СЕРГЕЙ  МОГИЛЕВЦЕВ

И М П Е Р И Я   Т Е Х Н О К Р А Т О В

Когда задают мне вопрос — есть ли предел научно-техническому прогрессу, и может ли он, этот прогресс, привести к полнейшему упадку и одичанию цивилизации, я всегда ссылаюсь на печальный пример могущественной когда-то планеты Ферриды. Лично для меня пример этот поучителен еще и потому, что последняя фаза деградации ферриендянского общества проходила у меня на глазах, я был свидетелем полнейшего краха бесспорной, казалось бы, доктрины тотальной научно-технической революции. Революции, которая не желает ограничивать себя какими-либо рамками, которая стремится полностью перестроить родную планету, и понести такую же перестройку к далеким звездам. И когда слышу я такие слова, когда вижу молоденьких инженеров, взахлеб рассказывающих своим товарищам о каком-нибудь грандиозном техническом проекте, призванном революционизировать жизнь всей планеты, кривятся в саркастической усмешке мои губы, и отхожу я тихонечко в сторону. Ибо слишком хорошо мне известна цена, которую приходится платить за такие грандиозные проекты, и знаю я, что подчас цена эта оплачивается гибелью самой цивилизации. Однако начну по порядку.
Около двух световых лет назад я возвращался на пассажирском звездолете с ежегодной встречи поэтов Большой и Малой Медведиц, откуда слал подробные репортажи в редакцию журнала «Хронос». Рядом со мной в кресле сидел известнейший в регионе поэт О-Лук, который настойчиво приглашал слетать на его родную планету Ферриду. После некоторых колебаний — были планы посетить Ниобею, где в издательстве «Вега» должны были печататься мои «Дневники», — я принял его предложение, и теперь молчал, слушая рассуждения прославленного метра. О-Лук восторгался Ферридой, называл ее голубой жемчужиной, вправленнной в зеленоватую глубину океанов и лежащую на черном бархате космоса. И это не было большим поэтическим преувеличением — единственный материк Ферриды лежал среди безбрежных океанских просторов, и вода, таким образом, была главным богатством планеты. Правда, по словам О-Лука, в связи с третьей волной научно-технической революции богатством этим распоряжались не совсем разумно. Более того, чувствуя непонятный зуд научно-технических преобразований, многочисленная инженерная прослойка планеты бросилась преобразовывать все и вся. Обладая действительно безграничной технической мощью, они срывали до основания высокие горы, бетонировали глубокие каньоны и впадины, изменяли русла рек, создавали искусственные океаны и моря. Неожиданно оказалось, что покорить, изменить и переделать можно все. Буквально все, ибо инженерная мысль на Ферриде достигла в последние десятилетия такого могущества, что, если бы это позволили финансы, инженеры-преобразователи вполне могли бы изменить орбиту своей планеты, или, допустим, погасить местное солнце.
Доступным оказалось любое свершение. Инженерно-техническая молодежь планеты находилась в состоянии некоей эйфории, когда собственные честолюбивые замыслы казались куда значительнее всех предыдущих достижений цивилизации. История, искусство, поэзия, живопись — господи, ну кому это нужно?! Кому нужны жалкие поэтические истерики слабого, не вооруженного механизмами предка, воспевающего красоту восходящего солнца в диких скалистых горах, рев могучего водопада, чуткую тишину раннего лесного утра? Какие дремучие предрассудки! Ведь куда больше поэзии заключено в урчании тысячегромных*, напичканных электроникой механизмов, срывающих до основания эти якобы красивые горы, превращающие водопады в плотины, а девственные леса — в культурные сельскохозяйственные угодья.

* Гром — около одной тонны. — Пьер Сорокин.


Преобразовывать! Преобразовывать! Преобразовывать! Все и вся! Не смотри ни на что! Не смотря на слюнявые рассуждения немощных нытиков, называющих себя поэтами. Не смотря на сам факт существования так называемых гуманитариев. Мы их пока что терпим, всех этих сторонников ненасильственного вторжения в природу, странных идеалистов, мечтающих о мирном с природой сосуществовании. Мы их пока что терпим, мы копим силы, мы составляем подробные банки грандиозных инженерных проектов. Мы ждем, мы знаем — придет наш черед. Ничем не контролируемая сила научно-технического гения вырвется из недр проектных лабораторий, и преобразит лик Ферриды. Мы уничтожим природу старую, и создадим природу новую. Мы вырвемся в космос, и понесем преобразующую инженерную мысль во все уголки галактики. Мы — инженеры! МЫ — ИНЖЕНЕРЫ! Будущее принадлежит нам!
