Мое кино   ::   Чухрай Григорий Наумович

В экстремальных обстоятельствах мысль работает особенно четко. Я до сих пор удивляюсь, как смог так точно сформулировать то, что действительно было, но о чем раньше я не задумывался. Юткевич уставился на меня сквозь темные очки.

— А что это у вас за значок?

Орденов я не носил (надевать ордена на экзамены было стыдно), но с этим значком не расставался. Он приносил мне удачу.

— Значок парашютиста, — ответил я.

Юткевич заинтересовался.

— Вы были парашютистом?

— Да.

— И прыгали в тыл врага?

— Да.

Юткевич улыбнулся:

— Перед нами положительный диверсант.

Все засмеялись шутке, и мне стало немного спокойнее.

— А что вам в искусстве нравится? — поинтересовался он. — Природу вы любите?

— Конечно. Но главное, по-моему, — человек.

— Тогда возьмите бумагу, сядьте за тот столик и напишите новеллу, в которой будет природа и человек.

— Новеллу не смогу.

— Почему?

— Новелла — один из самых трудных жанров литературы, а я никогда не мыслил себя писателем.

— Литературного произведения от вас не требуется. Напишите как умеете.

Я сел к столику, и тема, как бы сама, сразу пришла мне в голову. Я был в том редком настроении, когда все ладится.

Я вспомнил апрельское утро в Венгрии. Нас, раненых, вынесли на носилках на двор, чтобы отправить в город Веспрем, где был госпиталь. Ярко светило солнце. Весело звенела весенняя капель, чирикали воробьи.