Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I   ::   Штерн Борис Гедальевич

Пожарники уже выдвинули лестницу и лезли на крышу.

Негр закричал:

Я памятник себе воздвиг среди Сахары -

Кастальский чистый ключ поэзии моей.

Ни юный эфиоп, ни караванщик старый

его не обойдут в жару январских дней.

Нет, весь я не умру! Но, вознесенный к тучам,

прольюсь, как свежий дождь. И, бедный бедуин,

я буду знаменит, пока под солнцем жгучим

жив будет негр – хотя б один.

Пожарники уже были на крыше.

Пускай ползет гюрза за ядом в тень анчара – а мне не страшен яд хандры и забытья.

О, Русская земля! Ты тоже как Сахара – нечерноземная, пустынная моя.

Твой сын, Сковорода! Твоих цветущих вишен вошел в меня озноб.

И, черный негритос, я был тобой любим,

когда бродил, нелишен, среди беленых изб, черемух и берез.

Негр продолжал декламировать, когда пожарники бережно снимали его с крыши, пораженный народ внимал и безмолвствовал:

И пушкинский мой дар – божественный гостинец! –

оценит, полюбив, разумный индивид:

Негроид, и русак, и щирый украинец,

и друг пустынь – семит.

И долго буду тем любезен я потомкам,

что, воспевая страсть, я улетал в астрал,

что сердце я вспорол стихом, как бритва, тонким

и с кровью века кровь свою смешал [92] .

В больнице негр кричал, что он «народный артист Камеруна», и порывался выброситься из окна, поэтому держали его на первом этаже, пока он не переселился в мир иной.