Русские плюс...   ::   Аннинский Лев

Через десять лет после смерти Свирщиньской, в середине 90-х, Милош написал о ней книгу: «Какого гостя мы имели». Имели — и не знали…

Мы знали — Леца. Его строчечки, в которых вмещалась вся жизнь.

Одно только правдиво в снах

Страх.

Лец сжимает мироздание в точку.

Свирщиньская из точки — размыкает в нескончаемость.

В моей палате

двадцать солдатских животов.

Рваные, окровавленные,

они отчаянно бьются

за жизнь.

Я знаю их все наизусть,

днем я приношу им судно, отмываю от кала.

Ночью мне снится,

что я приношу им судно,

отмываю от кала…

Там сон и тут сон. Там — надежда: остановить безумие отчаянной судорогой разума. Тут — нет надежды: безумие множится, как в дурных зеркалах.

Лец, созерцающий руины, с негодованием отвергает бессильную культуру:

Только не надо Шопена!

Не бередите раны.

Ведь вся эта ночь мгновенна

в антракте кровавой драмы.

Свирщиньская, созерцающая руины Вечного города, пытается хотя бы на мгновенье облегчить душу красотой культуры — и чувствует, как душа обессиливает, растворяясь в общем несчастье:

Я ходила по великолепному Риму,

я пасла свое маленькое страданье

на огромном пастбище страданий мира.

Лец горько философствует:

Душа имеет тело,

чтобы душа болела.

Свирщиньская не философствует. Она стирает рубашку умершего отца и думает: в последний раз я слышу запах его пота, знакомый с детства, теперь останутся только картины, пахнущие краской.