Исповедь монаха   ::   Питерс Эллис

И черты дорогой Бертрады (что бы там ни думал об этом Сенред), за восемнадцать лет вовсе не изгладились из памяти Хэлвина, который так надеялся обрести покой после своего паломничества. Увы, нарыв никогда не заживет, если его не вскрыть и как следует не очистить — может быть даже огнем.

— И вы не должны опасаться, братья, как не опасаюсь этого я, — продолжал тем временем Сенред, — что Элисенду не будут холить и лелеять в ее новом доме. Еще два года назад юный Перронет просил у меня ее руки, но в ту пору сестра и слышать не хотела о замужестве. Он терпеливо ждал, когда она передумает, и дождался.

— А как относится к его сватовству госпожа Эмма? — спросил Кадфаэль.

— Мы обсуждали, что делать, втроем, и все вместе пришли к единому решению, поскольку не видим иного выхода. Знаешь, когда вчера вечером я увидел вас у своего порога, точнехонько накануне приезда жениха Элисенды, — я решил, что сам господь посылает мне знамение. Останься до завтра, брат — преподобный отец! — и соверши над ними обряд венчания.

Хэлвин медленно, с трудом разжал стиснутые руки и, будто терзаемый невыносимой болью, с усилием перевел дыхание. Его голос прозвучал еле слышно:

— Я остаюсь. И совершу обряд венчания.

— Хочу верить, что поступил правильно, согласившись, — сказал Хэлвин, когда они вернулись к себе в комнату. Однако Кадфаэль почувствовал, что Хэлвин говорит это скорее себе и не собирается делить с ним и тем более перекладывать на него тяжкий груз ответственности за свое решение.