Плывя с Конецким   ::   Аннинский Лев

Но загадка, которую я с увлечением разгадываю, читая эту полемику, и прежде всего - литературные очерки Конецкого (не только спор его с Аксеновым, но вообще весь его "фронт" в тогдашней словесной войне, включая сюда и "бой за Некрасова"), - это загадка неравной страсти по отношению к противникам.

Поразительно, но к "далеким" своим "деревенским" оппонентам Конецкий снисходителен, а к "близким" - непримирим до бешенства. Это бешенство, которое Конецкий испытывает к "модернистам", "левакам" и "либералам", - род обманувшейся любви. К "деревенщикам" - холодноватое уважение. А тут ярость. Близко. Свое. И знаете, что задевает? Малейший намек на мнимую свободу, на иллюзию независимости, за которым так и чудится Конецкому стремление угодить моде. О Вознесенском пишет: "Не терплю подхалимажа перед читателем, особенно юным". Тут не уважение, нет. Тут ревность, задетость. Я не сказал бы, что разделяю чувства Конецкого, вернее, степень его чувств. Но я его понимаю.

Я понимаю, почему он открещивается на два фронта "от славянофилов и от западников". Не любит команд ни оттуда, ни отсюда. Не странно ли для человека, жестко заковавшего себя во флотскую дисциплину? Нет, не странно. Каждый отстаивает в себе личность, как умеет. Острый, быстрый, агрессивный Конецкий предпочитает зажать себя, смирить изнутри, пресечь всякие иллюзии, - только бы не обмануться, не развесить уши, не стать рабом очередной перелицованной лжи. Лучше на дно, чем в эмпиреи.

Самый близкий ему человек в современной русской литературе - все-таки Юрий Казаков.