Ржавое зарево   ::   Чешко Федор

Несмотря даже на яростные угрозы волхва превратить ее в жабу или гадюку, Мысь таки успела ответить на Векшино: «Уж куда твоему против моего-то!» С единого взгляда на подлинную Горютину дочь догадавшись о причине драчливости Мечника и как бы не заподозрив, что у того было серьезное основание опасаться застать свою жену в обнимку с Жеженем, Мысь тем не менее (а вернее — тем более) закатилась оскорбительным хохотом:

— Твоему! Ой, умора! Выискала себе старика, еще и выхваляется! А Жежень-то небось на тебя не польстился! Ты-то по нему еще как сохла — мне ли не знать! Так чего ж…

Она вдруг прихлопнула обеими ладонями свой не в меру болтливый рот, однако наверняка не из-за того умолкла девчонка, что потерявший остатки терпения старец отвесил ей подзатыльник (похоже, чтобы принудить это рыжее создание к чему-нибудь, подзатыльника — во всяком случае одного — было бы слишком мало). Скорее всего, Мысь спохватилась, что наболтала лишнего. Жеженю ни к чему знать, как по нем сохла Векша (ведь это значит, что и она, Мысь, тоже по нему сохнет — ну как парень, дознавшись, станет перед нею нос задирать?!). Да и про «не польстился» тоже зря сказано — будто нарочно на сглаз. Если Жежень впрямь не польстился на первую Векшу, то, скорее всего, не польстится и на вторую… Мысь же еще не знала, как да отчего у них не сложилось тогда, годы тому. И кстати, Мечник об этом тоже мог лишь догадываться.

Из кузни в избу переволакивали Чарусина закупа Корочун и Мысь. Парень висел между ними и на удивление прытко переставлял ноги — беда только, что они (ноги) отказывались держать своего хозяина.

На полдороге Мечнику выпала возможность уразуметь, что Жеженева попытка убить его молотком да последовавший за нею вроде бы связный вопрос отнюдь не означали, что парню полегчало.

Упустить то мгновение, когда Жеженю полегчало по-настоящему, могли бы разве что лишь напрочь глухие.

Парень еще не мог более-менее прямо удержать голову, перекашивающуюся к левому плечу под тяжестью огромного, стремительно багровеющего кровоподтека. Зато Чарусин кормленник наконец обрел голос. Этим-то вновь обретенным сиплым натужным голосом он и принялся объяснять, от кого да как произошло на свет вятское лесное страшило, сиречь Кудеслав.