Так называемая личная жизнь   ::   Симонов Константин

Левашов не один раз бывал по вызовам Бастрюкова здесь, в этой комнате, всегда содержавшейся в образцовом порядке, таком, что даже бастрюковские подчеркивания красным карандашом на сложенных вчетверо газетах казались неотъемлемой частью этого порядка. Сейчас письменный стол Бастрюкова, большой, канцелярский, привезенный из Одессы, был застелен белой салфеткой; на ней стоял накрытый второй салфеткой ужин.

- Садись, времени много нет, - кивнул Бастрюков, снял салфетку, под которой стояли тарелка с винегретом и тарелка с сырниками, потом, посмотрев зачем-то на дверь, - Левашов не понял зачем, - поплотнее прикрыл ее, крякнув, нагнулся и вытащил из-под кровати чемодан. Когда он снова задвинул чемодан, в руках у него оказалась бутылка водки.

Левашов не скрыл своего удивления.

- Вообще-то я не пью, - сказал Бастрюков, - это ты прав, но в частности могу и выпить, зависит от того, сколько, когда и с кем.

Он разлил водку в стаканы и предложил выпить за Ефимова и его новое назначение.

- Рад за Ефимова, - сказал он. - Хотя жаль расставаться. Я тебя вне службы позвал, и разговор наш - на откровенность! Сегодня пришлось тебя, комиссара, по стойке "смирно" поставить. А зачем сам нарывался на это? Вот и поставил. Я тебе твои нервы спускать не могу! А вообще я за мир. За мир! со значением повторил Бастрюков.

- Эх, Степан Авдеич, какой уж тут мир, когда кругом одна война, отшутился Левашов.