Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу   ::   Смирнов Леонид Эллиевич

Было это, как сейчас помню, на Михея-мокреню, – затараторил третий солдат; понял, что никто не перебивает, и перестал частить. – Гостил он у крестной своей и загостился, домой пошел затемно. Дождь тады лил как из ведра – значить, к урожаю знатному. Выпили мужики по этому случаю хорошо, но не до смерти; бабы тоже пригубили, так что до утра песни пели. А Гаврила ничуть не перебрал: ретивых подливал окорачивал, стопки половинил – путь-то неблизкий. Когда из-за стола выбрался, почти и не качался, считай. Отговаривать его стала крестная, заночевать упрашивала. Но не уломала – упрямый у меня был кум. Солнышко ясное село за черную тучу, а ему хоть бы что, перекресток впереди бедовый, там народу страсть сколько побито да покалечено, а ему все ничего. Идет себе и под нос бубнит: «Не боюсь я ни встрешного, ни поперешного!» И накликал Гаврила лихо. Только на перекресток этот вступил, налетел на него вихрем встрешный и ударил всей силой своей окаянной. Полетел Гаврила вверх тормашками и о столб верстовой расшибся насмерть… А откуда я это знаю? Так ведь вся деревня потом кума со столба соскребала да в домовину еловую по кусочку складывала,

– Это еще что! – прорезался четвертый голос. – Я вам, братцы, про волкодлака расскажу…

– Чур! – вырвалось у первого рассказчика.

– От деда я эту историю слышал. Один мужик… – как ни в чем не бывало продолжал говоривший.

– Чур меня! – воскликнул второй голос. Страх в нем был великий.