JК
Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу :: Смирнов Леонид Эллиевич
Страница: 56 из 574Половой ощерился, словно злоба смертельная накатила, и прошипел, глазками посверкивая:
– Не было этого, господин начальник! Бог мне судия!
– Половой! Мороженого хотим! – кричали разноцветные девушки-хохотушки все громче, но он не слышал.
– Отвернулся от тебя бог, давным-давно отвернулся, – другим, презрительным тоном произнес инспектор. – А если еще и я отвернусь, вряд ли долго на этом свете протянешь. – Не шутил господин Бобров, ни капельки не шутил и даже не пугал – так оно и будет на самом деле. – Колись-колись, чубатый, пока твой же собственный чуб тебе в глотку не забили.
Щепетенко побледнел, вернее, посерел. Стал он усыхать, словно внутрь себя проваливаться. Лицо превращалось в череп, обтянутый сухой, мертвой кожей, – как у смертников из фильтрационного лагеря.
– Половой! – последний, тщетный призыв.
Девушки устали звать и сами пошли к буфету. Круглолицая буфетчица метала громы-молнии. Щепетенко только сейчас ее услышал, повернулся, двинул было на спасительный зов.
– Не спеши, любезный, задержись-ка. – Инспектор ухватил его за рукав белой косоворотки с тонким красным пояском и попытался притянуть к себе. Не вышло – Щепетенко будто прирос к каменным плитам пола.
Понял я, что жив Щепетенко только божьим недосмотром и инспектор оплошку эту в любой миг может поправить. И вдруг я почуял запах смерти: острый, совершенно отчетливый – ни с чем не перепутаешь. Решил, не дав себе труда подумать, будто запах смерти исходит именно от него, от полового. Как я ошибся…
– Хорошо, я скажу.
– Не было этого, господин начальник! Бог мне судия!
– Половой! Мороженого хотим! – кричали разноцветные девушки-хохотушки все громче, но он не слышал.
– Отвернулся от тебя бог, давным-давно отвернулся, – другим, презрительным тоном произнес инспектор. – А если еще и я отвернусь, вряд ли долго на этом свете протянешь. – Не шутил господин Бобров, ни капельки не шутил и даже не пугал – так оно и будет на самом деле. – Колись-колись, чубатый, пока твой же собственный чуб тебе в глотку не забили.
Щепетенко побледнел, вернее, посерел. Стал он усыхать, словно внутрь себя проваливаться. Лицо превращалось в череп, обтянутый сухой, мертвой кожей, – как у смертников из фильтрационного лагеря.
– Половой! – последний, тщетный призыв.
Девушки устали звать и сами пошли к буфету. Круглолицая буфетчица метала громы-молнии. Щепетенко только сейчас ее услышал, повернулся, двинул было на спасительный зов.
– Не спеши, любезный, задержись-ка. – Инспектор ухватил его за рукав белой косоворотки с тонким красным пояском и попытался притянуть к себе. Не вышло – Щепетенко будто прирос к каменным плитам пола.
Понял я, что жив Щепетенко только божьим недосмотром и инспектор оплошку эту в любой миг может поправить. И вдруг я почуял запах смерти: острый, совершенно отчетливый – ни с чем не перепутаешь. Решил, не дав себе труда подумать, будто запах смерти исходит именно от него, от полового. Как я ошибся…
– Хорошо, я скажу.