О-Лук искренне недоумевал, как можно строить грандиозную программу кардинальных научно-технических преобразований планеты, совершенно не принимая в расчет такой фактор, как человек, живущий на этой планете. В своей дремучей поэтической наивности О-Лук был уверен, что мерилом любых грандиозных проектов и свершений должны быть не количество добываемого из недр планеты гудлона* или антрата**, не фантастические цифры произведенной электроэнергии, не заоблачная высота плотин, возводимых на великих ферриендянских реках, не количество этих плотин, не скорость индивидуального или общественного транспорта, не мощь вводимых одна за одной установок, использующих энергию распада, не новые, ошеломляющие  инженерно-технические проекты, использующие уже силы плане¬тарного и даже космического масштаба, а сам человек. Которого необходимо спросить, хорошо, или плохо он будет себя чувствовать среди этих фантастико-технологических откровений? Не исчезнет ли в нем, в человеке, нечто человеческое, такое, казалось бы, наивное, и в то же время необходимое, как потребность ощущать себя частью природы живой, а не искусственной? Природы, в которой текут нормальные, не окольцованные плотинами реки, в которой беззаботно поют на зеленых ветвях птицы, а по утрам громогласно приветствует восход солнца крикун*. И не уйдет ли вслед за немыслимыми победами технологии человек от самого себя, от того, что и зовется в нем собственно человеческим: от воспитанного тысячелетней историей гуманистического начала? С его способностью плакать при звуках красивой музыки и трепетать при виде обыкновенного зеленого листика, словно перед величайшей вселенской загадкой.
Все эти вопросы наивный О-Лук задавал оппонентам — уверенным в своей правоте инженерам. Которые, конечно же, хохотали в ответ на сравнение ничтожного зеленого листика с величайшими загадками бытия. У них величайшие загадки бытия ассоциировались с величайшими инженерными проектами. С такими, например, как строительство тысячетуанной** шахты к центру Ферриды. Особенно угнетало О-Лука то обстоятельство, что строительство шахты технократы намеревались осуществить в родной ему Голубой Долине, в местности, где поэт родился и провел свое детство. Предусматривалось строительство даже не одной, а двух шахт. По первой в раскаленные недра Ферриды устремится вода близлежащего Синего моря, а по другой кверху помчится перегретый водяной пар, приводящий в действие сверхмощные паровые турбины. Замысел был грандиозен! С инженерной точки зрения он был настоящим чудом, ибо никогда еще столь большое количество техники не участвовало в одном строительстве, никогда не делались такие сложные математические расчеты, и никогда еще один-единственный проект не решал энергетических проблем всей планеты.
Гениальность проектировщиков и конструкторов заключалась в том, что одна гигантская шахта-турбина полностью обеспечивала Ферриду энергией. После введения в строй (а шахта строилась уже несколько лет) главных паровых турбин можно было уже

*   ** Гудлон — нефть. Антрат — уголь. — П. С.
* Крикун — петух. ** Туан — 1,65 км. — П. С.


отказаться от всех остальных энергетических установок, использующих энергию воды, - ископаемого топлива, или распадающихся элементов. Ничего более грандиозного история еще не знала. И какая разница, что вместе со строительством шахты придется пожертвовать уникальнейшей Голубой Долиной? Какая разница, что обмелеет ближайшее Синее море? Что затопленными окажутся тысячи небольших городов? — Кого это волнует в век стремительной научно-технической революции? Океаны дешевой энергии, изящество инженерных расчетов — вот, чем должны руководствоваться ферриендяне.
