JК
БЕСЦЕРЕМОННЫЙ РОМАН :: Гиршгорн Вениамин
Страница: 78 из 185Я привязался к погребку Кунца и по ночам сочинял там «Кронаре», подгоняя фантазию глотками вина… Так в работе, под хохот и непристойные песни, я отдыхал от любовных страданий… Но раз под утро, когда из всех посетителей Кунца я один остался сидеть за столом, дописывая начатую главу, вдруг к табачному дыму примешался странный, тошнотворный запах серы… Скрипнула дверь, я поспешно обернулся и увидел, что в погребок вошел незнакомец… Он оглядел сверху весь погребок, напоминавший поле битвы, усеянное охладевшими телами, он оглядел сверху весь погребок так, как вот этот только что вошедший посетитель внимательно смотрит на нас… Видите, он стал медленно спускаться по неровным ступеням, тот сделал то же самое, и тогда распахнулся случайно плащ, и я заметил, что ноги его оканчиваются копытами… Он приближался все ближе и ближе, наконец заметил меня и, почтительно поклонившись, произнес:
– Простите, кто из вас господин советник Эрнест Теодор Гофман?
– Я…
– Вот вам срочное распоряжение господина министра юстиции. Вам надлежит утром присоединиться к составу личной канцелярии князя Ватерлоо… Не забудьте – утром в семь часов!.. До свиданья!..
* * *
Гофман осторожно вошел в спальню и наклонился над кроватью жены…
Долго смотрел на знакомое лицо, во сне ставшее таким же наивным и трогательным, как шестнадцать лет назад, когда утомленная ласками Михалина первый раз заснула рядом с ним.
Это было в Глогау… Да, в Глогау… Был июль, в комнате было жарко, и едва заметные капельки пота блестели на раскрасневшемся лице Михалины. Сейчас под вздрагивающими длинными ресницами тоже блестели капельки. И Гофман знает, она до сих пор не привыкла засыпать одна, без него, вот и сегодня долго ждала его, но утомилась и во сне вернулась к далеким дням Глогау.
Гофман смотрел на спящую жену, и вдруг фантастическим, бредовым превращением хорошо знакомое лицо стало другим, стало лицом Коры Гатт.
Кора Гатт!
Гофман вспоминает последнюю попытку, когда он приехал в Кенигсберг развести ее с мужем. И навсегда пропало из жизни лирическое имя.
– Кора… Кора!..
Гофман не владеет больше собой… Он должен, прощаясь, погладить ее холодный лоб, ее непокорные волосы… Скорей, скорей, пока она опять не исчезла… навсегда.
– Простите, кто из вас господин советник Эрнест Теодор Гофман?
– Я…
– Вот вам срочное распоряжение господина министра юстиции. Вам надлежит утром присоединиться к составу личной канцелярии князя Ватерлоо… Не забудьте – утром в семь часов!.. До свиданья!..
* * *
Гофман осторожно вошел в спальню и наклонился над кроватью жены…
Долго смотрел на знакомое лицо, во сне ставшее таким же наивным и трогательным, как шестнадцать лет назад, когда утомленная ласками Михалина первый раз заснула рядом с ним.
Это было в Глогау… Да, в Глогау… Был июль, в комнате было жарко, и едва заметные капельки пота блестели на раскрасневшемся лице Михалины. Сейчас под вздрагивающими длинными ресницами тоже блестели капельки. И Гофман знает, она до сих пор не привыкла засыпать одна, без него, вот и сегодня долго ждала его, но утомилась и во сне вернулась к далеким дням Глогау.
Гофман смотрел на спящую жену, и вдруг фантастическим, бредовым превращением хорошо знакомое лицо стало другим, стало лицом Коры Гатт.
Кора Гатт!
Гофман вспоминает последнюю попытку, когда он приехал в Кенигсберг развести ее с мужем. И навсегда пропало из жизни лирическое имя.
– Кора… Кора!..
Гофман не владеет больше собой… Он должен, прощаясь, погладить ее холодный лоб, ее непокорные волосы… Скорей, скорей, пока она опять не исчезла… навсегда.