом и думать смешно, сразиться на единственно доступном поле из слов и поступков, я должен знать, чего ты хочешь. Должен знать расклад карт в колоде. И то, что у тебя на руках.
 Кто в игре?
 Гесер – организатор и вдохновитель. Ольга – его любовница, проштрафившаяся волшебница, консультант. Светлана – старательно пестуемый исполнитель. Я одно из орудий ее воспитания. Игната, Тигренка, Семена, всех остальных Светлых можно в расчет не брать. Это тоже орудия, но второго плана. И рассчитывать на них я не могу.
 Темные?
 Разумеется, они участвуют, но не в явном виде. И Завулон, и все его подручные обеспокоены появлением в нашем лагере Светланы. Но впрямую они ничего сделать не могут. Либо пакостить исподтишка, либо готовить сокрушительный удар, который поставит Дозоры на грань войны.
 Что еще?
 Инквизиция?
 Я побарабанил пальцами по подлокотнику шезлонга. Инквизиция. Структура над Дозорами. Она рассматривает спорные случаи, наказывает оступившихся – с любой стороны. Она бдит. Собирает данные о каждом из нас. Но ее вмешательство редчайший случай, да и сила ее – скорее в скрытности, чем в боевой мощи. Когда Инквизиция рассматривает дело о достаточно могучем маге, она привлекает боевиков со стороны Дозоров.
 И все-таки Инквизиция замешана. Я шефа знаю. Он из всего извлекает по меньшей мере две-три выгоды. И недавняя история с Максимом, диким Иным, Светлым, ушедшим работать в Инквизицию, тому пример. Шеф натаскал в этом деле Светлану, дал ей уроки самоконтроля и интриги, но попутно выявил нового Инквизитора.
 Знать бы, к чему готовят Светлану!
 Пока я иду в темноте. И что самое страшное – удаляюсь от Света.
 Я надел наушники, закрыл глаза.
 В эту ночь дивным цветом распустится папоротник, В это ночь домовые вернутся домой.
 Тучи с севера, ветер с запада, Значит, скоро колдунья махнет мне рукой.
 Я живу в ожидании чуда, как маузер в кобуре, Словно я паук в паутине, Словно дерево в пустыне, Словно черная лиса в норе.
 Я рискую. Я очень рискую. Великие волшебники идут по своим, но даже они не рискуют идти против своих. Одиночки не выживают.
 Я бежал сквозь подзорные трубы от испуганных глаз детей, Я хотел переспать с русалкой, но не знал, как быть с ней, Я хотел обернуться трамваем и въехать в твое окно, Ветер дует с окраин, нам уже все равно, Ветер дует с окраин, а нам уже все равно.
 Будь моей тенью, скрипучей ступенью, цветным воскресеньем, грибным дождем.
 Будь моим богом, березовым соком, электрическим током, кривым ружьем.
 Я был свидетель тому, что ты ветер, ты дуешь в лицо мне, а я смеюсь, Я не хочу расставаться с тобою без боя, покуда тебе я снюсь.
 Будь моей тенью…
 Рука легла на мое плечо.
 – Доброе утро. Света, – сказал я и открыл глаза. Она была в шортах и купальнике. Волосы влажные, аккуратно уложены. Наверное, душ приняла. А я, свинья, даже не подумал.
 – Как ты после вчерашнего? – полюбопытствовала она.
 – Нормально. А ты?
 – Ничего, – она отвернулась.
 Я ждал. В наушниках наигрывал «Сплин»,
 – Чего ты от меня ждал? – резко спросила Света. – Я нормальная, здоровая, молодая женщина. У меня с зимы мужика не было. Понимаю, ты вбил себе в голову, что Гесер нас свел, как лошадей на случку, вот и уперся.
 – Ничего я не ждал.
 – Тогда извини за неожиданность!
 – Ты почувствовала мой след в комнате? Когда проснулась?
 – Да, – Светлана с трудом вытянула из узкого кармана пачку сигарет, закурила. – Я устала. Пусть я только учусь, а не работаю, но устала. И приехала сюда отдыхать.
 – Ты ведь сама заговорила о наигранном веселье…
 – А ты и рад был подхватить!
 – Верно, – согласился я.
 – А потом пошел жрать водку и строить заговоры.
 – Какие еще заговоры?
 – Против Гесера. И против меня, между прочим. Смешно! Даже я почувствовала! Не считай себя великим магом, который…
 Она осеклась. Но слишком поздно.
 – Я не великий маг, – сказал я. – Третья ступень. Может быть, вторая. Не дальше. У каждого свои рамки, которые не переступить, даже если тысячу лет проживешь.
 – Извини, я не хотела тебя обидеть, – растерянно сказала Света. Опустила руку с сигаретой.
 – Брось. Мне не на что обижаться. Знаешь, почему Темные так часто образуют семьи, а мы предпочитаем искать жен и мужей среди людей? Темные легче переносят неравенство и непрерывную конкуренцию,
 – Человек и Иной – это еще большее неравенство.
 – Это уже не считается. Мы – два разных вида. Тут ничего не считается.
 – Я хочу, чтобы ты знал – Светлана глубоко затянулась. – Я не собиралась заводить дело так далеко. Ждала, что ты спустишься, увидишь, приревнуешь.
 – Извини, я же не знал, что должен ревновать, – искренне покаялся я.
 – А потом как-то все закрутилось. Я уже не могла остановиться.
 – Да все я понимаю, Света. Все нормально.
 Она растерянно посмотрела на меня:
 – Нормально?
 – Конечно. С кем не бывает. Дозор – одна большая и крепкая семья. Со всеми вытекающими последствиями.
 – Какая ты скотина, – выдохнула Светлана. – Антон, ты бы посмотрел сейчас на себя со стороны! Как ты еще оказался с нашей стороны!
 – Света, ты же пришла мириться? – удивленно спросил я. – Так вот, я мирюсь. Все нормально. Ничего не считается. Это жизнь, и в ней всякое бывает.
 Она вскочила, секунду буравила меня ледяным взглядом. Я часто и растерянно моргал.
 – Идиот, – выпалила Светлана и пошла в дом.
 Так чего ты ждала? Обиды, обвинений, грусти? Впрочем, это не важно. Чего ждал Гесер? Что изменится, если я выйду из роли невезучего возлюбленного Светы? Это место займет кто-то другой? Или ей уже пора остаться одной – одной наедине с великой судьбой? Цель. Я должен знать цель Гесера.
 Рывком поднявшись с шезлонга, я вошел в дом. И сразу же увидел Ольгу. В гостиной она была одна. Стояла перед раскрытыми витринами с мечами, держала на вытянутых руках длинный узкий клинок. Смотрела на него, нет, так не смотрят на антикварную игрушку. Тигренок, наверное, тоже смотрит на свои мечи похожим взглядом. Но для нее эта любовь к старому оружию абстрактная. Для Ольги – нет.
 Когда Гесер переехал жить и работать в Россию, из-за нее, между прочим, такие мечи еще могли быть в ходу.
 Восемьдесят лет назад, когда Ольгу лишили всех прав, воевали уже иначе.
 Бывшая Великая волшебница. Бывшая Великая цель. Восемьдесят лет.
 – А ведь как задумано было, – сказал я.
 Ольга вздрогнула и обернулась.
 – Самим Тьму не победить. Надо, чтобы людишки просветлели. Стали добрыми и ласковыми, трудолюбивыми и умными. Чтобы каждый Иной, кроме Света, ничего не видел. Какая цель, как долго круги шли, когда она в крови утонула.
 – Ты все-таки выяснил, – сказала Ольга. – Или догадался?
 – Догадался.
 – Хорошо. Что дальше?
 – В чем ты прокололась, Ольга?
 – Я пошла на компромисс. Маленький компромисс с Тьмой. И в итоге мы проиграли.
 – Мы ли? Мы всегда уцелеем. Подладимся, подстроимся, вживемся. И будем вести прежнюю борьбу. Проигрывают только люди.
 – Отступления неизбежны, – Ольга легко перехватила двуручник одной рукой, взмахнула над головой. – Похожа я на вертолет на холостом ходу?
 – Ты похожа на женщину, которая машет мечом. Ольга, неужели мы ничему не учимся?
 – Учимся, еще как. В этот раз все будет иначе, Антон.
 – Новая революция?
 – Мы и той не хотели. Все должно было пройти почти бескровно. Ты же понимаешь: мы побеждаем лишь через людей. Через их просветление, через возвышение духа. Коммунизм был прекрасно рассчитанной системой, и только моя вина, что он не был реализован.
 – Ого! Почему ты еще не в сумраке, если это твоя вина?
 – Да потому, что все было согласовано. Каждый шаг одобрен. Даже тот злосчастный компромисс, даже он казался допустимым.
 – И теперь новая попытка изменить людей?
 – Очередная.
 – Почему – здесь? – спросил я. – Почему опять у нас?
 – Где у нас?
 – В России! Сколько она еще должна вынести?
 – Сколько потребуется.
 – Так почему снова – у нас?
 Ольга вздохнула, легким движением отправила меч в ножны. Вернула на стенд.
 – Потому, милый мой мальчик, что на этом поле еще можно чего-то добиться. Европа, Северная Америка – эти страны уже отработаны. Что возможно – было опробовано. Кое-что и сейчас отрабатывается. Но они уже в дреме, они уже засыпают. Крепкий пенсионер в шортах и с видеокамерой – вот что такое благополучные западные страны. А экспериментировать надо на молодых. Россия, Азия, арабский мир – плацдармы сегодняшнего дня. И не строй возмущенною лица, я родину люблю не меньше тебя! Я за нее крови пролила больше, чем у тебя в жилах течет. Ты пойми, Антошка, поле боя – весь мир. Ты ведь знаешь это не хуже меня.
 – Боя с Тьмой, а не с людьми!
 – Да, с Тьмой. Но победить мы сможем, лишь создав идеальное общество. Мир, в котором будут царствовать любовь, доброта, справедливость. Работа Дозоров это ведь не отлов магов-психопатов на улицах и выдача лицензий вампирам. Все эти мелочи занимают время и силы, но они вторичны, как тепло от электрической лампочки. Лампы должны светить, а не греть, Мы должны менять человеческий мир, а не ликвидировать мелкие прорывы Тьмы. Вот – цель. Вот – путь к победе!
 – Ольга, это я понимаю.
 – Прекрасно! Тогда пойми и то, о чем прямо не говорят. Мы боремся тысячи лет. И все это время мы пытались переломить ход истории. Создать новый мир.
 – Дивный новый мир.
 – Не иронизируй. Кое-чего мы все-таки добились. Через кровь, через страдания мир нее же становится гуманнее. Но нужен настоящий, подлинный переворот.
 – Коммунизм был нашей идеей?
 – Не нашей, но мы ее поддержали. Она казалась достаточно привлекательной.
 – А что теперь?
 – Ты увидишь. – Ольга улыбнулась. Дружелюбно, искренне. – Антон, все будет хорошо. Верь мне.
 – Я должен знать.
 – Нет. Вот это как раз не нужно. Ты можешь не волноваться, никаких революций не планируется. Никаких лагерей, расстрелов, трибуналов. Мы не повторим старых ошибок.
 – Зато наделаем новых.
 – Антон! – Она повысила голос. – Да в конце-то концов, что ты себе позволяешь? У нас прекрасные шансы победить. У нашей страны – получить мир, покой, процветание! Встать во главе человечества. Преодолеть Тьму. Двенадцать лет подготовки, Антон. И не только Гесер работал, все высшее руководство.
 – Что?
 – Да. А ты думал, все делается наобум?
 Я был ошеломлен.
 – Вы следили за Светланой двенадцать лет?
 – Конечно же, нет! Была разработана новая социальная модель. Проведены испытания отдельных элементов плана. Даже я не в курсе всех деталей. С тех пор Гесер ждал, когда участники плана сойдутся воедино в пространстве и времени.
 – Кто именно? Светлана и инквизитор?
 У нее на миг сузились зрачки, и я понял, что угадал.
 Частично.
 – Кто еще? Какая роль отведена мне? А что будешь делать ты?
 – Узнаешь в свое время.
 – Ольга, еще никогда вмешательство магии в человеческую жизнь не приводило к добру.
 – Не надо школьных аксиом – Она и впрямь завелась. – Не считай себя умнее других. Мы не собираемся использовать магию. Успокойся и отдыхай. Я кивнул:
 – Хорошо. Ты изложила свою позицию, я с ней не согласен.
 – Официально?
 – Нет. В частном порядке. И, как частное лицо, я считаю себя вправе противодействовать.
 – Кому? Гесеру? – У Ольги округлились глаза, кончики губ приподнялись в улыбке. – Антон! Я повернулся и вышел.
 Да, смешно.
 Да, нелепо.
 Не просто сумбурная акция, которую проводят Гесер и Ольга. Не просто попытка повторить неудавшийся социальный эксперимент. Подготовленная, давно запланированная операция, в которую я имел несчастье влипнуть.
 Одобренная высшим руководством.
 Одобренная Светом.
 Почему я дергаюсь? У меня и права-то на это нет. Никакого. И шансов нет. Абсолютно. Можно утешаться мудростью о песчинке в часовом механизме, но я сейчас – песчинка на мельничных жерновах.
