Русские плюс...   ::   Аннинский Лев

И куда-то исчезла за вихрями следом,

в пору молний весенних, и ливня, и града…

Тетки горько рыдали — но был им неведом

вкус любви роковой и… крысиного яда.

Опять притча? Крысиный яд — эликсир сцены? Однако из-под косметики сочатся настоящие слезы.

Вертикальная польская душа у Казимиры Иллакович закапывается в «подземье» — у Марии Павликовской взвивается вверх. Как бабочка или стрекоза. Летчик — любимый… Крылатый, одумайся, слишком ты сильный!.. Ты мой святой, небом заживо взятый…

Переклик двух жриц польской поэзии с небес и из преисподней предполагает встречу.

Где?

Мария среди постриженных английских лужаек грезит:

Боярышник бесприютный, небо в лужице жестяной, ветер жалобный и ненастный, этот тракт бесконечный, грустный на равнине плоской… он мой.

Ей вторит Казимира:

И снова, снова любовь, бессмысленнейшая на свете, к размокшим плоским полям, к березовым листьям этим, к несчастным ветхим плетням, к распятиям придорожным и к этим серым глазам, бесслезным и безнадежным.

Последний взгляд на их сестер в русской поэзии Серебряного века.