Сегодня и ежедневно   ::   Драгунский Виктор

- Не до того, - прогудел Панаргин, и так как мне было хорошо известно, что ему всегда было именно до того, я спросил его:

- Что с тобой?

- Плохие дела, брат, - сказал Панаргин мрачно.

- Говори скорей.

- Лялька болеет, а Русакова нет.

- Где же он?

- Завтра объявится. Черт его дернул лететь самолетом. Теперь припухает в Целинограде. У них там не взлетная погода...

- Что с Лялькой?

- Болеет, ну... не знаю... Вид плохой, стонет. Пойдем посмотрим!

Я сказал:

- Пошли.

- Будь друг, - обрадовался Панаргин, - сделай милость. Ум хорошо, а два - сам знаешь. Стонет, не ест, беда на мою голову.

- Бежим, - сказал я, выгрызая зернышки из яблока. - Тая, заверни мне булочек десяток.

Она кивнула.

- Я не за себя, - сказал Панаргин, - ты не думай. Ляльку жалко. Ведь это какая артистка! Безотказная. Разве она слон? Золото она, а не слон! Лучше любого человека.

- Не канючь, - сказал я. - Сейчас поглядим. Пойдем. - Я обернулся к Тае. Она протянула мне пакет. Там лежали плюшки. - За мной, - сказал я Тае, - ладно?

- Не беспокойся, - сказала она.

Лыбарзин делал вид, что плохо понимает, о чем мы говорим с Панаргиным. Ему не хотелось идти с нами и возиться с какой-то больной слонихой. У него, вероятно, были кое-какие денежки в кармане, и он томился возле Таи. В нем еще жила надежда на бутылочку твиши, на тепло, и на уют, и на оркестр, который "дует стиляжку".

Я сказал:

- Я сегодня у тебя ночую, Тая.

И пошел на конюшню.

5

Да, конечно, слониха была больна, Панаргин не ошибся.