Матрешка   ::   Соловьев Владимир

Как будто унизили, втоптали в грязь, изнасиловали, убили не неведомого имярека, а все это приключилось лично с ней - так близко она принимала телевизионные и газетные новости. Даже исторические факты осмысляла как животрепещущие и лично ее касаемые - к примеру, когда узнала, что во времена Кромвеля и Карла 11 осужденных сначала вешали, еще живыми вынимали из петли, вырезали внутренности и четвертовали. Казалось бы, что он Гекубе, что ему Гекуба, а она обгрызала ногти до мяса, узнав об убийстве слонов в Африке или изнасиловании девочки в Центральном парке: "Жить не хочется!" Как что, жизнь окрашивалась у нее сплошь в черный цвет - кстати, ее любимый. Обожала краеведческие музеи, где подолгу стояла перед даггеротипами и пожелтевшими снимками, а поражалась одному и тому же - что все сфотографированные, даже дети и младенцы, все мертвецы: "Хоть бы одно исключение!" "Потому отсюда никто живым и не уходит, что даже святой не безгрешен", пытался перевести я разговор из эмоциональной в моральную плоскость.

Старался держаться от нее подальше, чтоб не подаваться ее музейной некрофилии, точнее некролатрии: до сих пор тосковала по матери, хоть та ее в тайге потеряла. Однажды, в каком-то провинциальном музее, она меня нагнала, когда я любовался колыбелькой, которую местные индейцы подарили новорожденному сыну губернатора, декоративно обшив ее иглами дикообразов. "Сколько зверей пошло на эту колыбельку!" - всплеснула она руками.