В морозный день   ::   Афанасьев Юрий Николаевич

У Сем Ваня наоборот — лоб сросся с бровями, а рот, как у лягушки, забегал за уши, один ус разметался с лошадиный хвост, а другой чуть-чуть виден был под носом. Не обращая внимания на отражения, они отпыхивались, вытирали пот полотенцами и снова пили.

Аркашка спрятал Ундре на кухне за занавеской. Для себя вытащил тумбочку и стул, развернул рулон. Старики не замечали Аркашки, они привыкли к его возне. Вот всё и приготовлено. Тихо, как в клубе, только слышно потикивание настенных часов с кукушкой да почмокивание. Блюдца старики осторожно держали на пальцах за самое донышко…

— Встать, суд идёт! — дико взревел Аркашка. Он даже испугался самого себя. Тик-так, тик-так — то ли стучат настенные часы, то ли бьётся в груди сердце.

Сем Вань икнул, поражённый, уставился почему-то на бабку: мол, кто это такой? Бабка Пелагея не знала, кто такой, поставила блюдце, растерянно стала поправлять кокошник. Теперь они оба не знали, кто перед ними. За тумбочкой в образе Аркашки стоял неприступный человек. Чёрный костюм, взрослый галстук и запонки на рубашке принадлежали Фёдору, а вот тонкая шея, голова клином — Аркашке. Его как будто засунули в костюм — настолько было всё велико и мешковато.

— Господи, да он что, спятил? — схватилась за сердце бабка Пелагея.

Сем Вань всё ещё сидел с полуоткрытым ртом.

— Суд идёт над гражданами Роговыми за их жадность, — уже более уверенно объявил Аркашка.