 И, что самое печальное, на дружелюбных и заботливых жерновах. Никто не будет преследовать меня. Никто не станет со мной бороться. Просто помешают делать глупости, от которых все равно нет и не будет прока.
 Почему же тогда так больно, так нестерпимо больно в груди?
 Я стоял на террасе, сжимая в бессильной ярости кулаки, когда на плечо легла рука.
 – Похоже, ты кое-что выяснил, Антон?
 Глянув на Семена, я кивнул.
 – Тяжело?
 – Да, – признался я.
 – Ты только одно помни, пожалуйста. Ты – не песчинка. Никто из людей не песчинка. И уж тем более – из Иных.
 – Сколько надо прожить, чтобы так угадывать мысли?
 – Лет сто, Антон.
 – Тогда Гесер может читать любого из нас, как открытую книгу.
 – Конечно.
 – Значит, я должен разучиться думать, – сказал я.
 – Вначале этому надо научиться. Ты в курсе, что в городе была заварушка?
 – Когда?
 – Четверть часа назад. Все уже закончилось.
 – А что случилось?
 – К шефу приехал курьер, откуда-то с Востока. Темные пытались его отследить и уничтожить. На глазах у шефа. – Семен ухмыльнулся.
 – Это же война!
 – Нет, они в своем праве. Курьер приехал нелегально.
 Я посмотрел вокруг. Никто никуда не спешил. Машины не заводили, вещи не собирали. Игнат и Илья снова протапливали мангал.
 – Нам не нужно возвращаться?
 – Нет. Шеф справился сам. Была небольшая схватка, без жертв. Курьера приняли в наш Дозор, и Темные были вынуждены удалиться ни с чем. Вот только ресторан слегка пострадал.
 – Какой еще ресторан?
 – В котором шеф встретился с курьером, – терпеливо разъяснил Семен. – Нам разрешили продолжить отдых.
 Я посмотрел в небо – ослепительно синее, наливающееся жарой.
 – Знаешь, мне что-то не хочется отдыхать. Я вернусь в Москву. Думаю, никто не обидится.
 – Конечно, нет.
 Семен достал сигареты, закурил. И небрежно бросил:
 – На твоем месте я узнал бы, что именно привез курьер с Востока. Может быть, это твой шанс.
 Я горько рассмеялся.
 – Темные не смогли это узнать, а ты предлагаешь мне порыться в сейфе у шефа?
 – Темные не смогли это забрать. Чем бы оно ни было. Забирать или даже касаться груза ты не в праве, конечно. А вот узнать…
 – Спасибо. Действительно, спасибо.
 Семен кивнул, без лишней скромности принимая благодарность.
 – В сумраке сочтемся. Да, ты знаешь, я тоже устал от отдыха. После обеда возьму у Тигренка мотоцикл и поеду в город. Подбросить?
 – Угу.
 Мне было стыдно. Наверное, этот стыд могут испытывать в полной мере лишь Иные. Мы всегда понимаем, когда нам идут навстречу, когда делают незаслуженные подарки, от которых, однако, нет сил отказаться.
 Не мог я больше тут оставаться. Никак не мог. Видеть Светлану, Ольгу, Игната. Слышать их правду. Моя правда навсегда останется со мной.
 – А ты мотоцикл-то водить умеешь? – спросил я, неуклюже уводя разговор в сторону.
 – Я в первом ралли Париж-Дакар участвовал. Идем, поможем ребятам.
 Я мрачно посмотрел на Игната, колющего дрова. Топором он орудовал виртуозно. А после каждого удара на миг застывал, мимолетно окидывая взглядом окружающих, поигрывал бицепсами.
 Он очень себя любил. Весь остальной мир, впрочем, не меньше. Но себя – в первую очередь.
 – Поможем, – согласился я. Размахнулся и бросил сквозь сумрак знак тройного лезвия. Несколько чурбанов разлетелись аккуратными поленьями, Игнат, как раз занесший топор для очередного удара, потерял равновесие и едва не упал. Завертел головой.
 Разумеется, след от моего удара в пространстве остался. Сумрак звенел, жадно впитывая энергию.
 – Антоша, ну зачем? – с легкой обидой спросил Игнат. – Ну зачем? Неспортивно же так!
 – Зато эффективно, – ответил я, спускаясь с террасы. – Еще поколоть?
 – Да ну тебя. – Игнат нагнулся, собирая поленья. – Так докатимся до того, что шашлык файерболами станем жарить.
 Вины я за собой не чувствовал, но все-таки стал помогать. Дрова были нарублены чисто, срезы сверкали сочной янтарной желтизной. Даже жалко такую красоту – на дрова.
 Потом я взглянул на дом и увидел в окне первого этажа Ольгу.
 Очень серьезно она наблюдала за моей эскападой.
 Слишком серьезно.
 Я помахал ей рукой.




 Глава 5


 Мотоцикл у Тигренка был хороший, если это невнятное слово вообще применимо к «харлею».
 Пусть даже самой простой модели – все равно, бывают «Харлей Дэвидсоны», а бывают другие мотоциклы.
 Зачем он Тигренку, я не знал, судя по всему, на нем ездили раз-другой в год. Наверное, для того же, что и огромный особняк, где волшебница жила по выходным. Зато мы приехали в город, когда еще не было двух после полудня.
 Семен управлял тяжелой двухколесной машиной виртуозно. Я бы никогда так не смог, даже активировав заложенные в памяти «экстремальные навыки» и проглядывая линии реальности. Мог бы проехать почти с той же скоростью, истратив изрядную часть запасенной Силы. А Семен просто вел – и все его преимущество перед водителем-человеком было разве что в большем опыте.
 Даже на скорости в сотню километров воздух оставался горячим. Ветер шершавым горячим полотенцем хлестал по щекам. Словно мы неслись сквозь топку – бесконечную, асфальтовую, полную натужно ползущих, уже поджаренных на солнышке машин. Раза три мне казалось, что мы врежемся, в какой-нибудь автомобиль или в услужливо подвернувшийся столб.
 Вряд ли разобьемся до смерти, ребята почувствуют, приедут, соберут нас по кусочкам, но приятного все равно мало.
 Мы доехали без приключений. После кольцевой дороги Семен раз пять пользовался магией, но лишь для того, чтобы отвести глаза гаишникам.
 Адреса Семен не спросил, хотя и не был у меня ни разу. Остановил у подъезда, заглушил мотор. Подростки, глушащие дешевое пиво на детской площадке, моментально затихли, уставившись на мотоцикл. Хорошо иметь в жизни такие простые и ясные мечты: пиво, экстази на дискотеке, заводную подружку и «харлей» под задницей.
 – У тебя давно были предвидения? – спросил Семен.
 Я вздрогнул. В общем-то, я особо не распространялся, что они у меня вообще бывают.
 – Довольно давно.
 Семен кивнул. Посмотрел вверх, на мои окна. Чем был вызван вопрос, он уточнять не стал.
 – Может быть, подняться с тобой?
 – Слушай, я вроде не девушка, чтобы провожать меня до двери.
 Маг усмехнулся:
 – Ты меня с Игнатом не путай. Ладно, пустое все. Будь осторожен.
 – В чем?
 – Да во всем, наверное.
 Мотор мотоцикла взвыл. Маг покачал головой:
 – Что-то идет, Антон. Надвигается. Будь осторожен.
 Он рванул с места, вызвав одобрительные восклицания у молодежи, легко вписался в узкий проход между запаркованной «волгой» и медленно едущим «жигуленком». Я посмотрел вслед, покачал головой. Без всякого предвидения скажу, что Семен будет весь день мотаться по Москве, потом прибьется к какой-нибудь компании рокеров, впишется туда за четверть часа и породит множество легенд о сумасшедшем старом мотоциклисте.
 Будь осторожен…
 В чем?
 И зачем, самое главное?
 Я вошел в подъезд, автоматически оттарабанив на замке код, вызвал лифт. Еще утром был отдых, были друзья, было хорошо.
 Все осталось, только меня там уже нет.
 Говорят, когда Светлый маг срывается, этому всегда предшествуют «проблески», как у больных перед эпилептическим припадком. Бессмысленное применение силы, вроде истребления мух файерболами и рубки дров боевыми заклинаниями. Ссоры с любимыми. Неожиданные размолвки с одними друзьями и столь же неожиданные теплые отношения с другими. Все это известно, и все мы знаем, чем кончается срыв Светлых. Будь осторожен…
 Я подошел к двери и потянулся за ключами.
 Вот только дверь была отперта.
 Вообще-то ключи имелись у родителей. Но они никогда не приехали бы ко мне из Саратова, не предупредив. Да и почувствовал бы я их приближение.
 Простой человеческий бандит ко мне в квартиру никогда не вломится, его остановит простенький знак у порога. Для Иных тоже есть свои преграды. Конечно, преодоление их – вопрос Силы. Но сторожевые системы должны были сработать!
 Я стоял, глядя на узкую щель между дверью и косяком, на щель, которой не могло быть. Посмотрел сквозь сумрак – но не увидел ничего.
 Оружия у меня с собой не было. Пистолет – в квартире. Десяток боевых амулетов – тоже.
 Можно было поступить по инструкции. Работник Ночного Дозора, обнаруживший чужое проникновение в жилище, находящееся под магической охраной, обязан уведомить оперативного дежурного и куратора, после чего…
 Я только представил себе, что сейчас буду взывать к Гесеру, два часа назад между делом разогнавшему весь Дневной Дозор, и всякое желание следовать инструкциям отпало. Сложил пальцы, подвешивая на быстрое заклятие «заморозку». Наверное, вспомнив эффектный жест Семена.
 Будь осторожен?
 Толкнув дверь, я вошел в собственную, но вмиг ставшую чужой квартиру.
 И уже входя, сообразил, кому могло хватить сил, полномочий и самой банальной наглости, чтобы прийти ко мне без приглашения.
 – Добрый день, шеф! – сказал я и заглянул в кабинет.
 В чем-то, конечно, я не ошибся.
 Завулон, сидящий в кресле у окна, удивленно приподнял брови. Отложил газету «Аргументы и Факты», которую читал. Аккуратно снял очки в тонкой золотой оправе. И лишь после этого ответил:
 – Добрый день, Антон. Знаешь, я был бы рад оказаться твоим шефом.
 Он улыбался, Темный маг вне категорий, глава Дневного Дозора Москвы. Как обычно, он был в безукоризненно сидящем черном костюме, светло-серой рубашке. Худощавый, коротко стриженный Иной непонятного возраста.
 – Я ошибся, – сказал я. – Что ты здесь делаешь?
 Завулон пожал плечами:
 – Возьми амулет. Он где-то в столе, я его чувствую.
 Подойдя к столу, я открыл ящик, вынул костяной медальон на медной цепочке. Сжал в кулаке – ощутил, как амулет теплеет.
 – Завулон, в тебе нет власти надо мной.
 Темный маг кивнул:
 – Хорошо. Я не хочу, чтобы ты испытывал сомнения в собственной безопасности.
 – Что ты делаешь в доме Светлого, Завулон? Я вправе обратиться в трибунал.
 – Знаю, – Завулон развел руками. – Все знаю. Неправ. Глуп. Подставляюсь сам и подставляю Дневной Дозор. Но я пришел к тебе не как к врагу.
 Я промолчал.
 – Да, об устройствах наблюдения можешь не беспокоиться, – небрежно обронил Завулон. – Как о ваших, так и о тех, что ставит Инквизиция. Я позволил себе их, скажем так, усыпить. Все, что мы скажем друг другу, навсегда останется между нами.
 – Человеку верь наполовину, Светлому – на четверть, Темному – ни в чем, пробормотал я.
 – Конечно. Ты вправе мне не верить: Даже обязан! Но я прошу тебя выслушать, – Завулон вдруг улыбнулся, удивительно открыто и примиряюще. – Ты ведь Светлый. Ты обязан помогать. Всем, кто попросит помощи, даже мне. Вот я и помог.
 Поколебавшись, я прошел к диванчику, сел. Не разуваясь, не снимая подвешенного фриза, как бы не было смешно представить себя сражающимся с Завулоном.
 Чужой в собственной квартире. Мой дом – моя крепость, я почти поверил в это за годы работы в Дозоре.
 – Вначале – как ты вошел? – спросил я.
 – Вначале я взял самую обыкновенную отмычку, но…
 – Завулон, ты знаешь, о чем я. Сигнальные барьеры можно уничтожить, но не обмануть. Они обязаны были сработать при чужом проникновении.
 Темный маг вздохнул.
 – Мне помог войти Костя. Ты ведь дал ему допуск.
 – Я надеялся, что он мой друг. Хоть и вампир.
 – А он и есть твой друг. – Завулон улыбнулся. – И хочет тебе помочь.
 – По-своему.
 – По-нашему. Антон, я вошел в твой дом, но не собираюсь причинять вреда. Я не смотрел служебных документов, которые у тебя хранятся. Не оставлял следящих знаков. Я пришел поговорить.
 – Говори.
 – У нас обоих проблема, Антон. Одна и та же. И сегодня она выросла до критических величин.
