JК
Филумана :: Шатилов Валентин
Страница: 510 из 720А гордый Бокша объяснял каждому: – Это я первый был, на кого княжич глянул! Глазенками так и пронизал всего! Я и подумал сразу – вот это уж будет господин! Дай бог эдакого господина всякому простому человеку!…
Так и пролетел первый день жизни моего сына. Трудно. Да и я была еще слишком слаба после родов. Обнадеживало одно – уже завтра будет Киршаг, а уж там-то все эти заботы достанутся другим. Не зря же Киршагский кремль слывет родовым гнездом? Должны же там понимать, как обращаться с новорожденными?
А пришло завтра – и день опять понесся суматошно вперед, загруженный заботами.
И когда снаружи послышался какой-то шум, а карета дернулась, останавливаясь, то поначалу я и внимания на это не обратила. А когда обратила, было уже поздно.
Каретная дверь рывком распахнулась, я увидела выкаченные от ужаса глаза Бокши, услышала его крик: «Вороги, вороги!» – и наконец прислушалась к тому, что творилось снаружи.
А творилось страшное. Люди умирали один за другим – и мои дружинники, и киршагские. Смертоносный дождь стрел сыпался, казалось, со всех сторон. Он пробивал теплые овчинные и заячьи тулупы, проходя их насквозь, втыкался в теплую, тонкую человеческую кожу, а потом, не останавливаясь, раздирал мясо и внутренности. Болевой шок от чужих страданий – вот что мне грозило.
Поэтому первое, что я сделала, – это попыталась перестать думать о чужой боли. А потом приказала Бокше быстро влезать в карету, захлопнула за ним дверь и откинулась на подушки, с внимательной отстраненностью рассматривая мысли тех, кто остался снаружи.
Из невообразимой каши чувств и образов довольно быстро удалось выделить две группы: мысли нападающих и обороняющихся.
Так и пролетел первый день жизни моего сына. Трудно. Да и я была еще слишком слаба после родов. Обнадеживало одно – уже завтра будет Киршаг, а уж там-то все эти заботы достанутся другим. Не зря же Киршагский кремль слывет родовым гнездом? Должны же там понимать, как обращаться с новорожденными?
А пришло завтра – и день опять понесся суматошно вперед, загруженный заботами.
И когда снаружи послышался какой-то шум, а карета дернулась, останавливаясь, то поначалу я и внимания на это не обратила. А когда обратила, было уже поздно.
Каретная дверь рывком распахнулась, я увидела выкаченные от ужаса глаза Бокши, услышала его крик: «Вороги, вороги!» – и наконец прислушалась к тому, что творилось снаружи.
А творилось страшное. Люди умирали один за другим – и мои дружинники, и киршагские. Смертоносный дождь стрел сыпался, казалось, со всех сторон. Он пробивал теплые овчинные и заячьи тулупы, проходя их насквозь, втыкался в теплую, тонкую человеческую кожу, а потом, не останавливаясь, раздирал мясо и внутренности. Болевой шок от чужих страданий – вот что мне грозило.
Поэтому первое, что я сделала, – это попыталась перестать думать о чужой боли. А потом приказала Бокше быстро влезать в карету, захлопнула за ним дверь и откинулась на подушки, с внимательной отстраненностью рассматривая мысли тех, кто остался снаружи.
Из невообразимой каши чувств и образов довольно быстро удалось выделить две группы: мысли нападающих и обороняющихся.