Разумеется, ферриендяне руководствовались не только этим. Они устраивали демонстрации, пытались проводить общественные референдумы, но результаты этих референдумов оказались неожиданными для их организаторов — большинство жителей планеты проголосовало за ускоренное строительство шахты. «Мы слишком поздно забили в колокола, — с горечью говорил мне О-Лук. — Слишком долго идеи бесконтрольности научно-технического прогресса господствовали в нашем обществе, слишком долго внушали мы нашим детям, что ткацкий станок прогрессивней ручной прялки, а автоматическая фабрика — прогрессивнее любого станка. Забывая, что с уходом ручной прялки уходят песни, уходит фольклор, уходит тысячелетний духовный пласт, с потерей которого мы делаем шаг к состоянию бездуховности. Не может быть прогресса любой ценой, тем более прогресса научно-технического. Простая, казалось бы, истина, но с тех пор, как в борьбе с догмами Темных Веков окрепли наука и техника, любая научно-техническая идея объявляется революционной и прогрессивной. А всякое сомнение на этот счет воспринимается, как отход к Темным догмам. Большинство населения воспринимает науку и технику исключительно как благо, и не хочет ограничивать их никакими, пусть даже условными, рамками».
Особенно угнетало О-Лука то обстоятельство, что в результате строительства шахты, которое началось несколько лет назад, погибнет тысячелетняя культура Голубой Долины, что затопленным окажется очаг древней Ферриендянской цивилизации, что потери этические в данном случае намного больше приобретений сиюминутных, экономических.
— Но куда же смотрит общественность? — поинтересовался я у О-Лука. — Куда смотрит правительство?
— Ах, общественность! — устало взмахнул он рукой. — Общественность приучили к тому, что ничего изменить нельзя. Общественость десятилетиями живет среди льющихся с небес кислотных дождей, среди болот, которые были когда-то лесами, среди затопленных цветущих долин и обмелевших глубоководных морей. Общественность у нас пассивна. А правительство? Что ж, оно идет на поводу у технократов. Оно радо дешевой дармовой энергии, оно и пальцем не пошевелит для спасения Голубой Долины.
— Но ведь надо как-то протестовать, как-то бороться. Нельзя сидеть сложа руки.
— Безусловно, мы протестуем. Но, знаете, Пьер, нам все чаще дают понять, что звезда гуманитариев закатилась. Что только точный инженерный расчет имеет право господствовать на Ферриде.
О-Лук говорил еще что-то, но я задремал, и проснулся от неприятного ощущения — звездолет переходил световой барьер. Вокруг началась обычная в таких случаях суета, я прильнул к иллюминатору, и увидел странное, удивительное зрелище. Внизу, точно на черной бархатной подушке лежала голубая капля планеты, окаймленная зеленоватыми разводами океанов. А из самой середины этой голубовато-зеленой жемчужины вырастал, достигая высот стратосферы, странный веретенообразный шнур, раскручиваясь сверху белыми молочными нитями. Грандиозный по толщине и по объему столб горячего пара бил из самого центра плане¬ты, распускаясь вокруг нее призрачным белым цветком.
— О боже! — в ужасе закричал О-Лук. — Они запустили шахту! Моя Голубая Долина, моя родная Феррида, что теперь с вами будет?!
Но договорить он не успел. По обшивке звездолета протопали чьи-то шаги, потом раздался властный стук, люк открылся, и группа младших военных чинов во главе с молоденьким офицером вошла в салон корабля. Офицер, на погонах которого красовался циркуль, перекрещенный с логарифмической линейкой, тоненьким голосом объявил, что ввиду аварийной обстановки, сложившейся на Ферриде, вся полнота власти перешла к группе молодых инженеров, во главе которых стоит Главный Технолог. Провозглашается создание Империи Воинствующих Инженеров, или, иначе, Империи Технократов, и манифест об этом революционном событии завтра же будет опубликован в печати. Сама планета отныне именуется  Инженерией, а ее столица — Городом  Инженеров. Во избежание возможного саботажа все гуманитарии: поэты, писатели, художники, историки, психологи, музыканты, и прочее, и прочее, — арестовываются, и отправляются на перевоспитание в специальные трудовые лагеря. Перевоспитание будет осуществляться путем ликвидации аварии на гигантской шахте, проложенной в недрах планеты. Все, кто пройдет перевоспитание и сдаст экзамен на дегуманизацию, будет принят равноправным членом Великой Империи Инженеров.
