Принцесса Брамбилла   ::   Гофман Эрнст Теодор

Неподвижный, стоял он, озираясь вокруг, как человек, внезапно разбуженный от глубокого сна, который видит вокруг себя множество чужих, незнакомых ему диковинных людей.

Его растерянный, тоскливый вид, по-видимому, вызвал в душе импресарио нечто вроде угрызений совести: в нем проснулись человечность и мягкосердечие.

- Вас, должно быть, сильно поражает, синьор Фава,- обратился он к юноше,что все здесь совершенно изменилось с той поры, как вы меня оставили? Сознаюсь, все эти патетические деяния, которыми раньше кичился мой театр, стали наводить на публику смертельную скуку, да и на меня тоже, поскольку мой карман сильно пострадал, дойдя до полного истощения. Вот я и послал к чертям всю эту трагическую ахинею, предоставив свой театр вольной шутке, очаровательным дурачествам масок, и теперь чувствую себя как нельзя лучше.

- Ага! - с пылающим лицом воскликнул Джильо.- Сознайтесь, синьор импресарио, что с моим уходом пришел конец и трагедии, что с гибелью героя умер, рассыпался в прах и зритель, которого он оживлял своим дыханием.

- Не станем так глубоко копаться,- улыбаясь, сказал импресарио.- Но вы, кажется, в плохом настроении, и я вам советую спуститься и посмотреть мою пантомиму! Может быть, она вас развеселит или заставит изменить образ мыслей, и тогда вы снова вернетесь ко мне, хотя совсем на другой лад, ибо возможно, что... Впрочем, идите, идите. Вот вам контрамарка, приходите в мой театр, когда вам вздумается.

Джильо повиновался скорее из тупого равнодушия ко всему окружающему, чем из действительного желания смотреть пантомиму.