Книга воды   ::   Лимонов Эдуард

В результате нападения у меня оказались травмированы оба глазных яблока и чувствовал я себя неспокойно, могло начаться отслоение сетчатки. Потому и на Белое море я глядел не доверяя зрению - то ли море слезится, то ли глаза вождя Национал - Большевистской Партии.

Мы пошли дальше, тёплый заводской беломорский затхлый ветер пах сероводородом. Гнилые дали, дымки, сырые заросли безлистых невысоких деревьев, и обширные чёрные степи гнилых высоких серых трав. Тоска по глубокому аскетизму, по апостольской стуже нравов охватила меня и я поотстал от товарищей. В таких местах конечно только и вырыть землянку и выходить с ветхим неводом к низким берегам и долго брести в растворе серого моря, прежде чем уронить невод. Сидеть в землянке перед сырыми дровами, - коптить рыбу, думать о Вечном, о Боге в виде худого белотелого мужика. "В душах у вас черви", - как писал протопоп Аввкум. Мы шли к отцу Володи - Анатолию. Художник-любитель и резчик по дереву Анатолий Падерин был на пенсии, а пенсию он получал за то, что несколько десятилетий шлифовал вручную якоря для подводных лодок. Так что Володька - потомственный строитель-мореход. Окончив кораблестроительный институт в Санкт-Петербурге вернулся инженером на родной завод.

Нас тепло принимали Володькины родители, кормили, поили, когда стемнело мы откланялись и пошли на берег низкого и плохо видного Белого моря. Разуков, в своих омоновских сапогах, зажёг фонарь и пошёл в море. Белое море было низкое, тёплое, и тихое. Его совсем не было слышно. Если бы не Разуков и его фонарь, Белого моря не было бы и видно.