Так мы с О-Луком оказались арестованными, и провели месяц в тюрьме, после чего попали в Голубую Долину, где около года участвовали в восстановительных работах по ликвидации самой грандиозной аварии за всю историю ферриендлянской цивилизации. В первые же дни нашего тюремного заключения был обнародован «Манифест о дегуманизации», подписанный Главным Технологом. В нем черным по белому объявлялось, что так называемое гуманистическое наследие: книги, картины, философские и эстетические теории, симфонии, оперы, сказки, любовь и дружба, милосердие и сострадание к ближнему, — есть на самом деле величайшее зло, величайший обман народа Инженерии. Только ясность и кристальность мысли, выраженные в ясности и кристальности инженерных расчетов, воплощенных, в свою очередь, в конкретных делах, и есть истинные ценности жизни. Ценность же красивых пейзажей, или, допустим, ценность внутренних переживаний человека — ничто, ибо они неуловимы, они иррациональны, и не могут выражаться числом. А то, что невыразимо числом, на самом деле не существует.
Существует лишь то, что измеримо. То же, что измеримо, нуждается в исправлении. Почему — это уже другой вопрос, это совсем неважно. Важно то, что все можно исправить, испрямить, выправить, сровнять, повернуть, осушить, затопить и переиначить. Важно то, что технологично, ибо технология есть философия действия. Вне же технологии не существует ничего, а если кто-либо объявляет, что существует, то таковой индивидуум является опаснейшим государственным преступником и обязан пройти курс дегуманизации. Вообще же так называемые гуманность и культура крайне вредны, и разумные инженерийцы, преобразовав свою собственную планету, вырвутся в конце концов на просторы галактики, неся эту ошеломляющую мысль, а также ясность и точный расчет Инженерной Империи во все уголки космоса. Целью Инженерной Революции является кардинальная перестройка мироздания, и подчинение идеям циркуля и логарифмической линейки всех очагов разума.
— Неисповедимы пути человеческой глупости, — сказал мне О-Лук, сплевывая на пол через дырку, образовавшуюся на месте выбитого накануне зуба, и поудобнее устраиваясь на колченогом тюремном стуле. — Человек, написавший сей опус, объявляется величайшим гением. А ведь несколько лет назад он был всего-навсего неудачником-инженером, для которого вне узких технических расчетов решительно ничего не существовало. Да и сами расчеты были крайне убоги, и не наткнись он случайно на проект строительства шахты, так бы и прозябал до окончания века в од¬ном из третьестепенных чертежных бюро. Что и говорить, проект строительства шахты был составлен гениальным мерзавцем. Поверьте мне, встречаются и такие. С высокой горки плевал он на уникальность этого региона, на то, что сама цивилизация Ферриды начиналась именно здесь. На то, что придется отселять из родных им мест десятки миллионов людей живых, и на то, что сотни миллионов людей умерших не отселишь из их усыпальниц уже никуда. Плевал он на экологические последствия, на затопление десятков миллионов квадратных туанов леса, на изменение характера воздушных и водных потоков не только в Голубой Долине, но и, возможно, на всей планете. Плевал на погибающую эндемичную флору и фауну, на высыхающее Синее море, на недостаточное знание последствий, к которым может привести необычный эксперимент. В высокой горки плевал он на все, ибо вовремя уловил направление ветра. И, как видите, не ошибся — гениальный мерзавец стал Главным Технологом. Гениальные мерзавцы пришли к власти, и, поверьте, они не успокоятся, пока полностью не изгадят планету. А потом, глядишь, начнут гадить и в космосе. Если, конечно, раньше не одичают, отказываясь от гуманистического наследия, Впрочем, народу, да и самой Ферриде, от этого будет не легче.
