Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу   ::   Смирнов Леонид Эллиевич

Не видели мы в воздухе аэропланов, не слышали грохота колес и паровозных гудков с чугунки, хотя несколько раз оказывались отнее неподалеку. А когда пересекали новую бетонную дорогу Каменск – Кедрин – Дутов – Шишковец, не встретили ни единого мотора. А ведь отряд растянулся, и кони шли с ленцой. И запах бензиновый в воздухе не висел. Видели мы лишь две подводы с мокрым сеном и понурыми возницами да бричку, пронесшуюся мимо, словно от чумы удираючи.

Господин Бобров хмурился день ото дня все больше, наливаясь сначала желчью, потом зеленой тоскою и, наконец, черной меланхолией. Одно время бросался на людей по делу и без дела (только попадись под руку!), а потом замкнулся, плюнул на все, ехал молча на своей каурой иноходихе, головой кивал в такт шагам.

Штабс-капитан Перышкин, много воевавший и награжденный офицерским «Георгием» и «Ермаком» четвертой степени, – тот делал вид, будто все идет как надо. До тех пор, пока старший бомбардир Сенька Ухин (завзятый острослов, весельчак, гармонист, любимец отряда) среди бела дня с петушиным криком не перерезал себе горло от уха я до уха.

А я, грешным делом, прозевал, как на парня порчу навели – в глухой деревушке да темной душной ночью. Враг где-то рядом ходит, жертву хладнокровно выбирает, словно бычка на бойне, а мы ушами хлопаем. Значит, ни один из нас от такой судьбины не застрахован. Ни один…

Говорить на эту больную тему мы не решались. Боялись, видно, что страшная правда соскочит с языка или навыдумываем со страху чего-нибудь еще хреновее да сами в свою придумку поверим.

Может, и к лучшему, что рация сдохла.