 Я знал, едва увидев Завулона, к чему сведется разговор. Поэтому лишь кивнул.
 – Хорошо, ты понимаешь. – Темный маг подался вперед, вздохнул. – Антон, я не строю иллюзий. Мы видим мир по-разному. И свой долг понимаем неодинаково. Но даже в таких ситуациях случаются точки пересечения. Нас, Темных, можно в чем-то упрекнуть – с вашей точки зрения. Мы порой поступаем достаточно неоднозначно. И к людям, пусть вынужденно, по природе своей, относимся менее бережно. Да, это все есть. Однако никто, заметь, никто и никогда не упрекал нас в попытке глобального вмешательства в судьбы человечества! После заключения Договора мы живем своей жизнью и хотели бы того же и от вас.
 – Никто не упрекал, – согласился я. – Потому что время, как ни крути, работает на вас.
 Завулон кивнул:
 – А что это означает? Может быть, мы ближе к людям? Может быть, мы
 – правы? Впрочем, оставим эти споры, они бесконечны. Я повторю свои слова: мы чтим Договор. И зачастую придерживаемся его куда тщательнее, чем силы Света.
 Обычная практика в споре. Вначале признать какую-нибудь общую вину. Потом мягко упрекнуть собеседника в столь же общей небезгрешности. Пожурить и тут же отмахнуться – забудем.
 И лишь после этого перейти к главному.
 – Впрочем, давай о главном. – Завулон посерьезнел. – Что мы все вокруг да около. За последнее столетие силы Света трижды производили глобальные эксперименты. Революция в России, Вторая Мировая война. И вот снова. По тому же самому сценарию.
 – Не понимаю, о чем ты, – сказал я. В груди тоскливо заныло.
 – Правда? Я объясню. Отрабатываются социальные модели, которые – пусть путем чрезвычайных потрясений, огромной крови, но приведут человечество, или значительную его часть, к идеальному обществу. К идеальному с вашей точки зрения, но я не спорю! Отнюдь. Каждый имеет право на мечту. Но то, что путь ваш уж очень жесток… – и снова грустная улыбка. – Вы нас упрекаете в жестокости, да, и есть основания, но что стоит загубленный на черной мессе ребенок по сравнению с заурядным фашистским детским концлагерем? А ведь фашизм – тоже ваша разработка. Опять же, вышедшая из под контроля. Вначале интернационализм и коммунизм – не вышло. Потом национал-социализм. Тоже ошибка! Столкнули вместе, понаблюдали за итогом. Вздохнули, все стерли и принялись экспериментировать по новой.
 – Ошибки – вашими стараниями.
 – Конечно! А у нас ведь есть инстинкт самосохранения! Мы не строим социальных моделей на основе своей этики. Так почему же должны допускать ваши проекты?
 Я промолчал.
 Завулон кивнул, явно удовлетворенный.
 – Так вот, Антон. Мы можем быть врагами. Мы и есть враги. Этой зимой ты помешал нам, и достаточно серьезно. Весной ты снова перешел мне дорогу.
 Уничтожил двух сотрудников Дневного Дозора. Да, конечно, Инквизиция признала твои действия совершенными в порядке самообороны и крайней необходимости. но поверь – мне неприятно. Что за глава организации, если он не может защитить своих сотрудников? Итак, мы враги. Но сейчас возникла уникальная ситуация. Очередной эксперимент. И ты в нем косвенно замешан.
 – Не знаю, о чем ты говоришь.
 Завулон засмеялся. Поднял руки:
 – Антон, я ничего не хочу из тебя выуживать. И не стану задавать вопросов. И просить ни о чем не буду. Выслушай мой рассказ. Потом я уйду.
 Я вдруг вспомнил, как этой зимой на крыше многоэтажного дома ведьмочка Алиса использовала свое право на вмешательство. Совсем слабенькое, она лишь разрешила мне сказать правду. И эта правда повернула мальчика Егора в сторону Темных.
 Почему же так происходит?
 Ну почему Свет действует через ложь, а Тьма – через правду? Почему наша правда оказывается беспомощной, тогда как ложь – действенной? И почему Тьма прекрасно обходится правдой, чтобы творить Зло? В чьей это природе, в человеческой или нашей?
 – Светлана – прекрасная волшебница, – сказал Завулон. – Но ее будущее – не руководство Ночным Дозором. Ее собираются использовать для одной-единст-венной цели. Для миссии, которую неудачно выполнила Ольга. Ты ведь знаешь, что этим утром в город прорвался курьер из Самарканда?
 – Знаю. – почему-то признался я.
 – А я могу сказать, что он привез. Ты ведь хочешь это знать?
 Я сжал зубы,
 – Хочешь, – Завулон кивнул. – Курьер привез кусочек мела.
 Темным не верь никогда. Но почему-то мне казалось, что он не врет.
 – Маленький кусочек мела, – Темный маг улыбнулся. – Им можно писать на школьной доске. Или рисовать классики на асфальте. Или натирать кий на бильярде. Все это можно делать так же легко, как колоть орехи большой королевской печатью. Но вот если этот мелок возьмет в руки Великая Волшебница, именно Великая – рядовой не хватит силы. Именно Волшебница – в мужских руках мел останется простым мелом. К тому же Волшебница должна быть Светлой. Для Тьмы этот артефакт бесполезен.
 Мне показалось, или он вздохнул? Я смолчал.
 – Маленький кусочек мела, – Завулон откинулся в кресле, покачался взад-вперед. – Он уже весь сточен, его не раз брали тонкие пальчики красивых девушек, чьи глаза горят светлым огнем. Его пускали в дело, и земля вздрагивала, таяли границы государств, поднимались империи, пастухи становились пророками, а плотники – богами, подкидышей признавали королями, сержанты возвышались до императоров, недоучки семинаристы и бесталанные художники вырастали в тиранов. Маленький огрызок мела. Всего лишь.
 Завулон встал. Развел руками:
 – Вот и все, дорогой мой враг, что я хотел сказать. Остальное ты поймешь сам, если захочешь, конечно.
 – Завулон. – Я разжал кулак и посмотрел на амулет. – Ты – порождение Тьмы.
 – Конечно. Но лишь той Тьмы, что была во мне. Той, которую я выбрал сам.
 – Даже твоя правда несет Зло.
 – Кому? Ночному Дозору? Конечно. Людям? Позволь не согласиться.
 Он пошел к двери.
 – Завулон, – снова окликнул я его. – Я видел твой истинный облик. Я знаю, кто ты и что ты есть.
 Темный маг остановился как вкопанный. Потом медленно повернулся, провел ладонью по лицу – на миг оно исказилось, вместо кожи мелькнула тусклая чешуя, глаза стали узкими щелями.
 Морок рассеялся.
 – Да, конечно. Ты видел, – Завулон вновь обрел человеческий облик.
 –А я – видел тебя. И позволь признаться, что ты не был белым ангелом со сверкающим мечом. Все зависит от того, откуда смотришь. Прощай, Антон. Поверь, я с удовольствием уничтожу тебя как-нибудь потом. Но сейчас желаю удачи. От души, которой у меня все равно нет.
 За ним хлопнула дверь.
 И тут же, будто очнувшись, взвыл из сумрака сторожевой знак. Маска Чхоен на стене скривилась, в деревянных прорезях глаз сверкнула ярость, рот оскалился.
 Охраннички…
 Знак я заставил замолчать двумя пассами, а в маску выпалил припасенный фриз. Вот и пригодилось заклинание.
 – Кусочек мела, – сказал я.
 Что-то я слышал. Но совсем давно, и краем уха. То ли несколько фраз, оброненных преподавателем на лекции, то ли треп в компании, то ли курсантские байки. Именно о кусочке мела…
 Я встал с дивана и поднял руку. Бросил амулет на пол.
 – Гесер! – закричал я сквозь сумрак. – Гесер, ответь мне!
 Тень метнулась ко мне с пола, впилась в тело, всосала в себя. Свет потускнел, комната поплыла, очертания мебели смазались. Стало нестерпимо тихо. Жара отступила. Я стоял, раскинув руки, и жадный сумрак пил мои силы.
 – Гесер, именем твоим призываю!
 Нити серого тумана плыли сквозь комнату. Мне плевать было, кто еще способен услышать мой крик.
 – Гесер, мой наставник, призываю тебя – ответь!
 Далеко-далеко вздохнула невидимая тень.
 – Я слышу тебя, Антон.
 – Ответь!
 – На что ты хочешь получить ответ?
 – Завулон – не соврал?
 – Нет.
 – Гесер, остановитесь!
 – Поздно, Антон. Все идет, как должно идти. Доверься мне.
 – Гесер, остановитесь!
 – Ты ничего не в праве требовать.
 – Вправе! Если мы – часть Света, если мы несем Добро – вправе!
 Он замолчал. Я даже подумал, что шеф решил не говорить со мной вообще.
 – Хорошо. Жду тебя через час в парабаре.
 – Где-где?
 – Бар парашютистов. Метро «Тургеневская». За бывшим Главпочтамтом.
 Повисла тишина.
 Я отступил на шаг, выбираясь из сумрака. Оригинальное место для встречи. Это там, что ли, Гесер разбирался с Дневным Дозором? Нет, вроде бы это было в каком-то ресторане.
 Ладно, хоть в парабар, хоть в «Рози», хоть в «Шанс».
 Неважно, Хоть парашютисты, хоть яппи, хоть гей.
 Но вот другую вещь перед встречей с Гесером я обязан узнать.
 Достав мобильник. я набрал номер Светланы. Она отозвалась сразу.
 – Привет, – просто сказал я. – Ты на даче?
 – Нет, – кажется, она растерялась от деловитости тона. – Еду в город.
 – С кем?
 Она запнулась:
 – С Игнатом.
 – Хорошо, – искренне сказал я. – Слушай, ты ничего не знаешь про мел?
 – Про что?
 Вот теперь растерянность была явной.
 – Про магические свойства мела. Тебя не учили его применению в магии?
 – Нет. Антон, с тобой все в порядке?
 – Да более чем.
 – Ничего не случилось?
 Вечная женская манера: задавать каждый вопрос в двух-трех вариациях.
 – Ничего особенного.
 – Хочешь, – она запнулась. – Хочешь, я спрошу у Оли?
 – Она тоже с вами?
 – Да, мы втроем в город поехали.
 – Пожалуй, не надо. Спасибо.
 – Антон…
 – Что, Света?
 Я подошел к столу, открыл ящик со всяким магическим барахлом. Поглядел на тусклые кристаллы, на неумело вырезанный магический жезл – тогда я еще хотел сам стать боевым магом. Задвинул ящик обратно,
 – Прости меня.
 – Тебе не за что просить прощения.
 – Можно, я приеду к тебе?
 – Вы далеко?
 – На полдороге.
 Покачав головой, я ответил:
 – Не получится. У меня важная встреча. Перезвоню попозже.
 Я отключил связь и улыбнулся. Правда может быть злой и лживой во многих случаях. Например, если сказать лишь половину правды. Сказать, что не хочешь разговаривать, и не объяснить – почему.
 Позвольте мне творить Добро через Зло. Ничего другого под рукой нет.
 На всякий случай я прошел по квартире, заглянул в спальню, в туалет, в ванную, на кухню. Насколько я смог почувствовать, Завулон и впрямь не оставил «подарочков».
 Вернувшись в кабинет, я запустил ноутбук, вставил диск с информационной базой по магии. Набрал пароль. И ввел слово «мел».
 На особенный результат я не рассчитывал. То, что я хотел знать, могло принадлежать к такому высокому уровню допуска, что никогда не заносилось в компьютерные базы.
 В базе слово «мел» нашлось трижды.
 В первом случае речь шла о меловом карьере, где в пятнадцатом веке произошла дуэль Светлого и Темного магов первого уровня. Они погибли оба, погибли от элементарного истощения сил, не сумев выйти из сумрака в конце схватки. За последующие полтысячелетия в этом районе погибло почти три тысячи человек.
 Второй случай касался использования мела для начертания магических знаков и защитных кругов. Здесь информации было куда больше, и я торопливо прочитал все. Ничего особенного. Использование мела не имело никаких особых преимуществ перед углем, карандашом, кровью или масляной краской. Разве что стирался он легче всего.
 А вот третье упоминание шло в разделе «Мифы и неподтвержденные данные». Конечно, здесь было полно чуши, вроде использования серебра и чеснока для борьбы с вампирами или описаний несуществующих обрядов и ритуалов.
 Но мне уже приходилось сталкиваться с тем, что среди «мифов» встречались истинные, но хорошо забытые сведения.
 Мел упоминался в статье «Книги Судьбы». Я дочитал до половины, когда понял, что попал в точку. Информация была совершенно открытой, она лежала на виду, она была доступна для любого начинающего мага, а возможно – встречалась и в открытых для людей источниках.
 Книги Судьбы. Мел.
 Все сходилось.
 Закрыв файл, я отключил машину. Посидел, кусая губы. Посмотрел на часы.
 Пора было ехать в точку нашего странного рандеву. Я принял душ и переоделся. Из амулетов оставил при себе медальон Завулона, знак Ночного Дозора и подаренный когда-то Ильей боевой диск – древнюю бронзовую кругляшку, размером чуть побольше пятирублевой монетки. Диск я не использовал никогда. Как сказал маг, в амулете оставался один, от силы – два заряда.