О-Лук как в воду глядел. Около месяца мы провели в тюрьме, где подверглись усиленным мерам дегуманизации, К О-Луку их применяли как к своему, крайне опасному элементу, занимающемуся сочинением абсолютно иррациональных и не поддающихся расчету стихов. А ко мне — как к чужаку-гуманитарию, в гордыне невежества именующему себя экопсихологом, корреспондентом чуждого инженерийцам журнала, то есть к представителю насквозь лживой и ненужной на Инженерии профессии. Кстати, каждый день мне старались вежливо объяснить, что дни так называемого свободного галактического сообщества сочтены, что математический гений Инженерии вырвется в конце концов на просторы галактики, а идеи циркуля и логарифмической линейки, помноженные на аргументы боевых бластеров, очистят космос от ненужного хлама гуманности. Но вторжение в космос требовало подготовки, а пока, сидя в тюрьме, и ожидая в числе большой группы других заключенных отправки в Голубую Долину, мы заполняли наспех составленные анкеты, призванные выявить степень нашего интеллектуального падения. Под «интеллектуальным» подразумевалась способность хорошо считать и чертить, а также в любом природном объекте: пейзаже, горах, людях, морях и долинах — видеть предмет переделки. Высший индекс интеллектуального развития мог иметь, разумеется, лишь Главный Технолог. Чуть меньше индексы получили его ближайшие заместители, так называемые Главные и Ведущие Инженеры. Объектами их переделки (в отличие от Главного Технолога, чьим объектом была вся планета) являлись высокие горы, которые требовалось сравнять с землей, и глубоководные впадины, которые предполагалось засыпать. Ими же проектировались повороты великих рек и намеренное (с целью выяснить — что из этого выйдет?), загрязне¬ние великих озер особо токсичными химическими веществами. Сторонников загрязнения именовали в газетах Великими Загряз¬нителями, сторонников же поворота — Великими Поворотчиками. Нетрудно догадаться, что все остальные именовались Великими Засыпателями и Великими Выравнивателями. Поименование же главного изурпатора было особенным, и произносить его требовалось с пиететом, воодушевляясь и прищелкивая языком: Его Всепланетное и Несравненное Величество Главный Технолог. Вообще же все эти титулы: Углубитель, Вырыватель, Засыпатель, и прочее — с первых дней переворота стали мелькать в местных газетах. Газеты в тюрьму доставлялись исправно, причем заключенные обязаны были штудировать и выучивать наизусть передовую статью, отражающую текущий технологический момент. Все остальные виды умственной деятельности были запрещены. О-Лук по привычке, правда, пытался еще сочинять стихи, и даже писать их острой щепкой на стенах тюремной камеры, но был замечен молоденьким студентом-охранником, жестоко избит, и неделю просидел в карцере. Писать на стенах после этого О-Лук перестал.
В первые же дни переворота главная газета планеты, рупор инженерно-технологической революции «Глас инженера» бодро сообщила, что Его Всепланетное и Несравненное Величество Главный Технолог Инженерии весьма оптимистичен относительно реализации грандиозных инженерных проектов. Большинство подрывных элементов, носителей чуждой инженерийцам идеологии гуманизма арестовано и посажено в тюрьмы. Форсированными темпами восстанавливается чудо-шахта, и недалек тот день, когда океаны дешевой энергии вольются в энергетическую систему планеты. Отсюда естественно вытекает лозунг: «Гидроресурсы решают все!» И тут же давалось пояснение, что до тех пор, пока неисчерпаемые гидроресурсы Инженерии будут низвергаться в ее раскаленные недра, вырываясь наружу созидающим электричество паром, любая иная проблема планеты будет уже несущественна. С помощью дешевой электроэнергии можно успешно срывать самые высокие горы, поворачивать вспять самые великие реки и тотально уничтожать жизнь (исключительно в научных целях) в самых великих озерах. Более того, избыток энергии можно копить впрок, используя в дальнейшем для питания боевых пушек и сверхмощных энергетических бомб, с помощью которых Инженерная Революция вырвется на просторы космоса. Гидроресурсы, таким образом, действительно решали все.
