Исповедь монаха   ::   Питерс Эллис

Поэтому друзья вновь двинулись по тропинке, огибавшей монастырские пруды (на ледяной поверхности которых брат Симон прорубил несколько лунок, чтобы под лед к рыбам поступал воздух), и по узкому дощатому мостику, подернутому коварным тонким ледком, перешли на другой берег мельничной протоки, что питала водой пруды. Здесь уже было рукой подать до странноприимного дома, и леса, обхватившие его южную стену и нависшие над дренажной канавой, полностью закрыли от них фигуры на крыше.

— Давным-давно, еще послушником, он одно время помогал мне возиться с моими травками, — сказал Кадфаэль, когда они прошли мимо заснеженных грядок и вышли на обширный монастырский двор. — Это я снова о Хэлвине. У меня самого тогда только закончился срок послушничества. Но я-то ушел в монастырь на пятом десятке, а ему едва восемнадцать стукнуло. В помощники ко мне его определили, потому как он грамоту разумел и латынь у него от зубов отскакивала, а я после трех-четырех лет учебы науку только-только стал постигать. Семья у него родовитая, и земля есть — со временем он унаследовал бы поместье, если б остался в миру. А так все отошло какому-то двоюродному брату. Мальчишкой его, как водится, отдали в графский дом, и там он служил письмоводителем — способности к наукам и счету у него были недюжинные. Я часто удивлялся про себя — что заставило его пойти по другой стезе? Но у нас об этом не принято спрашивать, таков неписанный закон. Это зов, который вдруг ощущаешь и противиться которому бессмысленно.

— Было бы проще и разумнее с самого начала определить юнца в скрипторий, коли он такой ученый, — заметил Хью тоном рачительного хозяина.