Так называемая личная жизнь   ::   Симонов Константин

Под двумя акварелями, висевшими пониже, на одной из которых был изображен пригнувшийся к луке седла казак с нагайкой, а на другой - табун лошадей, Лопатин разобрал подпись: "Каразин", - и вспомнил, как в молодости читал полные занятных подробностей книжки этого превосходного акварелиста, участника туркестанских походов.

Кто-то живший раньше в этой квартире любил Среднюю Азию, собирал эти картинки Каразина, да так и оставил их здесь.

- Кто здесь жил раньше? - спросил Лопатин, когда вошла Ксения, уже без халата, в знакомом нарядном платье, которое с большой суетой шилось к последнему перед войной Новому году и было готово, конечно, в последнюю минуту.

- Вот так ты всегда, - сказала Ксения. - Неужели нечего больше спросить?

- Придет в голову - спрошу о другом, а пока это самое интересное.

- А разве тебе не сказал Вячеслав, где мы живем?

- Не спрашивал у него. Только сейчас заинтересовался, глядя на картинки.

- Нам очень повезло, - сказала Ксения. - Это дом военного ведомства; здесь жил генерал - начальник училища, вдовый, со своим взрослым сыном, тоже военным. Он получил какое-то назначение и уехал перед самой войной, а сын как только началась война. И все их вещи остались здесь. Они отдали ключи от квартиры в КЭЧ. Это...

- Не объясняй, я знаю, что такое КЭЧ.

- И так все это и стояло. А потом, когда сюда эвакуировался из Москвы театр и некуда было поселить актеров, местные власти не знаю уж, позвонили или телеграфировали генералу на фронт, как быть с его квартирой, и он дал в ответ телеграмму, буквально такую - у нас в театре все ее знают наизусть: "Артистов уважаю. Считал бы для себя позором селить их в голых стенах. Чем богат, тем и рад! Милости прошу в мою хату. Иван Ефимов". Говорят, он всегда так подписывается - имя и фамилию полностью.