А между тем через месяц, выучив наизусть множество передовых статей, мы с О-Луком и многими другими заключенными — гуманитариями были переброшены на геликоптерах в район Голубой Долины. Долиной, собственно, она называлась чисто условно, ибо представляла из себя солидную часть единственного материка планеты, лежащую более низко по сравнению с остальными ее частями. В центре долины в недра Инженерии вгрызлась колоссальная шахта, которая достигла уже слоя раскаленной магмы, и внутрь которой широким потоком поступала вода из близлежащего Синего Моря. Но то ли проектировщики не учли некоторые трудноуловимые факторы, то ли их вообще невозможно было учесть и уловить при столь грандиозных объемах строительства, однако часть шахты почему-то обвалилась внутрь себя, засыпав дорогостоящие механизмы, а заодно и весь обслуживающий персонал. Поскольку вода из Синего моря поступала внутрь бесперебойно, до самых границ стратосферы поднялся из глубин шахты столб перегретого пара. На многих десятках и даже миллионах квадратных туанов было уничтожено все живое: люди, растительность, животные, насекомые. Дополнительный импульс, сообщенный планете этой исполинской струей, медленно изменял ее ось вращения, в результате чего началось образование ледников в одних частях суши, и таяние их — в других. Какие-либо восстановительные работы в районе самой Голубой Долины были уже бессмысленны, с приездом на место мы хорошо это видели. Тем не менее, миллионы заключенных, противников инженерного режима, бросались в эту раскаленную паровую баню, и мало кто возвращался оттуда живым. Видимо, такое расточительное отношение к дармовой рабочей силе было наконец-то понято наверху, и в одно прекрасное утро в передовой «Гласа инженера» был помещен новый лозунг: «Все решают приливные электростанции!» Основные силы планеты бросались теперь на борьбу с ледниками и наступающими морями, на пути которых надлежало построить электростанции, использующие силу морского прилива. Одновременно с этим Его Несравненное Величество Главный Технолог Инженерии объявлялся инженерным преступником, преднамеренно устроившим грандиозную катастрофу. Приводилась его краткая биография, из которой явствовало, что Его Величество есть не кто иной, как шпион ближайшей к Инженерии планеты Фуксии, специально внедренный в правящую элиту для проведения диверсий и саботажа. Приговор был незамедлительным — преступник погиб в перегретом паре. Но, видимо, гидротехническая прослойка в инженерной элите планеты была очень сильна, так как следующим всепланетным диктатором стал первый заместитель Главного Технолога по гидротехнической части — Его Сиятельство Главный Инженер, носящий титул Великого Насыпателя. Титул этот пришелся весьма кстати, так как насыпать надо было огромные плотины, преграждающие путь таящим ледникам и поменявшим берега океанам. Но ледников было так много, и так быстро наступали берега океанов, что в спешке что-то не учли, и в расчетах самой большой плотины оказалась небольшая ошибка. В результате плотину прорвало, и огромные массы воды хлынули на еще не затопленные участки суши. Меньшие по высоте плотины и дамбы сразу же оказались под водой, и в результате водопреобразующее направление в науке Инженерии окончательно себя дискредитировало. Его Сиятельство Главного Инженера объявили лазутчиком с Фуксии, и незамедлительно сварили в паре, который как бил, так и продолжал бить из грандиозной дыры в теле планеты. К власти, сменив Главного Инженера, пришел инженер Ведущий, носивший титул Великого Прорывателя. Имел он уклон в строительство железнодорожных туннелей, и на Инженерии  началась длительная эра смелых железнодорожных проектов. Нечего и говорить, что перекопана была вся оставшаяся не залитой часть суши, а железнодорожный транспорт: обычный, скоростной, на различных подвесках, на воздушной и на магнитной подушках, — объявлялся спасением нации. «Глас инженера» опубликовал большую статью под впечатляющим названием: «На рельсах — к далеким звездам!» Портреты Его Сиятельства Великого Прерывателя украшали кабины многочисленных паровых, электрических и магнитных локомотивов, в которые поголовно переселилось население Инженерии. Они же украшали рабочую спецодежду миллионов заключенных-гуманитариев, которые еще не перевоспитались, поверив в чудодейственную силу бодрящего колесного перестука, не утонули в бесчисленных наводнениях и не попали под колеса бешено мчавшихся локомотивов. Которые продолжали верить в гуманность и торжество разума. Но верить в это день ото дня становилось труднее, ибо инженерные безумия продолжались, и настал час, когда вся незатопленная еще суша была сплошь изрыта туннелями. Новые туннели рыть было негде, а между тем еще не все великие инженерные проекты воплотились в жизнь, и затаившаяся до поры до времени верхушка инженерной элиты страстно мечтала об их воплощении. Поэтому никто не удивился, когда в одно прекрасное утро, развернув «Глас инженера», читатели увидели передовую статью под названием: «Все решает энергия солнца!» В сложившихся критических обстоятельствах солнечная энергия объявлялась последним опасением инженерийцев, их приглашали забыть нелепое увлечение железнодорожным транспортом, и отдать все силы строительству гелиостанций. Нечего и говорить, что по роковому стечению обстоятельств Великий Прорыватель оказался фуксийским шпионом и разделил участь своих предшественников. К власти пришел его заместитель, скромно назвавший себя Мастером Солнца.
