Страница:
148 из 822
Его считали в дивизии непьющим, но на самом деле в последнее время он пил почти всякий раз, когда неотступно мучивший его страх смерти обострялся из-за бомбежки, обстрела или поездки на передовую. Собравшись спать, он доставал из чемодана водку и, выпив чайный стакан, ложился с приятным безрассудным ощущением равнодушия к завтрашнему дню. А встав утром, жевал сухой чай и, наказывая себя, особенно долго, до седьмого пота, занимался гимнастикой.
Так и не решив, как быть с водкой, Бастрюков повернулся к Левашову и спросил его - какой заслуживающий внимания материал накопился в полку для завтрашнего политдонесения?
Левашов вспомнил о двух пленных румынах, о которых он рассказывал Лопатину.
- Здорово! Значит, сами по своим взялись лупить? Это уж действительно перетрусили! - выслушав все до конца, заключил Бастрюков.
- Не так перетрусили, как похоже, что классовое сознание заговорило, отозвался Левашов.
Бастрюков фыркнул:
- Держи карман шире! Наклали от страха в штаны - и все тут! Проще пареной репы! Я почему тебя тогда за делегатское собрание гонял, - помолчав, благодушно вспомнил он, - потому что размагничивать себя нельзя: бедные пленные, насильно мобилизованные, классово угнетенные... Враг есть враг! И все!
- Я в бою злой, - сказал Левашов, - я вот этой рукой больше людей убил, чем пальцев на ней. - Он сунул чуть не под нос Бастрюкову свою перевязанную, пахнувшую йодом руку. - А про классовое сознание - размагнититься не могу, так уж меня намагнитили!
- Вот и выходит, что ты самый настоящий формалист! - довольно сказал Бастрюков.
|< Пред. 146 147 148 149 150 След. >|