Георгес или Одевятнадцативековивание   ::   Покровский Владимир

Он не воспрянул при звуке так любимого им испанского языка. Он отказался поддержать традиционную шутку. Он даже не заметил ее.

У всех теперь неприятности.

- Ну-с, что у нас новенького под прилавком? - я все еще пытался не обращать внимания на его растерянность, все еще удерживал легкомысленный тон, то есть рисковал, ибо он мог принять его за настырное панибратство, а это могло кончиться охлаждением отношений на многие месяцы. Это большая честь - иметь право на легкомысленный тон с Влад Янычем.

- Вот, пожалуйста, - он отстраненно указал на бездетективный прилавок, где, как всегда, реденько лежали Эптоны Синклеры, члены Союза писателей и тому подобная дребедень.

- Что, совсем ничего?

- Могу предложить томик Савинкова. "Конь блед". Две пятьсот. Древность первых лет перестройки.

- Значит, пусто, - с легкой досадой констатировал я.

- Так Бахтина и не приносили?

- Не приносили.

- Увы! - сказал я. - О, мне увы!

Я приготовился к отходной светской микробеседе, но тут лицо Влад Яныча исказила мелкая судорога. Глаза необычно вспыхнули, узенькая спина распрямилась. Он принял какое-то решение. Матросов, наконец, нашел свой дот, лидер оппозиции встал в оппозицию по отношению к оппозиции.

- Отчего же-с? - с напором произнес он. - отчего же так прямо-таки и увы-с, милостивый государь?

И осекся, и страдальчески поморщился, и тихо-тихо простонал сквозь зубы, как стонут при отвратительном воспоминании о вчерашнем.