 Из тайника я достал пистолет. Проверил обойму. Разрывные серебряные пули. Хорошо против оборотней, сомнительно против вампиров, вполне эффективно против Темных магов.
 Словно я собрался воевать, а не шел на разговор с начальником.
 Мобильник зазвонил в кармане, когда я стоял перед дверью.
 – Антон?
 – Света?
 – Ольга хочет с тобой поговорить, я дам ей трубку.
 – Давай, – согласился я, отпирая замок.
 – Антон, я очень тебя люблю. Не делай глупостей, пожалуйста.
 Я даже не нашелся, что ответить – трубку взяла Ольга.
 – Антон. Хочу, чтобы ты знал: все уже решено. И все произойдет очень скоро.
 – Сегодня ночью, – поддакнул я.
 – Откуда ты знаешь?
 – Чувствую. Просто чувствую. Для этого Дозор и удалили из города, ведь верно? И Светлану привели в необходимое расположение духа.
 – Что ты знаешь?
 – Книга судьбы. Мел. Я уже все понял.
 – Зря, – коротко ответила Ольга. – Антон, ты должен…
 – Я не должен ничего и никому. Только Свету во мне.
 Оборвав связь, я выключил мобильник. Хватит.
 Гесер может связаться со мной и так, без всяких технических средств. Ольга продолжит уговоры. Светлана все равно не поймет, что и зачем я делаю.
 Решил идти до конца, так иди один. И никого не зови с собой.
 – Садись, Антон, – сказал Гесер.
 Помещение оказалось совсем крошечным. Шесть столиков, разделенных перегородками. Барная стойка. Накурено. По телевизору с выключенным звуком затяжные прыжки. На стенах фотографии – то же самое, распластавшиеся в полете тела в ярких комбинезонах. Народу оказалось немного, может быть, из-за времени: для обеда поздно, до вечернего пика еще далеко. Я окинул взглядом столики – и за угловым увидел Бориса Игнатьевича.
 Шеф был не один. Он сидел перед блюдом с фруктами, лениво отрывая от грозди виноградины. Чуть в стороне, скрестив руки, сидел высокий смуглый парень. Наши взгляды пересеклись, и я почувствовал мягкое, но ощутимое давление.
 Тоже Иной.
 Секунд пять мы смотрели друг на друга, постепенно усиливая нажим. Способности у него были, изрядные способности, вот только опыта маловато. В какой-то миг я ослабил сопротивление, уклонился от его зонда и, прежде чем парень успел поставить защиту, просканировал его.
 Иной. Светлый. Четвертый уровень.
 Парень скривился, как от боли. Глянул на Гесера глазами побитой собаки.
 – Познакомьтесь, – предложил Гесер. – Антон Городецкий, Иной, Ночной Дозор Москвы. Алишер Ганиев, Иной, Ночной Дозор Москвы с недавних пор. Курьер.
 Я протянул ему руку и снял защиту.
 – Светлый, второй уровень, – сказал Алишер, посмотрев мне в глаза. Поклонился.
 Покачав головой, я ответил:
 – Третий.
 Парень снова посмотрел на Гесера. Теперь не виновато, а удивленно.
 – Второй, – подтвердил шеф. – Ты на пике своей формы, Антон. Я очень рад за тебя. Садись, поговорим. Алишер, наблюдай.
 Я уселся напротив шефа.
 – Знаешь, почему я назначил встречу именно. здесь? – спросил Гесер. Виноград бери, вкусный виноград.
 – Откуда мне знать. Может быть, здесь самый вкусный виноград в Москве.
 Гесер засмеялся.
 – Браво. Ну, это не главное. Фрукты мы на рынке купили.
 – Значит, обстановка приятная.
 Шеф пожал плечами:
 – Ничего особенного. Маленький зал, если пройти в ту дверь – бильярд и еще пара столиков.
 – Вы тайно прыгаете с парашютом, шеф?
 – Лет двадцать как не прыгал, – невозмутимо отпарировал Гесер. – Антон, дорогой, я зашел сюда покушать картошечки с бефстрогановом и закусить виноградом, лишь чтобы показать тебе микросреду. Маленькое-маленькое общество. Вот ты расслабься, посиди, Алишер, кружку пива Антону! Посмотри вокруг, солдат. Погляди на лица. Послушай треп. Вдохни воздух.
 Я отвернулся от шефа. Сдвинулся к краю деревянной скамьи, чтобы хоть немного видеть окружающих. Алишер уже стоял у стойки, ожидая пиво для меня.
 У них были странные лица, у завсегдатаев «парабара». Чем-то неуловимо схожие между собой. Особенные глаза, особенные жесты. Ничего особенного, вот только невидимое клеймо на каждом.
 – Коллектив, – сказал шеф. – Микросреда. Я мог бы провести этот разговор в гейском клубе «Шанс» или в ресторане ЦДЛ, или в забегаловке рядом с каким-нибудь заводом. Неважно. Главное, чтобы там сложился именно узкий, замкнутый коллектив. В той или иной мере изолированный от общества. Не «Макдональдс», не шикарный ресторан, а явный или скрытый клуб. Знаешь, почему? Это мы. Это модель нашего Дозора.
 Я молчал. Я смотрел, как парень на костылях подошел к соседнему столику, отмахнулся от предложения сесть и, опершись на перегородку, начал что-то рассказывать. Музыка перекрывала слова, но общий смысл я мог впитать через сумрак. Нераскрывшийся и отстегнутый парашют. Посадка на запаске. Перелом. Полгода, блин, не прыгать!
 – Здешняя компания очень показательна, – неторопливо продолжал шеф. – Риск. Острые впечатления. Непонимание окружающих. Сленг. Совершенно непонятные для нормальных людей проблемы. И, кстати, регулярные травмы и смерть. Тебе здесь нравится?
 Подумав, я ответил:
 – Нет. Здесь надо быть своим. Или не быть совсем.
 – Конечно же. В любую такую микросреду любопытно заглянуть – один раз. Далее ты либо принимаешь ее законы и входишь в ее маленький социум, либо отторгаешься. Так вот, мы ничем не отличаемся. По сути своей. Каждый Иной, найденный, осознавший свою сущность, встает перед выбором. Либо он входит в Дозор своей стороны, становится солдатом, бойцом, неизбежным смертником. Либо продолжает жить почти человеческой жизнью, не развивая особенно магических способностей, пользуясь рядом преимуществ Иного, но и недостатки такой жизни вкушая в полной мере. Самое неприятное, когда изначальный выбор сделан неправильно. Иной не хочет уже принимать законы Дозора по тем или иным причинам. Но выйти из нашей структуры почти невозможно. Вот скажи, Антон, ты мог бы существовать вне Дозора?
 Конечно же, шеф никогда не ведет абстрактных разговоров.
 – Наверное, нет, – признал я. – Мне трудно, практически невозможно будет удержаться в границах допустимого для рядового Светлого мага.
 – А не входя в Дозор, ты не сможешь оправдывать магические воздействия интересами борьбы с Тьмой. Так ведь?
 – Так.
 – Вот в чем вся сложность, Антошка, вся беда, – шеф вздохнул. – Алишер, не стой столбом.
 Он прямо-таки помыкал этим парнем. Но о причинах я догадывался без труда: курьер выбил, выпросил себе место в московском Дозоре и сейчас вкушал неизбежные последствия.
 – Ваше пиво. Светлый Антон, – с легким кивком парень поставил передо мной кружку.
 Я молча взял пиво. Ни в чем он не был виновен, этот молодой и талантливый маг. Наверняка, мы сможем подружиться. Но сейчас я зол даже на него: Алишер привез в Москву то, что навсегда разъединит меня и Светлану.
 – Антон, что будем делать? – спросил шеф.
 – А в чем, собственно говоря, проблемы? – глядя на него преданными глазами старого сенбернара, ответил я.
 – Светлана. Ты выступаешь против ее миссии.
 – Конечно.
 – Антон, это ведь азбучные истины. Аксиомы. Ты не вправе возражать против политики Дозора, исходя из своих личных интересов.
 – При чем тут мои личные интересы? – искренне удивился я. – Я считаю, что вся готовящаяся операция аморальна. Она не принесет пользы людям. Так или иначе – все попытки кардинально изменить человеческое общество терпели крах.
 – Рано или поздно мы преуспеем. Заметь, я даже не пытаюсь утверждать, что именно в этот раз нас ждет удача. Но шансы велики как никогда.
 – Я не верю.
 – Ты можешь подать апелляцию высшему руководству.
 – Ее успеют рассмотреть до того дня, когда Светлана возьмет в руки мелок и откроет Книгу Судьбы?
 Шеф прикрыл глаза. Вздохнул.
 – Нет. Не успеют. Все произойдет сегодня ночью, едва лишь придет наше время. Удовлетворен? Узнал время акции?
 – Борис Игнатьевич, – я специально назвал его тем именем, под которым впервые узнал. – Послушайте меня. Прошу вас. Когда-то вы бросили родину и приехали в Россию. Не из-за интересов Света, не из-за карьеры. Из-за Ольги. Я немножко знаю, что у вас за спиной. Сколько всего: и ненависти, и любви, и предательства, и благородства. Но вы должны меня понять. Можете.
 Не знаю, чего я ждал. Какого ответа, отведенных глаз или брошенного сквозь зубы обещания отменить акцию.
 – Я прекрасно тебя понимаю, Антон, – шеф кивнул. – Ты даже не представляешь, насколько хорошо. Именно поэтому акция будет продолжаться.
 – Но почему?
 – Да потому, мальчик мой, что есть такая вещь – судьба. И нет ничего сильнее. Кому-то предназначено менять мир. Кому-то этого не дано. Кому-то предназначено сотрясать государства, а кому-то – стоять за кулисами с ниточками от марионеток в перепачканных мелом руках. Антон, поверь, я знаю, что делаю. Поверь.
 – Не верю.
 Я встал, оставив нетронутое пиво с уже стаявшей пенной шапкой. Алишер вопросительно посмотрел на шефа, будто готов был меня остановить.
 – Ты вправе делать все, что хочешь, – сказал шеф. – Свет в тебе, но за спиной – сумрак. Ты знаешь, что принесет любой неверный шаг. И знаешь, что я готов и должен прийти тебе на помощь.
 – Гесер, мой наставник, спасибо за все, чему меня научил. – Я поклонился, вызвав любопытные взгляды парашютистов. – Я не считаю себя вправе и дальше ждать твоей помощи. Прими мою благодарность.
 – Ты свободен от всех обязательств передо мной, – спокойно ответил Гесер.– Поступай так, как велит твоя судьба.
 Все. Очень легко он отказался от бывшего ученика. Впрочем, сколько у него было таких учеников, не осознавших высших целей и священных идеалов?
 Сотни, тысячи.
 – Прощай, Гесер, – сказал я. Взглянул на Алишера. – Удачи тебе, новый дозорный.
 Парень укоризненно посмотрел на меня:
 – Если мне будет позволено сказать…
 – Говори, – разрешил я.
 – Я не стал бы торопиться на твоем месте, Светлый Антон.
 – Я и так слишком долго медлил, Светлый Алишер, – я улыбнулся. В Дозоре я привык считать себя одним из самых младших магов, но все проходит. А уж для этого новичка я являлся авторитетом. Пока еще являлся. – Однажды ты еще услышишь, как время шелестит, песком протекая сквозь пальцы. Тогда – вспомни меня. Удачи тебе.




 Глава 6


 Жара.
 Я шел по Старому Арбату. Художники, рисующие шаблонные портреты, музыканты, играющие стереотипную музыку, торговцы, продающие однообразные сувениры, иностранцы со стандартным интересом в глазах, москвичи, с привычным раздражением пробегающие мимо матрешечной бутафории…
 Вас – встряхнуть?
 Показать маленькое представление?
 Пожонглировать молниями? Поглотать настоящий огонь? Заставить брусчатку расступиться и выдать фонтан минеральной воды? Исцелить десяток нищих калек? Накормить шныряющих беспризорников сотворенными из воздуха пирожными?
 А зачем?
 Мне накидают пригоршню мелочи за файерболы, которыми надо бить нечисть. Минеральный фонтан окажется прорванным водопроводом. Эти нищие калеки и так поздоровее и побогаче большинства прохожих. Беспризорники разбегутся, потому что давно усвоили: бесплатных пирожных не бывает.
 Да, я понимаю Гесера, понимаю всех высших магов, что тысячи лет борются с Тьмой. Нельзя вечно жить с ощущением бессилия. Нельзя вечно сидеть в окопах: это убивает армию вернее, чем вражеские пули.
 Но при чем тут я?
 Разве обязательно шить знамя победы из моей любви?
 А при чем тут эти люди?
 Мир легко перевернуть и поставить на ноги, но кто поможет людям не упасть?
 Неужели мы не способны ничему научиться?
 Я знал, что собирается делать Гесер, точнее, что будет делать Светлана по его приказу. Понимал, чем это может обернуться, и даже представлял, через какие лазейки в Договоре будет оправдываться вмешательство в Книгу Судьбы. Располагал сведениями о времени акции. Единственное, чего я не представлял, место и объект операции.
