Исповедь монаха   ::   Питерс Эллис

— Тогда почему было не сообщить заранее и мне тоже? Зачем дожидаться, когда дело будет сделано? Как я могу поверить в то, что твоими же собственными поступками опровергается? — Он стремительно развернулся к Перронету, его побелевшее лицо дрожало от сдерживаемого напряжения. — Сэр, я не держу на вас никакого зла. Я даже не знал, кто должен стать ее супругом. Но вы должны понять меня: трудно поверить, что все делается честно, когда это делают тайком.

— Ну, теперь уже нет никаких тайн, — отрезал Перронет. — Кто мешает тебе услышать все из собственных уст той дамы, о коей ты так печешься? Тогда ты наконец будешь доволен?

Росселин побледнел еще сильнее, чем прежде, и несколько мгновений боролся с собой, страшась лицом к лицу встретить окончательный отказ. Но выхода у него не было, и он согласился:

— Если она скажет мне, что это ее собственный выбор, тогда я не пророню больше ни слова. — Юноша, правда, не сказал, что тогда будет доволен.

Сенред повернул голову к жене, которая в продолжение всей этой сцены преданно стояла с ним бок о бок, не сводя в то же время беспокойного материнского взгляда с лица своего бедного, страдающего сына.

— Поди приведи Элисенду. Пусть скажет сама.

Едва Эмма вышла, в холле воцарилась гнетущая, напряженная тишина. Кадфаэль не мог понять, обратил ли кто-нибудь, кроме него самого, внимание на то престранное обстоятельство, что Элисенда до сих пор не сошла вниз узнать, чем вызван весь этот ночной переполох в доме.