Ушаков   ::   Ганичев Валерий Николаевич

Томара тяжело вздохнул, он уже знал, что Форести написал об этом туркам и лорду Элгину. Врал, конечно. Адмирал, наверное, не одобрял пугачевщину, но слово, поди, крепкое сказал. Пора, пора и его осадить, а то не оберешься хлопот. До Петербурга слухи доползут: а где посол был? Посулил успокоить адмирала, взял их «жалобу» на него, твердую поддержку императорского двора обещал аристократам, но, выпроваживая, кольнул:

— А вы, господа, не отходите от ваших главных освободителей и заступников. А то всех нобилей делят на турецкую и английскую партии, а русской партией громко себя именуют лишь второклассные и чернь. А Форести да рейс-эфенди вас не защитят, ежели вы с Россией порвете.

Аристократы засмущались, обещали ревностно служить и русскому императору, добиваться его благосклонности.

Василий Степанович постоял у окна, проследил, куда разъезжаются депутаты, потом сел за стол, придвинул чернильницу и вывел: «Вашему императорскому величеству осмелюсь всеподданнейше донесть...»



Шел 1800 год...

1 января русская эскадра вышла из Мессины. На Мальту? К Неаполю? В Россию? Нет, пока на Корфу. До России, пожалуй, корабли не дошли бы. Ушаков, к своей досаде (да, именно так), получил предписание возвращаться. А он уже многое сделал, чтобы принять участие в штурме Мальты, и был уверен, что его поход приведет к скорому падению крепости.

«Я весьма бесподобно сожалею, — напишет 25 декабря Федор Федорович Италинскому, — что дела наши и приготовления в рассуждении Мальты расстроились и, так сказать, все труды пропали.