 И вот это было фатальным.
 Впору идти на поклон к Завулону.
 А потом прямиком в сумрак.
 Я дошел до середины Арбата, когда уловил – слегка, на пределе чувствительности – движение Силы. Совсем рядом со мной происходило магическое воздействие, несильное, но…
 Тьма!
 Что бы я ни думал о Гесере, как бы ни спорил, но я оставался солдатом Ночного Дозора.
 Потянувшись одной рукой к амулету в кармане, я вызвал свою тень и шагнул в сумрак.
 Ой, как все запущено!
 Давно я не ходил по центру Москвы в сумраке.
 Синий мох покрывал все сплошным ковром. Медленно шевелящиеся нити создавали иллюзию колеблющейся воды. От меня расходились круги – мох одновременно и пил мои эмоции, и старался отползти подальше. Но мелкие шалости сумрака меня сейчас не интересовали.
 В сером пространстве, под лишенным солнца небом я был не один.
 Секунду я смотрел на девушку, стоявшую ко мне спиной. Смотрел, чувствуя, как злая улыбка наползает на лицо. Недостойная Светлого мага улыбка. Ничего себе, «несильное воздействие»!
 Магическое вмешательство третьего порядка?
 Ой-ей-ей!
 Это очень серьезно, девочка. Это настолько серьезно, что ты, наверное, сошла с ума. Третий уровень – вообще не по твоим силам, ты пользуешься чужим амулетом.
 А я попробую разобраться своими силами. Я подошел к ней, и она даже не услышала шагов по мягкому синему ковру. Смутные тени людей скользили вокруг, и она была слишком увлечена.
 – Антон Городецкий, Ночной Дозор, – сказал я. – Алиса Донникова, вы арестованы.
 Ведьмочка вскрикнула, развернулась. В руке у нее был амулет – хрустальная призма, через которую она только что обозревала прохожих. Первым инстинктивным жестом она попыталась спрятать амулет, следующим
 – посмотреть через призму на меня.
 Перехватив руку, я заставил ее остановиться. Секунду мы стояли рядом, и я, медленно усиливая давление, выворачивал ведьме кисть. Подобная сцена между мужчиной и женщиной выглядела бы достаточно постыдной. У нас. Иных, истоки физической силы лежат не в половой принадлежности, и даже не в накачанной мускулатуре. Сила вокруг – в сумраке, в окружающих нас людях. Неизвестно, сколько ее могла вытащить из окружающего мира Алиса, очень может быть, что больше меня.
 Но я застал ее на месте преступления. И рядом могли быть другие дозорные. Сопротивление работнику другого Дозора, официально заявившему о задержании, повод для уничтожения на месте.
 – Не оказываю сопротивления, – сказала Алиса и разжала ладонь. Призма мягко упала в мох – и тот вскипел, забурлил, обволакивая хрустальный амулет.
 – Призма силы? – риторически спросил я. – Алиса Донникова, вы совершили магическое вмешательство третьего порядка.
 – Четвертого, – быстро ответила она.
 Я позволил себе пожать плечами.
 – Третьего, четвертого – это даже не принципиально. Все равно трибунал, Алиса. Ты влипла.
 – Я ничего не совершала, – ведьма тщетно пыталась выглядеть спокойной. – У меня есть персональное разрешение на ношение призмы. Я не пускала ее в ход.
 – Алиса, любой высший маг снимет с этой штуковины всю информацию.
 Опустив руку, я заставил синий мох разойтись, а призму – прыгнуть мне в ладонь. Она была холодной, очень холодной.
 – Даже я могу считать с нее историю, – сказал я. – Алиса Донникова, Иная, Темная, ведьма Дневного Дозора, четвертый уровень силы, я предъявляю вам официальное обвинение в нарушении Договора. При попытке сопротивления я вынужден буду вас уничтожить. Руки за спину.
 Она подчинилась. И заговорила, быстро, убедительно, вкладывая в голос все, чем владела:
 – Антон, подожди, я прошу, выслушай меня. Да, я опробовала призму, но ты пойми, мне первый раз доверили амулет такой силы! Антон, я же не дурочка посреди Москвы нападать на людей, да и зачем мне это? Антон, мы же оба Иные! Давай уладим все это миром? Антон!
 – Какой тут мир? – пряча призму в карман, спросил я. – Пошли.
 – Антон, вмешательство четвертого, третьего уровня! Любое вмешательство третьего уровня, совершенное в интересах Света! Не моя глупая игра с призмой, а полноценное вмешательство!
 Причину ее паники я мог понять. Дело пахло развоплощением. Работник Дневного Дозора, в личных целях высасывающий жизнь из людей,
 – это скандал такого масштаба! Алису сдадут без всяких колебаний.
 – У тебя нет полномочий на подобные компромиссы. Руководство Темных дезавуирует твое обещание.
 – Завулон подтвердит!
 – Да? – я растерялся от уверенности ее тона. Вероятно, она любовница Завулона? Все равно удивительно. – Алиса, однажды я заключал с тобой мировое соглашение…
 – Конечно, и ведь я сама предложила простить твое вмешательство.
 – И чем это обернулось? – я улыбнулся. – Помнишь?
 – Сейчас другая ситуация, закон преступила я, – Алиса опустила глаза. – У тебя будет право ответного удара. Тебе не нужно разрешение на Светлую магию третьего уровня? На любую Светлую магию? Ты сможешь реморализовать два десятка негодяев до праведников! Испепелить на месте десяток убийц! Предотвратить катастрофу, произвести локальную свертку времени! Антон, разве это не стоит моей глупой выходки? Посмотри, вокруг все живы! Я не успела ничего сделать, я только начала…
 – Все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя.
 – Да знаю я, знаю!
 У нее на глазах блестели слезы. И даже притворства, наверное, никакого в этом не было. Под своей сутью ведьмы она еще оставалась самой обычной девушкой. Симпатичной, перепуганной, оступившейся. Разве она виновата, что стала на путь Тьмы?
 Я почувствовал, как прогибается мой эмоциональный щит, и покачал головой:
 – Не стоит давить.
 – Антон, я прошу, давай решим все миром!
 Нужно ли мне право на вмешательство третьей степени?
 О-го-го, еще как нужно. Любой Светлый маг мечтает получить подобный карт-бланш! Хоть на миг почувствовать себя полноценным солдатом, а не вшивым окопником, уныло глядящим на белый флаг перемирия.
 – У тебя нет прав на подобные предложения, – твердо сказал я.
 – Будут! – Алиса мотнула головой, глубоко вдохнула: – Завулон!
 Сжимая в руке маленький диск боевого амулета, я ждал.
 – Завулон, взываю! – ее голос перешел в визг. Я заметил, что человеческие тени вокруг стали двигаться чуть быстрее: люди ощущали непонятную тревогу и ускоряли шаги.
 Сможет ли она вновь дозваться шефа Темных?
 Как в тот раз, у ресторана «Магараджа», где Завулон едва не убил меня Плетью Шааба?
 А ведь не убил. Промахнулся.
 Несмотря на то, что ту провокацию готовил Гесер, Завулон вроде бы искренне считал меня виновным в убийствах Темных.
 Значит, у него были еще какие-то планы на мой счет? Или тайно, незаметно вмешивался Гесер, отводил от меня удары?
 Не знаю. Как всегда – не хватает информации для анализа. Можно придумать тридцать три версии, и все будут противоречить одна другой.
 Я даже хотел, чтобы Завулон не отозвался. Тогда я вытащил бы Алису из сумрака, вызвал шефа или кого-нибудь из оперативников, сдал .туру с рук на руки, по лучил бы премию в конце месяца. Да уж до премий ли мне теперь?
 – Завулон! – В ее голосе была искренняя мольба. – Завулон!
 Она уже плакала, не замечая того. У нее под глазами поплыла тушь.
 – Бесполезно, – сказал я. – Пошли.
 И в этот миг метрах в двух открылся Темный Портал. Вначале нас обдало холодом – до самых костей.
 Так, что царящая в человеческом мире жара вспомнилась с симпатией. Мох вспыхнул, выгорая вдоль всей улицы. Разумеется, Завулон не сжигал его намеренно, просто открытие портала выплеснуло столько Силы, что мох не успел ее переработать.
 – Завулон, – прошептала Алиса.
 Метрах в пяти из брусчатки ударил в небо фиолетовый луч. Вспышка резала глаза, я невольно зажмурился, а когда снова посмотрел в эту сторону – в сером тумане повис иссиня-черный пузырь. Из него медленно выбиралось что-то щетинистое, поросшее чешуей, смутно напоминающее человека. Завулон шел на зов через второй или третий слой сумрака, по сравнению с которым здешнее время было столь же медленным, как человеческое – для нас.
 Я вдруг ощутил бессилие, с которым вроде бы давно успел примириться. Возможности, какими легко пользовались Завулон или Гесер, были не просто недостижимы. а даже и непостижимы для меня.
 – Завулон! – по-прежнему держа руки за спиной, Алиса кинулась к чудовищному монстру. Приникла к нему, зарылась лицом в колючую чешую.
 – Помоги, помоги мне!
 Разумеется, Завулон появился в демоническом облике не для того, чтобы произвести на меня впечатление. В человеческом он и минуты не выжил бы на глубоких слоях сумрака. А ему, наверное, пришлось идти несколько часов, а то и дней.
 Монстр окинул меня взглядом узких глаз. Из пасти выскользнул длинный раздвоенный язык, скользнул. по голове Алисы, оставляя на волосах капли белой слизи. Когтистая лапа взяла Алису за подбородок, бережно приподняла голову их взгляды встретились. Обмен информацией был скоротечен.
 – Дура! – проревел демон. Язык втянулся в пасть между клацнувшими, едва не прикусившими его клыками. – Жадная дура!
 Да. Не видать мне права на вмешательство третьей степени.
 Короткий хвост демона стегнул Алису по ногам, разрывая шелковое платье, сбивая на землю. Глаза монстра полыхнули – голубое сияние окутало ведьму, она окаменела.
 Не видать Алисе помощи.
 – Я могу уводить арестованную, Завулон? – спросил я.
 Монстр стоял, чуть покачиваясь на кривых лапах.
 Когти на пальцах то втягивались, то выскальзывали обратно. Потом он сделал шаг, становясь между мной и неподвижной девушкой.
 – Прошу подтвердить законность задержания, – сказал я. – Иначе я буду вынужден обратиться за помощью.
 Демон начал трансформироваться. Пропорции тела менялись, чешуя рассасывалась, втянулся хвост, а пенис перестал напоминать утыканную гвоздями дубину. Потом на Завулоне возникла одежда.
 – Подожди, Антон.
 – Чего мне ждать?
 Лицо Темного мага оставалось непроницаемым.
 Пожалуй, в облике демона он испытывал куда больше эмоций или же не считал необходимым их скрывать.
 – Я подтверждаю обещание, сделанное Алисой.
 – Что?!
 – Если делу не будет дан официальный ход, Дневной Дозор смирится с любым твоим вмешательством, до третьей степени включительно.
 Он казался абсолютно серьезным.
 Я сглотнул. Получить такое обещание от главы Дневного Дозора…
 – Темным не верь никогда.
 – Любое вмешательство до второй степени включительно.
 – Ты так не хочешь скандала? – спросил я. – Или она тебе зачем-то нужна?
 По лицу Завулона прошла судорога:
 – Нужна. Я люблю ее.
 – Не верю.
 – Как глава Дневного Дозора Москвы, я прошу вас, дозорный Антон, решить дело примирением. Это возможно, ведь моя подопечная Алиса Донникова не успела нанести значительного вреда людям. В качестве компенсации за ее попытку, Завулон особо выделил последнее слово, – совершить Темное магическое воздействие третьей степени Дневной Дозор смирится с любым Светлым воздействием до второй степени включительно, которое ты совершишь. Я не прошу о секретности данного соглашения. Я не ввожу никаких ограничений на твои действия. Я подчеркиваю, что за совершенный проступок дозорная Алиса понесет строгое наказание. Пусть Тьма будет свидетелем моих слов.
 Тонкая-тонкая дрожь. Подземный гул, рев приближающегося урагана. В ладони Завулона возник и закружился крошечный черный шарик.
 – Слово за тобой, – сказал Завулон.
 Облизнув губы, я посмотрел на скованную заклятием Алису. Стерва, что ни говори. И личный счетец у меня к ней есть.
 Может быть, потому мне и не хочется решать дело компромиссом? А вовсе не из-за опасности соглашения с Тьмой? Алиса пыталась, используя призму силы, выпить часть жизненной энергии кого-то из людей. Это магия третьей или четвертой степени. Я же сумею совершить вмешательство второй степени. А это много, очень много. Фактически – глобальное воздействие! Город, в котором сутки не будет совершено ни одного преступления. Гениальное и однозначно доброе изобретение. Сколько раз в истории Ночного Дозора нам было нужно право на вмешательство третьей-четвертой степени, а права не было, и приходилось по ступать наобум, с ужасом ожидая ответного хода!
 А тут – вмешательство второй степени, фактически – задаром.
