Санктпетербургские кунсткамеры   ::   Говоров Александр

Антиох увел брата в игорную залу, а маркиза, велев ефиопке принести бинты и подорожник, чем раны заживляют, журила драчуна:

— Евмолп, проказник! У тебя и старая рана теперь кровоточит, которую оставил Репнин.

Холявин все не мог успокоиться.

— А почему они князья, а я нет?

— Хочешь? — предложила маркиза Лена. — Я тебе выплачу этот проигрыш, эти сто пятьдесят рублей. И купит твоя матушка и кучера и кухарку.

Евмолп хмыкнул и заулыбался во весь свой зубастый рот.

— А ты нынче в караул не ходи, — наставляла маркиза. — Скажешься в полку больным.

Услышав из-за портьеры эти слова, в горницу устремился Сербан, вырываясь из рук Антиоха:

— Вот и дело, оставайся тут, оставайся! Куриозно только нам знать, как она тебя ласкательно именовать станет — Лопик или Молпик, а может быть, Евочка?

Оба враз бросились к кушетке, схватили шпаги. Маркиза успела только вскрикнуть.

Двумя-тремя короткими выпадами темпераментный Холявин потеснил Сербана в угол, где возвышалась китайская фарфоровая ваза. Там Сербан обманным ударом заставил Евмолпа отскочить, но тот с удвоенной яростью налетел. Клинки мелькали как выстрелы.

— Ваза, ваза! — в волнении хрипел Цыцурин. — Ваза!

Как бы послушавшись его панического хрипа, великолепная ваза со всеми ее узкоглазыми мандаринами и разносчиками воды пошатнулась, поколебалась и рухнула на пол, расколовшись на множество кусков. По полу рассыпались, покатились, зазвенели золотые лиссабонские пиастры, стамбульские динары, венские талеры с лошадиным профилем императора.

— Боже! — воскликнула маркиза.