Так называемая личная жизнь   ::   Симонов Константин

Наконец из ворот вышел батальонный комиссар, похожая на него, такая же худая, как он, до синевы заплаканная девушка лет восемнадцати и рослый хмурый шофер. Он отпихнул ногой мешок Лопатина и полез в машину.

Батальонный жестом показал Лопатину, чтобы тот устраивался впереди, а сам с девушкой сел сзади.

- Подъезжай сначала к управлению тыла, - приказал батальонный шоферу.

Лопатин сидел впереди и думал о том, что люди по-прежнему умирают и просто так. Сзади него тихо переговаривались отец и дочь.

- Если совсем не будут топить, переезжай к тете Нине, - говорил отец.

- Не хочу, она к маме так ни разу и не пришла, - ответила дочь.

- Ты же знаешь, что она болеет.

- Не хочу, она каждый кусок будет считать, - упрямо повторила дочь.

- Так кусок-то твой, - сказал отец. - Я вам с ней буду весь аттестат переводить. Она будет не вправе.

- Все равно не хочу, - так же упрямо повторила дочь.

- Ну, как хочешь, - вдруг согласился он.

Потом они заговорили так тихо, что Лопатин некоторое время ничего не слышал. Потом девушка горько всхлипнула и сказала:

- Верно, мама красивая лежала в гробу, как будто не болела?

За спиной Лопатина установилось молчание и послышался хриплый звук, перешедший в кашель. Отец боролся со слезами.

- Не надо, папа, не надо, ну прошу тебя, не надо... - умоляюще сказала девушка, и звуки кашля за спиной Лопатина затихли.

"Вот у них горе, - подумал Лопатин о людях, сидевших за его спиной, - а у нас с Ксенией так, маета... Хотя если убьют - тоже поплачет".