 – Пусть Свет будет свидетелем твоих слов, – сказал я. И протянул руку к Завулону.
 Мне никогда не приходилось призывать изначальные силы в свидетели. Я лишь знал, что это не требует никаких специальных заклинаний. Впрочем, и гарантии, что Свет снизойдет до наших дел, было немного.
 В моей руке вспыхнул лепесток белого огня.
 Завулон поморщился, но руку не убрал. Когда мы скрепили договор рукопожатием, Тьма и Свет встретились между наших ладоней. Я почувствовал укол боли, будто тупой иглой пронзили плоть.
 – Договор заключен, – сказал Темный маг.
 Он тоже поморщился. И его коснулась боль.
 – Ты надеешься получить выгоду и от этого? – спросил я.
 – Конечно. Я всегда и из всего надеюсь получить выгоду. Обычно это удается.
 Но, по крайней мере, явной радости по поводу заключенного соглашения Завулон не испытывал. На что бы там он ни рассчитывал в итоге нашего соглашения, но полной уверенности в успехе у него не было.
 – Я узнал, что и зачем доставил в Москву курьер с востока.
 Завулон слегка улыбнулся:
 – Прекрасно. Меня напрягает ситуация, и очень приятно узнать, что теперь беспокойство будет разделено с другими.
 – Завулон! Было когда-нибудь такое, что Ночной и Дневной Дозор сотрудничали? По-настоящему, а не в поимке отступников и психопатов?
 – Нет. Любое сотрудничество будет проигрышем для одной из сторон.
 – Я учту.
 – Учти.
 Мы даже обменялись вежливыми поклонами. Будто не два мага противоборствующих сил, адепт Света и слуга Тьмы, а вполне миролюбиво относящиеся друг к другу знакомые.
 Потом Завулон подошел к неподвижному телу Алисы, легко поднял его, перекинул через плечо. Я ожидал, что они выйдут из сумрака, но вместо этого, одарив меня снисходительной улыбкой, глава Темных вошел в портал. Еще миг тот держался, потом начал исчезать.
 Мне – в другую сторону.
 Я только теперь понял, как устал. Сумрак любит, когда в него входят, а еще больше – когда при этом дергаются. Сумрак – ненасытная шлюха, которая рада всем.
 Выбрав место, где людей было поменьше, я рывком выбрался из своей тени.
 Глаза прохожих привычно метнулись в стороны. Сколько раз в день вы встречаете нас, люди… Светлых и Темных, магов и оборотней, ведьм и целительниц. Вы смотрите на нас – но не справе увидеть.
 Пусть так будет и впредь.
 Мы можем жить сотни и даже тысячи лет. Нас очень нелегко убить. И те проблемы, что составляют человеческую жизнь, для нас – что расстройство первоклассника от косо нарисованных в тетрадке палочек.
 Но все имеет оборотную сторону, Я поменялся бы с вами, люди. Заберите умение видеть тень и входить в сумрак. Возьмите защиту Дозора и способность менять сознание окружающих.
 Дайте мне тот покой, которого я навсегда лишен! Меня пихнули, отстраняя с дороги. Крепкий бритоголовый парень, с мобильником на поясе и золотой цепью на шее. смерил меня презрительным взглядом, процедил что-то сквозь зубы и вразвалку двинулся по улице. Подружка, прилипшая к его руке, не слишком успешно сымитировала его взгляд, предназначенный мелкими бандитами для «сладких лохов».
 Я от души расхохотался.
 Да, наверное, и впрямь хорошо я выглядел! Застывший посреди улицы, причем, на первый взгляд, таращась на стенд с какими-то убогими бронзовыми статуэтками, матрешками с лицами государственных деятелей и поддельной Хохломой.
 В моем праве сейчас встряхнуть всю эту улицу.
 Провести глобальную реморализацию – и бритоголовый пойдет работать санитаром в больницу для душевнобольных, его подружка бросится на вокзал и уедет к успешно позабытой старенькой матери, прозябающей где-то в провинции.
 Добро хочется творить – даже руки чешутся! Потому и нельзя.
 Пусть сердце будет чистым, руки горячими, но голова все равно должна быть холодной.
 Я обычный, рядовой Иной. Во мне нет и не будет силы, данной Гесеру или Завулону. Может быть, потому у меня свой взгляд на происходящее. И даже нежданный подарок – право на Светлую магию, я не могу использовать. Это будет в рамках игры. что ведется над моей головой.
 А мой шанс – выйти из игры.
 И увести Светлану.
 Да, сломать этим долго готовившуюся операцию Ночного Дозора! Да, перестать быть оперативником! Превратиться в рядового Светлого мага, пользующегося крохами своих сил. И это в лучшем случае, в худшем – меня ждет вечный сумрак.
 Сегодня, сегодня в полночь.
 Где? И кто? Чью Книгу Судьбы откроет волшебница? Как сказала Ольга, двенадцать лет готовили операцию. Двенадцать лет искали Великую Волшебницу, способную взять в руку припасенный до поры мелок.
 Стоп!
 Я завопил бы на весь Арбат, какой я дурак. Но мое лицо и так было достаточно красноречивым.
 К чему уж озвучивать все, написанное на физиономии.
 Высшие маги считают на много ходов вперед. В их играх нет случайностей. Есть ферзи, а есть пешки. Но только не лишние фигуры!
 Егор!
 Мальчик, едва не ставший жертвой нелицензионной охоты. Вошедший из-за этого в сумрак в таком состоянии души, которое толкнуло его на Темную сторону. Мальчик, чья судьба не определена, чья аура еще сохраняет все многоцветье младенца. Да, уникальный случай, я поразился, еще увидев его впервые.
 Удивился – и забыл. Едва узнав, что потенциальные способности мальчика были искусственно завышены шефом: и чтобы отвлечь Темных, и чтобы Егор смог хоть чуть-чуть противостоять вампирам.
 Так он и остался для меня – и личной неудачей, ведь я впервые определил в нем Иного, и хорошим, пока еще, человеком, и будущим противником в вечной битве Добра и Зла. Лишь где-то, на самом донышке, осталась память о его неопределенной судьбе.
 Он еще может стать кем угодно. Расплывчатый потенциал будущего. Открытая книга. Книга Судьбы.
 Вот кто станет перед Светланой, когда та возьмет в руки мелок. И встанет охотно – едва лишь Гесер рассудительно и серьезно объяснит ему происходящее. Он умеет объяснять, шеф Ночного Дозора, глава Светлых Москвы, великий древний маг. Гесер скажет об исправлении ошибок. И это будет правдой. Гесер скажет о великом будущем, которое откроется перед Егором. И это, вот ведь в чем дело, тоже окажется правдой! Темные могут подать тысячу протестов – Инквизиция несомненно учтет тот факт, что вначале мальчик пострадал от их действий.
 А Светлане наверняка будет рассказано, что неудача с Егором гнетет меня. Что во многом мальчик пострадал из-за того, что Дозор был занят ее, Светланы, спасением.
 Она даже не станет колебаться.
 Выслушает все, что должна сделать.
 Коснется мелка, обычного мелка, которым можно рисовать классики на асфальте или писать «2+2=4» на школьной доске.
 И начнет кроить судьбу, которая так еще и не определена.
 Что из него собираются сделать?
 Кого?
 Лидера, вождя, предводителя новых партий и революций?
 Пророка еще не придуманной религии?
 Мыслителя, что создаст новое социальное учение?
 Музыканта, поэта, писателя, чье творчество изменит сознание миллионов?
 На сколько еще лет в будущее тянется неторопливый план сил Света?
 Да, сути, что дается Иному от природы, не изменишь. Егор будет очень-очень слабеньким магом. Благодаря вмешательству Дозора – все-таки Светлым магом.
 Но для того, чтобы менять судьбы человеческого мира, быть Иным не обязательно. Это даже мешает. Гораздо лучше пользоваться поддержкой Дозора и вести, вести за собой человеческие толпы, что так нуждаются в придуманном нами счастье.
 И он поведет. Не знаю как, не знаю куда, но поведет. Вот только ведь и Темные сделают свой ход.
 На каждого президента находится свой киллер. На каждого пророка – тысяча толкователей, что извратят суть религии, заменят светлый огонь жаром инквизиторских костров. Каждая книга когда-нибудь полетит в огонь, из симфонии сделают шлягер и станут играть по кабакам. Под любую гадость подведут прочный философский базис.
 Да, мы ничему не научились.
 Наверное, не хотим.
 Но по крайней мере у меня есть немного времени. И право сделать свой ход. Единственный.
 Знать бы еще, какой.
 Призвать Светлану не соглашаться с Гесером, не приобщаться к высшей магии, не править чужую судьбу?
 А почему, собственно? Ведь все правильно. Исправляются допущенные ошибки, творится счастливое будущее для отдельно взятого человечка и человечества в целом. С меня снимается груз допущенной ошибки. Со Светланы – сознание того, что ее удача оплачена чужой бедой. Она входит в ряды Великих Волшебниц. Какова цена моих смутных сомнений?
 И что в них – искренняя забота, а что – маленькая личная корысть? Что Свет, что Тьма.
 – Эй, друг!
 Торговец, рядом с лотком которого я стоял, глядел на меня. Не слишком зло, но раздраженно.
 – Берешь что-нибудь?
 – Я на идиота похож? – осведомился я.
 – Еще как. Или покупай, или отойди.
 В чем-то он был прав. Но я сейчас был настроен огрызаться:
 – Не понимаешь своего счастья. Я тебе толпу создаю, покупателей привлекаю.
 Колоритный был торговец. Плотный, краснолицый, с толстенными ручищами, где равномерно перемешались жир и мышцы. Он окинул меня оценивающим взглядом, явно не обнаружил ничего угрожающего и собрался было что-то съязвить.
 И вдруг улыбнулся.
 – Ну, создавай. Только поактивнее тогда. Изобрази покупку. Можешь даже деньги мне понарошку заплатить.
 Это было так странно, так неожиданно.
 Я улыбнулся в ответ:
 – Хочешь, правда, куплю что-нибудь?
 – Да тебе зачем, это для туристов хлам, – продавец перестал улыбаться, но прежней напряженной агрессивности в лице все равно не осталось. – Жара чертова, на всех срываюсь. Хоть бы дождь пошел.
 Глянув в небо, я пожал плечами. Кажется, что-то менялось. Что-то сдвинулось в прозрачной сини небесной духовки.
 – Думаю, будет, – заявил я.
 – Хорошо бы.
 Мы кивнули друг другу, и я пошел, влился в поток людей.
 Пусть я не знал, что делать, но уже знал, куда идти. И это немало




 Глава 7


 Наши силы – во многом заемные. Темные черпают их в чужом страдании. Им куда проще. Даже не обязательно причинять людям боль. Достаточно выжидать. Достаточно внимательно смотреть по сторонам и тянуть, тянуть чужое страдание, словно коктейль через соломинку.
 Нам это тоже доступно. Пусть немного по-другому. Мы можем брать силу, когда людям хорошо, когда они счастливы.
 Вот только есть одна деталь, которая делает процесс доступным для Темных и практически запретным для нас. Счастье и горе – вовсе не два полюса на шкале человеческих эмоций. Иначе не было бы светлой печали и злобной радости. Это два параллельных процесса, два равноправных потока Силы, которую Иным дано ощущать и использовать.
 Когда Темный маг пьет чужую боль, она лишь прибывает.
 Когда Светлый маг берет чужую радость, она тает. Мы можем вобрать Силу в любой момент. И очень редко позволяем себе это сделать.
 Сегодня я решил, что мне дозволено.
 Я взял немного у обнявшейся парочки, застывшей у входа в метро. Они были счастливы, очень счастливы сейчас. И все-таки я чувствовал, что они расстаются, причем надолго, и печаль все равно неизбежно коснется влюбленных. Я решил, что вправе это сделать. Их радость была яркой и пышной, словно букет алых роз, таких нежных и заносчивых роз.
 Я коснулся пробегающего мимо ребенка – ему было хорошо, он не чувствовал давящей, тяжелой жары, он бежал покупать мороженое. Он быстро восстановится. Сила была простой и чистой, будто полевые цветы. Букет ромашек, сорванных моей недрогнувшей рукой.
 Я увидел старушку в окне. Тень смерти была уже где-то рядом с ней, наверное, она сама это чувствовала. И все-таки старушка улыбалась. Сегодня к ней заходил внук. Скорее всего, просто проверить, жива ли еще бабка, не освободилась ли дорогая квартира в центре Москвы. Это она тоже понимала. И все-таки была счастлива. Мне было стыдно, нестерпимо стыдно, но я коснулся ее и взял немного Силы. Увядающий, желто-оранжевый букет астр и осенних листьев…
 Я шел, как порой ходил в своих ночных кошмарах, раздавая налево и направо счастье. Всем, и пусть никто обиженный не уйдет. Вот только за мной сейчас тянулся совсем другой след. Чуть-чуть угасшие улыбки, морщинки, собравшиеся на лбу, закушенные на миг губы.
 В общем, было видно, где я шел.
 Меня не остановит патруль Дневного Дозора, попадись он на пути.
