Русские плюс...   ::   Аннинский Лев

На этом пути кажется блаженным младший брат Людвик, тихо умерший от болезни, прежде чем молох Первой мировой войны начал пожирать миллионы:

Ты умер юным. В царство теней тенью

Ушел, и предала тебя забвенью

Земля. Не прозвучит во тьме ни эха.

Ты только памяти моей утеха.



Мы были будущим тогда. Где время

То, с городами и горами теми.

Над гробом, где былое погребло их,

Нет нас обоих…

Беззвучное исчезновенье в противовес громыхающему псевдобытию становится лейтмотивом польской лирики железного века. Спасти можно только бесплотное: душу.

Душа, бесчеловечным бредням не сдайся,

Лучше уж лазурью взлети в отчаянье

Последнем к звезд высочайшему безумью!

Эти звезды — апофеоз Высшего Смысла, который, несмотря ни на что, венчает мирозданье Стаффа. В памяти поляков он — их первый в двадцатом веке «всеевропеец», преодолевший польскую замкнутость. С его именем Польша теперь входит в Европейский Дом. Сквозь чумную тьму столетия брезжит всечеловеческое оправдание. Сколько душевной силы надо иметь, чтобы удержаться в этом аду на светлом полюсе!

Ни меч, ни светлый огнь чуму не истребят.

Но если человек, губимый смертной мукой,

В последний день земли пребудет чист и свят,

Спасенья всей земли он будет мне порукой.

Светлое, вселенское, «эллинское», аполлиническое начало польской души — Леопольд Стафф.