В течение короткого промежутка времени на Инженерии были построены тысячи солнечных электростанций. Но все они или проваливались под землю, в недавно прорытые, а теперь, естественно, заброшенные железнодорожные туннели, или заливались водами неумолимо надвигавшихся океанов. Жить на суше день ото дня становилось сложнее, а идея, тем не менее, все еще владела умами. Именно в этот момент было предложено переселиться с разоренной планеты на ее стационарную орбиту, равномерно, в любое время суток щедро освещаемую солнцем. Идея единой геолиосферы захватила умы инженеров, и по этой причине Его Сиятельство от гелиоидеи продержался у власти ненамного больше своих предшественников. Но поскольку все заводы планеты были или затоплены водой, или, наоборот, провалились в искусственные подземные галереи, на орбиту удалось вывести лишь незначительное количество оборудования. Сопряжено это было с такими колоссальными материальными и людскими потерями, что произошла очередная смена руководства, в результате чего к власти пришла инженерная хунта, каждый из членов которой жаждал воплощения в жизнь собственной грандиозной идеи. Разумеется, все эти воплощения проводились путем самой жестокой эксплуатации заключенных-гуманитариев, к которым теперь во все большем количестве прибавлялись люди иных специальностей: ученые-естественники, техники, инженеры. Началось массовое, сначала тайное, а потом и открытое сопротивление безумствам инженерной элиты, в котором участвовали и мы с О-Луком. Одновременно с сопротивлением возникло мощное религиозное течение, отвергающее вообще какой-либо научно-технический прогресс. «Эти идиоты сделали свое дело, — с горечью говорил О-Лук. — Теперь мы тысячу лет будем впадать в панику при виде гвоздя или отбойного молотка. К одичанию экологическому прибавится одичание научно-техническое. Ось вращения планеты в конце концов, возможно, вернется на свое место, но еще тысячу лет не сможем мы вернуться к прежним научным и инженерным высотам».
О-Лук оказался прав, но даже он не смог предвидеть совершенно особый, и неожиданный для всех вид одичания, которое поражало исключительно инженеров. Причем в тем чаще, чем больше этот инженер отвергал идеи гуманизма и сбалансированности гуманитарного и научно-технического развития цивилизации. Одичание проявлялось в том, что многие инженеры-энтузиасты неожиданно становились по ночам на четвереньки, и начинали жалобно выть на Луну. При этом многие из них читали запрещенные официальной идеологией стихи, разглядывали репродукции в чудом сохранившихся альбомах живописи, и пели душещипательные романсы, аккомпанируя себе на самодельных музыкальных инструментах. Налицо был явный голод по информации художественной, а склонный к афористичности О-Лук высказался еще конкретнее: «Исчез витамин искусства. Начинается гуманитарная цинга. Тот, кто владеет лекарством против нее, будет владеть миром». Лекарством от гуманитарной цинги монопольно владели мы, и, следовательно, именно нам принадлежало будущее.
Близился закат Империи Технократов. Газеты лихорадило. Каждый день появлялась передовая, начисто отрицавшая предыдущую: «Все решает сырье!», «Все решают плавучие города!», «Все решают донные ископаемые!», «Все решает хлорелла!», и, наконец, один из последних шедевров: «Все решают сине-зеленые водоросли!» Это был явный упадок. На внешней стене полузатопленного барака, в котором коротали мы последние дни заключения, О-Лук написал большими буквами: «Все решает человек!» С этого дня в наш барак началось истинное паломничество: шли заключенные-гуманитарии, заключенные-инженеры, и заключенные-естественники, прислали свою делегацию представители новой религии — Воинствующие Противники Науки и Техники. А по вечерам изрытая и залитая водой местность вокруг нашего жилища оглашалась жалобным воем какого-нибудь вконец одичавшего инженера, которому О-Лук, в силу своей душевной доброты выносил художественный витамин — до дыр зачитанную книжку с иллюстрациями известных художников. Слышалось жадное перелистывание страниц, вой сразу же прекращался, и бедолага, вкусив запретного плода, медленно ковылял восвояси.
