Плывя с Конецким   ::   Аннинский Лев

Который тоже, наверное, мог бы сказать, что открещивается от "тех" и "этих". Есть какая-то горечь в переписке Конецкого и Казакова, какая-то скребущая недобрая нота в их взаимном подначивании. Ожиданием беды веет от Казакова, от его предчувствий, и Конецкий, человек более крепкий и жесткий, похоже, заражается ожиданием этой беды, потому что она открывает и в нем самом, в его писательском самоощущении, тайную мысль о глобальной какой-то неудаче, о невозможности даже и великим Словом хоть что-то сдвинуть в человеке. И пишет Конецкий о "бесконечной своей недоведенности". И вторит Казакову, кому я пишу? зачем? что толку?

И опять - ощущение качающейся почвы под ногами, обманной, мороченной реальности, от которой - в Мировой океан впору кинуться, где почувствуешь наконец мостик с перилами над хлябью волн и что ты свой среди своих.

Конецкий не просто отличный повествователь и живой собеседник, знающий свою "тему" и заодно касающийся других интересных "тем".

Это писатель глобальной тревоги.

И где бы ни носила его нелегкая, как бы ни трепало в рейсах, как бы ни затирало льдами, думает-то он о главном. О том, куда ж нам плыть.

1988-1999 гг.