JК
Магнолия :: Шатилов Валентин
Страница: 22 из 292Ситуация была запутанная, она ее сама плохо понимала (впрочем, она и не собиралась в нее вникать). Но поделиться информацией, которой она владела, – почему бы не поделиться? Даже если ценой своей жизни. Ну и что – если так нужно!
Но только не с этим, бывшим пареньком. Он ведь действительно уверен, что она его сейчас обманывает, уверен, что ее бессилие – ложь, скрывающая преступные помыслы. И поэтому он вовсе не относился к ней дружески. Он хотел ее разоблачить! И даже считал возможным ради этого разоблачения применить… – Она затруднялась для себя обозначить одним словом то, что он считал возможным применить, но в общем это было связано с частичным разрушением ее тела. Так какой же смысл ей стараться ради такого человека?
Он нависал над ней, источая запах подгнивающей кровавой раны, он повторял нарочито грубо:
– Ну, колись, быстро: вставала? Ну, вставала? Ну? Ах ты, стервь!
А она смотрела в его перекошенное праведным негодованием, некрасиво побагровевшее веснушчатое лицо и… – да просто смотрела, и больше ничего. Вдруг – она даже не успела ничего понять – лицо его страдальчески исказилось морщинами, и короткий стон выдавился из прокуренных легких. Ему стало больно – очень. – В его собственном организме были повреждения. Серьезные. И они напомнили о себе.
Чтобы не застонать снова, он напрягся, задержал дыхание, и когда возобновил свой угрожающий допрос, то говорил уже тихо, злым свистящим шепотом.
Но только не с этим, бывшим пареньком. Он ведь действительно уверен, что она его сейчас обманывает, уверен, что ее бессилие – ложь, скрывающая преступные помыслы. И поэтому он вовсе не относился к ней дружески. Он хотел ее разоблачить! И даже считал возможным ради этого разоблачения применить… – Она затруднялась для себя обозначить одним словом то, что он считал возможным применить, но в общем это было связано с частичным разрушением ее тела. Так какой же смысл ей стараться ради такого человека?
Он нависал над ней, источая запах подгнивающей кровавой раны, он повторял нарочито грубо:
– Ну, колись, быстро: вставала? Ну, вставала? Ну? Ах ты, стервь!
А она смотрела в его перекошенное праведным негодованием, некрасиво побагровевшее веснушчатое лицо и… – да просто смотрела, и больше ничего. Вдруг – она даже не успела ничего понять – лицо его страдальчески исказилось морщинами, и короткий стон выдавился из прокуренных легких. Ему стало больно – очень. – В его собственном организме были повреждения. Серьезные. И они напомнили о себе.
Чтобы не застонать снова, он напрягся, задержал дыхание, и когда возобновил свой угрожающий допрос, то говорил уже тихо, злым свистящим шепотом.