А между тем ось вращения Инженерии все больше и больше смещалась в сторону, и вследствие этого океаны и ледники окончательно поглотили жалкие остатки суши. Все города, вся культура и вся природа планеты были практически уничтожены. Началась активная вулканическая деятельность, из океана поднимались новые горы, образовывались глубоководные впадины, набегали чудовищные приливные волны, не прекращаясь ни на минуту, шли кислотные дожди, вызванные соединением с водой неисчислимого количества сернистого ангидрида, выброшенного заводами в атмосферу планеты. И когда несколько ракет, которым все же удалось стартовать к построенным на стационарной орбите первым космическим поселениям, покинули гибнущую планету, последняя чудовищная приливная волна накатила на истерзанную землю Инженерии, и полностью поглотила ее. С ужасом взирали вниз люди: оборванные, измученные каторжным трудом, но полные внутреннего достоинства заключенные, и их бывшие угнетатели, тотально пораженные гуманитарной цингой. То, что было когда-то планетой, ощетинилось жерлами вулканов, выливающих из себя моря раскаленной лавы, вздыбилось набегающими цунами, дымилось, плавилось, пенилось, перемешивалось и переиначивалось. Планета словно бы корчилась в приступе чудовищной аллергии, вызванной односторонним, ничем не оправданным вмешательством в ее миллионолетиями устоявшуюся жизнь. Она не желала, чтобы кто-то резко менял ее ось вращения, передвигал материковые плиты, тотально поворачивал реки, строил сплошные искусственные моря, а моря естественные, в свою очередь, превращал в засыхающие болота. Она согласна была сосуществовать с цивилизацией, разумно организованной, но испытывала жестокую аллергию от соседства с сапиенсами, пораженными синдромом приобретенного гуманодефицита. Она плавила и переиначивала жалкие плоды антигуманной и антиприродной деятельности такой цивилизации: ржавеющие остовы былых механизмов, многокилометровые, провалившиеся внутрь себя туннели, высохшие русла каналов, ушедшие под землю реки, отравленные озера и обсыпавшиеся плотины. В громе вулканических взрывов и разрядах чудовищных молний исполнялся планетой реквием по цивилизации, загубившей итог трех миллиардов лет эволюции, укусившей, как туртунол*, себя за собственный хвост. Скорбны были аккорды этого всепланетного реквиема. Планеты Инженерии больше не существовало. Новая, рожденная в первобытной вулканической деятельности планета Феррида смотрела оттуда, снизу, тысячами раскаленных светящихся глаз. И с ужасом взирали на нее несколько сот измученных, потерявших надежду людей. А под ногами у них шуршали пожелтевшие листки газет, на которых угадывались полустертые строчки:

* Тартуаол — соответствует скорпиону.


Повернем вспять великие реки!
До основания сроем великие горы!
Отравим великое озеро Бе-Лукан!
Расщепим любые расщепляющиеся материалы!
Переселим людей в орбитальные города!
Пророем шахту к центру планеты!
Заменим реки искусственными каналами!
Заменим ландшафты искусственными постройками!
Изгоним природу из жизни социума!
Отбросим гуманность, как пережиток прошлого!
Заменим человека разумным компьютером!..
А под этими строчками выглядывал краешек текста с поразительно мудрым и неотразимым воззванием: «Все решают сине-зеленые водоросли...»*


•	Патрульные корабли ближайшей к Инженерии планеты Фуксия в самый последний момент все же спасли оставшихся на орбите людей, в том числе и меня. Спасенные же ферриендяне разделились на три неодинаковые группы.. Одна из них, возглавляемая поэтом О-Луком попыталась на небольшой планете Круизе организовать новое общество, сбалансировано учитывающее интересы как гуманитарных слоев населения, так и естественнонаучных. Но антинаучные и антиинженерные настроения среди членов группы оказались настолько сильными, что пока это — чисто аграрное государство, с высоким уровнем, впрочем, развития искусства и философия. Вторая группа — несколько десятков человек — образовали общину странствующих проповедников — антиинженерийцев. Они приобрели небольшой звездолет, и улетели к центру галактики. Третья же группа — около ста бывших высокопоставленных инженеров — трагически скончалась в госпиталях Фуксии. Как показали специальные исследования, отсутствие в организме человека гуманитарного витамина Q-315 приводит к необратимым разрушениям его центральной нервной системы. Происходит тотальный распад личности, в результате которого человек превращается в агрессивно настроенное животное. Синтезировать витамин Q-315 научились совсем недавно, и Фуксия прочно удерживает первое в галактике место по масштабам его производства.

1998