JК
Рукоять меча :: Раткевич Элеонора Генриховна
Страница: 54 из 452Больше всего мира! Да после такого до утра не уснешь от смеха: обрывки дурацкого текста так и крутятся в голове… всякая ложь и иллюзия ему ко благу будет, ишьты… а если кто ощущениям доверяет… ты больше всего, надо же!.. и даже малый обрезок твоего ногтя больше всего мира… интересно, как себя чувствовал этот придурок, когда написал такое, – тоже больше всего мира или как?
Кэссин усмехнулся в душе и попытался представить себя на месте придурка, который полагает, что он больше всего мира. Попытался представить себе, что он больше всего мира. Воображением он обладал пылким, и удалось ему это без труда. Он с легкостью вообразил себя большим, нежели все мироздание, – и это было последним, что ему удалось по своей воле. А через некоторое время и вовсе ничего не было.
Потом все же кое-что появилось: холод, боль и отзвук неистового вопля, дрожащий в пустоте. Холодной была вода, которой Кэссина облил Покойник, боль была обязана своим происхождением оплеухе, нанесенной Кастетом, а вопль, пронизавший Кэссина до глубины души, был его собственным.
Когда Кэссин, все еще дрожа и всхлипывая, очнулся, Гвоздь быстрыми энергичными движениями тер ему уши. За этой процедурой наблюдали перепуганные до полного безъязычия побегайцы. Испуганным не выглядел разве что Баржа. Он был слишком зол, чтобы испугаться. Его неповоротливые спросонья мозги с грехом пополам сумели сделать единственный вывод: кто-то посмел разбудить Баржу, и этот кто-то не был ни Гвоздем, ни Кастетом, ни Бантиком, ни даже Покойником.
Кэссин усмехнулся в душе и попытался представить себя на месте придурка, который полагает, что он больше всего мира. Попытался представить себе, что он больше всего мира. Воображением он обладал пылким, и удалось ему это без труда. Он с легкостью вообразил себя большим, нежели все мироздание, – и это было последним, что ему удалось по своей воле. А через некоторое время и вовсе ничего не было.
Потом все же кое-что появилось: холод, боль и отзвук неистового вопля, дрожащий в пустоте. Холодной была вода, которой Кэссина облил Покойник, боль была обязана своим происхождением оплеухе, нанесенной Кастетом, а вопль, пронизавший Кэссина до глубины души, был его собственным.
Когда Кэссин, все еще дрожа и всхлипывая, очнулся, Гвоздь быстрыми энергичными движениями тер ему уши. За этой процедурой наблюдали перепуганные до полного безъязычия побегайцы. Испуганным не выглядел разве что Баржа. Он был слишком зол, чтобы испугаться. Его неповоротливые спросонья мозги с грехом пополам сумели сделать единственный вывод: кто-то посмел разбудить Баржу, и этот кто-то не был ни Гвоздем, ни Кастетом, ни Бантиком, ни даже Покойником.