 Впрочем, и Светлые, увидев происходящее, смолчат. Я делаю то, что считаю нужным. То, что счел вправе совершить. Взять – взаймы. Украсть. И то, как я поступлю с полученной Силой, определит мою судьбу.
 Либо я рассчитаюсь за все сполна.
 Либо сумрак распахнется передо мной.
 Светлый маг, начавший черпать Силу в людях, ставит на карту все. И здесь не сработают обычные расценки между действиями Дозоров. Количество принесенного Добра не просто обязано превзойти причиненное мной Зло.
 У меня даже тени сомнений быть не должно, что я рассчитался сполна.
 Влюбленные, дети, старики. Компания, распивающая пиво у памятника. Я боялся, что их радость будет наигранной, но она оказалась настоящей, и я взял их Силу.
 Простите.
 Я могу трижды извиниться перед каждым. Я могу заплатить за похищенное. Только все это будет неправда.
 Я ведь просто воюю за свою любовь. В первую очередь. А уж потом – за вас, которым готовят новое неслыханное счастье.
 Только, может быть, и это тоже правда?
 И, сражаясь за свою любовь, каждый раз сражаешься за весь мир?
 За весь мир – а не с целым миром.
 Сила!
 Сила.
 Сила?
 Я собирал ее крупицы, иногда бережно и осторожно, иногда грубо и резко, чтобы не дрогнула рука, чтобы не отвести от стыда глаза, забирая почти последнее.
 Может быть, для этого парня – счастье и без того редкий гость?
 Не знаю.
 Сила!
 Может быть, лишившись этой улыбки, женщина потеряет чью-то любовь?
 Сила.
 Может быть, завтра этот крепкий, иронично улыбающийся мужчина умрет?
 Сила.
 Мне не помогут амулеты а карманах. Боя не будет.
 Мне не поможет «пик формы», о котором говорил шеф. Этого все равно мало. И право на беспрепятственное вмешательство второй степени, так щедро отданное Завулоном, – ловушка. Даже капли сомнений нет. Он подставил свою подругу, свел линии вероятностей так, чтобы мы пересеклись, и со скорбным лицом вручил смертельный подарок. Я не могу смотреть в будущее так далеко, чтобы мое Добро никогда не превратилось в Зло.
 Но если нет оружия – прими его из рук врага.
 Сила!
 Сила.
 Сила!
 Если бы я еще сохранял ту тонкую нить связи с Гесером, что соединяет молодого мага и его наставника, он давно почувствовал бы происходящее. Ощутил, как переполняет меня энергия, чудовищная, взятая наобум и неизвестно для какой цели.
 Что он сделал бы?
 Бессмысленно останавливать мага, который начал этот путь.
 Я шел к ВДНХ пешком. Я знал, где все будет происходить. Случайностей не бывает, когда ими управляют высшие маги. Неуклюжий «дом на ножках», спичечный коробок, поставленный на торец, – там Завулон проиграл бой за Светлану, там Гесер выявил и ввел в Инквизицию своего ставленника, попутно потренировав Светлану.
 Центр силы для всей этой комбинации.
 Третий раз.
 Мне уже не хотелось ни есть, ни пить. Один раз я все-таки остановился, купил и выпил стаканчик кофе. Он был безвкусный, будто начисто лишенный кофеина. Люди стали расступаться с дороги, хоть я и шел в обычном мире. Напряжение магии вокруг росло.
 Мне не скрыть своего приближения.
 Но я и не хочу подкрадываться из засады.
 Молодая беременная женщина шла осторожно, бережно. Я вздрогнул, когда увидел, что она улыбается. И чуть было не свернул, когда понял, что не рожденный еще ребенок тоже улыбается в своем крошечном и надежном мире.
 Их Сила была подобна бледно-розовому пиону – большой цветок и еще не раскрывшийся шарик бутона. Я должен собрать все, что встретится мне на пути.
 Без колебаний, без жалости.
 Что-то происходило и в окружающем мире. Казалось, жара стала сильнее. Причем, сильнее каким-то отчаянным, судорожным рывком.
 Не зря, наверное, Темные и Светлые маги все эти дни пытались развеять зной. Что-то случится. Я остановился, поднял голову, вглядываясь в небо сквозь сумрак.
 Тонкие, свитые кольцами кружения.
 Искры на горизонте.
 Мгла на юго-востоке.
 Ореол вокруг иглы Останкинской Башни.
 Это будет странная ночь.
 Я коснулся пробегающей девчушки и забрал ее нехитрую радость: пришедшего домой трезвым отца.
 Словно обломок ветки шиповника, колючий и хрупкий.
 Простите меня.
 Когда я подошел к «дому на ножках», было почти одиннадцать вечера.
 Последним, кого я коснулся, был пьяненький работяга, притулившийся к стене в подворотне. В той самой подворотне, где я впервые убил Темного. Он был почти невменяем. И счастлив.
 Я взял и его Силу, Пыльный, заплеванный цветок подорожника, некрасивую грязно-бурую свечку.
 И это Сила.
 Переходя дорогу, я понял, что нахожусь здесь не один. Вызвав тень, я ушел в сумеречный мир.
 Вокруг здания стояло оцепление.
 Самое странное оцепление, какое мне доводилось видеть. Темные и Светлые вперемешку. Я заметил Семена, кивнул и получил в ответ спокойный, чуть укоризненный взгляд. Тигренок, Медведь, Илья, Игнат…
 Когда их всех вызвали? Пока я бродил по городу, собирая Силу? Не вышел отдых, ребята.
 И Темные. Даже Алиса была здесь. На нее страшно было смотреть: лицо ведьмы походило на смятую и выправленную бумажную маску. Похоже, Завулон не лгал, говоря о наказании. Рядом с Алисой стоял Алишер, и, поймав его взгляд, я понял, что эти двое сойдутся в смертельной схватке. Может быть, не сейчас.
 Но сойдутся непременно.
 Я шагнул сквозь кольцо.
 – Зона закрыта, – сказал Алишер.
 – Зона закрыта, – эхом отозвалась Алиса.
 – Я вправе.
 Во мне было достаточно Силы, чтобы пройти и без разрешения. Остановить меня сейчас смогли бы лишь Великие Маги, но они были не здесь.
 Но меня не стали останавливать. Значит, кто-то, Гесер или Завулон, а может быть, и оба шефа Дозоров приказали лишь предупредить меня.
 – Удачи, – услышал я шепот вслед. Обернулся, поймал взгляд Тигренка. Кивнул.
 Подъезд был пуст. И дом весь притих, как тогда, когда над Светланой кружил небывалых размеров вихрь инферно. Зло, которое она сама же и призвала на себя.
 Я шел сквозь серую мглу. Пол под ногами глухо вздрагивал: здесь, в сумеречном мире, даже почва отзывалась на магию, даже тени человеческих зданий.
 Люк на крышу оказался распахнут. Никто не собирался чинить мне даже малейших препятствий. Самое печальное, что я не знал, радоваться мне этому или огорчаться.
 Я вышел из сумрака. Ни к чему, пожалуй. Сейчас ни к чему.
 Я стал подниматься по лесенке.
 Первым я увидел Максима.
 Он стал совсем не таким, как прежде, этот спонтанный Светлый маг, дикарь, несколько лет убивавший адептов Тьмы. Может быть, с ним что-то сделали. А может быть, он изменился сам. Есть люди, из которых выходят идеальные палачи.
 Максиму повезло. Он и стал палачом. Инквизитором. Тем, кто стоит над Светом и Тьмой, служит всем – и никому. Руки он держал скрещенными на груди, голова была чуть опущена. Что-то в нем было от Завулона, каким я его впервые увидел. А что-то – от Гесера. При моем появлении Максим чуть приподнял голову. Скользнул по мне прозрачным взглядом.
 И опустил глаза.
 Значит, я и впрямь допущен к происходящему.
 В стороне замер Завулон. Он кутался в тонкий плащ и на мое появление не обратил ни малейшего внимания. Что я приду, он знал и так.
 Гесер, Светлана и Егор стояли вместе. Вот они отреагировали на мое появление куда живее.
 – Все-таки пришел? – спросил шеф.
 Я кивнул. Я смотрел на Светлану. Она была в длинном белом платье, полосы распущены. В ее руке призрачным светом мерцал футляр – маленький, словно из-под броши или медальона, футляр белого сафьяна.
 – Антон, ты знаешь, да? – крикнул Егор.
 Вот кто из присутствующих был счастлив, так это он. В полной мере.
 – Знаю, – ответил я. Подошел к нему. Взъерошил рукой волосы.
 Его Сила была похожа на желтеющий цветок одуванчика.
 Вот теперь, кажется, я собрал все, что мог.
 – Под завязку? – спросил Гесер. – Антон, что ты собрался делать?
 Я не ответил ему. Что-то меня настораживало. Что-то было не так.
 Ах да! Почему-то не было Ольги.
 Инструктаж уже проведен? Светлана знает, что ей предстоит.
 – Мелок, – сказал я. – Маленький мелок, заточенный с обеих сторон. Им можно писать на чем угодно. Например, на Книге Судьбы. Зачеркивая прежние строки, вписывая новые.
 – Антон, никому из присутствующих ты не откроешь ничего неожиданного, спокойно сказал шеф.
 – Разрешение дано? – спросил я.
 Гесер посмотрел на Максима. Инквизитор, будто почувствовав его взгляд, поднял голову. Глухо сказал:
 – Разрешение дано.
 – Возражение со стороны Дневного Дозора, – скучно произнес Завулон.
 – Отклоняется, – равнодушно ответил Максим. Вновь уронил голову на грудь.
 – Великая Волшебница может взять мелок в руки, – сказал я. – Каждая строка в Книге Судьбы будет забирать частицу ее души. Забирать
 – и возвращать измененной. Судьбу человека можно изменить, лишь отдав собственную душу.
 – Я знаю, – сказала Света. Улыбнулась. – Антон. ты уж извини. Мне кажется, что это правильно. Это пойдет на пользу – всем.
 У Егора в глазах мелькнула настороженность. Он почувствовал что-то неладное.
 – Антон, ты боец Дозора, – сказал Гесер. – Если у тебя есть возражения, ты можешь говорить.
 Возражения? Чему, собственно? Что вместо Темного мага Егор станет Светлым? Что попытается, пусть тысячу раз неудачно, нести людям Добро? Что Светлана станет Великой Волшебницей?
 Пусть и пожертвовав при этом всем человеческим, что в ней пока есть.
 – Я не буду ничего говорить, – сказал я. Мне показалось – или в глазах Гесера мелькнуло удивление?
 Трудно понять, о чем на самом деле думает Высший Маг.
 – Начинаем, – сказал он. – Светлана, ты знаешь, что должна делать.
 – Знаю, – она смотрела на меня.
 Я отошел на несколько шагов. Гесер – тоже. Теперь они остались вдвоем, Светлана и Егор. Одинаково растерянные. Одинаково напряженные.
 Я покосился на Завулона – тот ждал.
 Светлана открыла футляр – щелчок застежки прозвучал как выстрел, медленно, будто против силы достала оттуда мелок. Совсем крошечный. Неужели он так сточился за тысячелетия, когда Свет пытался менять судьбу мира?
 Гесер вздохнул.
 Светлана присела на корточки и начала рисовать круг, заключая в него себя и мальчика.
 Мне нечего сказать. Мне нечего сделать.
 Я собрал столько Силы, что она льется через край.
 У меня есть право творить Добро.
 Не хватает самой малости – понимания.
 Дохнул ветер. Робко, осторожно. Затих.
 Я посмотрел вверх и вздрогнул. Что-то происходило. Здесь, в человеческом мире, небо заволокли тучи.
 Я даже не заметил, когда они пришли.
 Светлана закончила рисовать круг. Поднялась, Попытавшись глянуть на нее сквозь сумрак, я сразу же отвернулся. В ее руке будто пылал раскаленный уголек. Чувствует ли она боль?
 – Надвигается буря, – сказал издали Завулон. – Настоящая буря, какой не было давно.
 Он засмеялся.
 Никто не обратил на его слова внимания. Разве что ветер – он начал дуть ровнее, все усиливаясь. Я посмотрел вниз – там пока было спокойно. Светлана вела кусочком мела в воздухе, будто обрисовывая что-то видимое лишь ей. Прямоугольный контур.
 Узор в нем.
 Егор тихо застонал. Запрокинул голову. Я сделал было шаг вперед – и остановился. Мне не пройти барьера. Да и ни к чему это.
 Не в этом дело.
 Когда не знаешь, как поступить, нельзя верить ничему. Ни холодной голове, ни чистому сердцу, ни горячим рукам.
 – Антон!
 Я посмотрел на Гесера. Шеф казался чем-то озабоченным.
 – Это не просто буря, Антон. Это ураган. Будут жертвы.
 – Темные? – просто спросил я.
 – Нет. Стихии.
 – Немножко перебрали со средоточием силы? – поинтересовался я. Шеф не отреагировал на насмешку.
 – Антон, какая степень магии тебе позволена?
 Конечно же, он знал о сделке с Завулоном.
 – Вторая.
 – Ты можешь остановить ураган, – сказал Гесер. Просто констатируя факт. Все кончится проливным дождем. Ты собрал достаточно силы.
