Рецензии на произведения Марины Цветаевой   ::   Цветаева Марина

Не знаю, чем кончится «Повесть о Сонечке», [594] но это не так важно: Марина Цветаева не дорожит фабулой, не считается с читателем, рассказывает о себе охотнее, чем о других, в литературе любит своеволие, не страшится отступлений, предупреждает читателя, что своей излишней точностью вредит «художественности вещи», и, как ее юный герой Павлик, говорит «с одинаковым напором на каждом слове, с одинаковым переполнением его». Этот «напор» — ее сила и ее слабость, достоинство и западня.

Стремление сбросить с себя оковы привычных словесных форм — законно и прекрасно. Но не легко понять фразу Сонечки: «Я тогда думала — из-за него, что ему — его — себя, себя к нему — читаю — перед всеми — в первый раз». Неожиданно сравнение грозди лесных орехов: «они, как звезды, Марина, шелуха — как лучи». В своей сомнамбулической ослепленности и оглушенности Андрей Белый любил разбивать слово, доискиваться в нем какого-то нового, запрятанного смысла: «Человек» у него «человека». Такие опыты производит и Марина Цветаева, и у нее поэт Батюшков «с ума сшедший», а не просто «сумасшедший»: почему-то так ей нравится больше, — она думает, что этот разбив проясняет смысл, вскрывает некую запечатанную тайну.

Марина Цветаева склонна производить и новые слова, в особенности женского рода с окончанием «сть». В ее повести я встретил «маленькость», «двудевять», «девченческая», «сюрпризность», «посмертие», «едящий взгляд», «до-утром», «позабавлено» и даже «любящесть».