 Ветер навалился снова. И он уже не собирался прекращаться. Ветер рвал, давил, будто решив снести нас с крыши. Ударили струи дождя.
 – Пожалуй, это последний шанс, – добавил шеф. – Впрочем, решать тебе.
 Со стеклянным звоном вокруг него возник силовой щит. будто Гесера накрыли кульком из мятого целлофана. Еще ни разу я не видел, чтобы маг применял такие меры защиты от заурядного буйства стихии.
 Светлана, в развевающемся платье, продолжала рисовать Книгу Судьбы. Егор не шевелился, стоял, будто распятый на невидимом кресте. Может быть, он ничего уже не воспринимал. Что происходит с человеком, когда он лишается старой судьбы и еще не обретает новую?
 – Гесер, ты собираешься устроить такой тайфун, по сравнению с которым эта буря – ничто! – крикнул я.
 Ветер уже заглушал слова.
 – Это неизбежно, – ответил Гесер. Он, вроде бы, говорил шепотом, но каждое слово звучало совершенно ясно. – Это – уже свершается.
 Книгу Судьбы стало видно даже в человеческом мире. Конечно, Светлана не рисовала ее в буквальном смысле, а вытягивала из глубочайших слоев сумрака. Делала копию, любое изменение которой отразится на оригинале. Книга Судьбы казалась муляжом, макетом из пылающих огненных нитей, неподвижно висящим в воздухе. Капли дождя вспыхивали, касаясь ее. Сейчас Светлана начнет менять судьбу Егора. А потом, через десятилетия, Егор изменит судьбу мира.
 Как всегда – к Добру.
 Как обычно – безуспешно.
 Меня шатнуло. В один миг, совершенно неожиданно, сильный ветер перешел в ураган. Вокруг творилось что-то невообразимое. Я видел, как останавливаются на проспекте машины, прижимаются к обочине – подальше от деревьев. Совершенно беззвучно – рев ветра заглушал грохот – рухнул на перекрестке огромный рекламный шит. Какие-то запоздалые фигурки бежали к домам, будто надеясь найти укрытие у стен.
 Светлана остановилась. Раскаленная точка тлела в ее руке.
 – Антон!
 Я едва расслышал голос.
 – Антон, что мне делать? Скажи! Антон, я должна это сделать?
 Меловой круг прикрывал ее – наверное, не до конца: с нее едва не срывало одежду, – но все таки давал возможность устоять.
 Все будто исчезло. Я смотрел на нее, на пылающий мелок, уже готовый менять чужую судьбу. Светлана ждала ответа – вот только мне нечего было сказать. Нечего, ибо я сам не знал ответа.
 Я поднял руки к бушующему небу. И увидел призрачные цветы Силы в своих руках.
 – Справишься? – сочувственно спросил Завулон. – Буря разыгралась.
 Его голос был слышен в грохоте урагана столь же отчетливо, как и голос шефа.
 Гесер вздохнул.
 Я раскрыл ладони, развернул их к небу – небу, где больше не было звезд, где осталось лишь мельтешение туч, дождевых струй, молний.
 Это было одно из самых простых заклинаний. Ему учат едва ли не первым.
 Реморализация.
 Без всяких уточнений.
 – Не делай этого! – закричал Гесер. – Не смей!
 Одним движением он сместился, закрывая от меня Светлану и Егора. Будто это могло помешать заклинанию, нет, теперь его уже не остановить.
 Луч света, невидимый людям, бил из моих ладоней, Все крупинки, что я собирал у них, безжалостно и беспощадно. Алое пламя роз, бледно-розовые пионы, желтизна астр, белые ромашки, почти черные орхидеи. Завулон тихо смеялся за спиной.
 Светлана стояла с мелом в руках над Книгой Судьбы.
 Егор, раскинув руки, замер перед ней.
 Фигуры на доске. Сила в моих руках. У меня еще никогда не было столько Силы, бесконтрольной, струящейся через край, готовой пролиться на кого угодно.
 Я улыбнулся Светлане. И медленно-медленно поднес ладони с бьющим из них фонтаном радужного света к своему лицу.
 – Нет!
 Вопль Завулона не просто прорвался сквозь ураган – заглушил его. Вспышка молнии прорезала небо. Глава Темных бросился ко мне, но навстречу шагнул Гесер, и Темный маг остановился. Я не видел это – чувствовал. Лицо заливало цветное сияние. Голова кружилась. Я больше не чувствовал ветра.
 Осталась только радуга, бесконечная радуга, в которой я тонул.
 Ветер метался вокруг, не трогая меня. Я посмотрел на Светлану и услышал, как ломается невидимая стена, всегда стоявшая между нами. Ломается – чтобы замкнуть нас в барьер. Развевающиеся волосы упали вокруг лица Светы мягкой волной,
 – Ты все истратил на себя?
 – Да, – сказал я.
 – Все, что собрал?
 Она не верила. Не могла поверить, до сих пор. Светлана знала, какова цена за взятую взаймы Силу.
 – До последней капли! – ответил я. Мне было легко, удивительно легко.
 – Зачем? – волшебница протянула руку. – Зачем, Антон? Ты мог остановить эту бурю. Мог осчастливить тысячи людей. Как ты мог – все на себя?
 – Чтобы не ошибиться, – объяснил я. Было даже неудобно, что она, будущая Великая, не понимает такой малости.
 Секунду Светлана молчала. Потом поглядела на огненный мелок в своей руке.
 – Что мне делать, Антон?
 – Ты уже открыла Книгу Судьбы.
 – Антон! Кто прав? Гесер или ты?
 Я покачал головой.
 – А вот это решай сама.
 Светлана нахмурилась.
 – Антон, и это все? Ради чего ты взял столько чужого Света? Ради чего истратил магию второй степени?
 – Ты пойми. – Я не знал, сколько веры в моем голосе. Даже сейчас мне ее не хватало. – Иногда главное – не поступок. Иногда главное – бездействие. Есть то, что ты должна решить сама. Без советов. Моих, Гесера, Завулона, Света, Тьмы. Только сама.
 Она замотала головой.
 – Нет!
 – Да. Ты решишь сама. И эту ответственность с тебя не снимет никто И что бы ты ни сделала – ты все равно будешь жален, о несделанном.
 – Антон, я люблю тебя!
 – Знаю. И я люблю тебя. Потому и не скажу ничего.
 – И это твоя любовь?
 – Только это и есть – любовь.
 – Мне нужен совет! – закричала она. – Антон, мне нужен твой совет!
 – Каждый творит свою судьбу, – сказал я. Это было даже чуть больше, чем я мог сказать. – Решай.
 Мелок в ее руке вспыхнул тонкой огненной иглой, когда она повернулась к Книге Судьбы. Взмах – я услышал, как хрустят страницы под ослепительным лас тиком.
 Свет и Тьма – только пятна на страницах судьбы.
 Взмах.
 Росчерк.
 Стремительный бег огненных строк.
 Светлана разжала руку, и мел Судьбы упал ей под ноги. Тяжело, будто свинцовая пуля. Его все-таки поволокло ураганом, но я успел нагнуться и спрятать мелок в ладони.
 Книга Судьбы начала таять.
 Егор пошатнулся, согнулся, повалился на бок, поджимая колени к груди. Съежился в жалкий маленький комочек.
 Белый круг вокруг них уже размыло дождем, и я смог подойти. Присел, придерживая мальчика за плечи.
 – Ты ничего не вписала! – крикнул Гесер. – Светлана, ты только стерла!
 Волшебница пожала плечами. Она смотрела на меня, сверху вниз. Дождь, прорвавшийся за исчезающий барьер, уже пропитал белое платье, превратил его в тонкую кисею, не скрывающую тела. Только что Светлана была жрицей в белоснежных одеждах, лишь миг – и она стала промокшей девушкой, с опущенными руками стоящей в центре бури.
 – Это был твой экзамен, – вполголоса сказал Гесер. – Ты упустила свой шанс.
 – Светлый Гесер, я не хочу служить в Дозоре, – ответила девушка.– Простите, Светлый Гесер. Но это не мой путь. Не моя судьба.
 Гесер печально покачал головой. Он больше не смотрел на Завулона, и тот в несколько шагов оказался возле нас.
 – И это – все? – спросил Темный маг. Посмотрел на меня, на Свету, на Егора. – Вы не смогли ничего сделать?
 Он перевел взгляд на Инквизитора – тот поднял голову и кивнул.
 Больше ему никто не ответил.
 Кривая улыбка появилась на лице Завулона.
 – Какие усилия, и все окончилось фарсом. Лишь потому, что истеричная девчонка не захотела бросить своего нерешительного возлюбленного. Антон, ты меня разочаровал. Светлана, ты меня порадовала. Гесер, – Темный посмотрел на шефа, – мои поздравления с подобными сотрудниками.
 За спиной Завулона открылся портал. Тихо смеясь, он вошел в черное облако.
 С земли до меня донесся тяжелый вздох. Я не видел, но знал, что там происходит. Один за другим Темные дозорные выходили из сумрака. Кидались к припаркованным вокруг здания машинам, спеша увести их подальше от деревьев. Пригибаясь, бежали к соседним домам.
 А следом покидали оцепление Светлые маги. Некоторые – для тех же простых и понятных человеческих действий. Вот только большинство, я знал это, оставались на месте, вглядываясь вверх, на крышу здания. Тигренок, с виноватым, на всякий случай, лицом. Семен – с мрачной улыбкой Иного, повидавшего и не такие бури, Игнат – с неизменно искренним сочувствием.
 – Я не смогла этого сделать, – сказала Светлана. – Гесер, простите. Я не смогла.
 – Ты и не могла, – ответил я.– Да и не должна была…
 Я раскрыл ладонь. Посмотрел на маленький кусочек мела, который в моих руках стал просто мокрым и липким кусочком мела. Заточенным с одной стороны. Неровно сломанным с другой.
 – Давно понял? – спросил Гесер. Подошел, сел со мной рядом. Его щит раскинулся над нами, и рев урагана стих.
 – Нет. Только что.
 – Что происходит? – выкрикнула Светлана. – Антон, да что происходит?
 Ей ответил Гесер.
 – У каждого своя судьба, девочка. У кого-то – править чужие жизни или ломать империи. У кого-то – просто жить.
 – Пока Дневной Дозор ждал твоих действий, – пояснил я. – Ольга, взяв вторую половинку мела, переписала чью-то судьбу. Так, как хотелось Свету.
 Гесер вздохнул. Протянул руку, коснулся Егора. Мальчик зашевелился, пытаясь подняться.
 – Сейчас, сейчас, – ласково сказал шеф. – Все уже кончилось, заканчивается.
 Я обнял мальчика за плечи, положил его голову себе на колени. Он снова затих.
 – Скажи, зачем? – спросил я. – Если ты все равно знал все наперед?
 – Даже мне не дано знать все.
 – Зачем?
 – Да потому, что все должно было быть естественно, – с легким раздражением ответил Гесер. – Только так Завулон мог поверить в происходящее. И в наши планы, и в наше поражение.
 – Это не весь ответ, Гесер. – Я посмотрел ему и глаза. – Далеко не весь!
 Шеф вздохнул:
 – Хорошо. Да, я мог сделать и по-другому. Светлана стала бы Великой Волшебницей. Вопреки своему желанию. Егор, попреки тому, что Дозор и так ему задолжал, превратился бы в наш инструмент.
 Я ждал. Очень хотелось знать, скажет ли Гесер всю правду. Хоть однажды.
 – Да, я мог сделать и так. – Гесер вздохнул. – Вот только, мальчик мой… Все, что я делал, помимо великой борьбы Света и Тьмы, все, что я делал в двадцатом столетии, было подчинено одному, разумеется, не в ущерб делу…
 Мне вдруг стало его жалко. Нестерпимо жалко.
 Может быть, первый раз за тысячу лет Великий Маг, пресветлый Гесер, истребитель чудовищ и страж государств, вынужден был сказать правду до конца. Не такую красивую и возвышенную, как та, которую он привык говорить.
 – Не надо, я знаю! – крикнул я. Но Великий Маг покачал головой:
 – Все, что я делал, – отчеканил Гесер, – было подчинено еще одной цели. Вынудить руководство полностью снять с Ольги наказание. Вернуть ей все силы и позволить вновь взять в руки мел Судьбы. Она должна была стать равной мне. Иначе наша любовь была обречена. А я люблю ее, Антон.
 Светлана засмеялась. Тихо-тихо. Я подумал, что она даст шефу пощечину, но, наверное, я до сих пор ее совсем не понимал. Светлана опустилась перед Гесером на колени и поцеловала его правую руку.
 Маг вздрогнул. Он словно утратил свои бесконечные силы: защитный купол стал дрожать и таять. Нас вновь оглушил рев урагана.
 – А судьбу мира снова будем менять? – спросил я. – Помимо наших маленьких личных дел?
 Он кивнул. И спросил:
 – Ты не рад этому?
 – Нет.
 – Что ж, Антон, нельзя ведь выигрывать во всем. И мне это не удавалось. И у тебя не получится.
 – Знаю, – сказал я. – Конечно же, знаю, Гесер. Но все равно этого так хочется.


Январь-август 1998 года. Москва.