JК
Гнев Диониса :: Нагродская Евдокия
Страница: 136 из 250Все, все хорошо, лучше лучшего!
Он неохотно поднимается на помост, берет тирс и, собираясь лечь на кушетку, говорит:
— Только, пожалуйста, недолго, Тата: мне, право, неприятно изображать модель.
— Ну, только часочек, милый.
— Целый час! — тянет он, застывая в изумлении. Он стоит, облокотившись согнутым коленом на кушетку и слегка откинувшись назад.
В эту минуту входит Васенька, Молоток и гвозди валятся из его рук, и он орет не своим голосом: «Стойте!»
— Татьяна Александровна! — бросается он ко мне, — Долой! Долой старую фигуру! Пишите так, как он стоит! Да не меняйте вы позы, Бога ради! Руку! Руку только повыше!
Он летит на помост, потом бежит обратно, чуть не зацепившись своими длинными ногами за сукно. Смотрит с секунду и опять бросается ко мне:
— Вон, мамаша, вон прежнюю фигуру! Эту! Эту, вот как сейчас!
— Да вы с ума сошли, Васенька, ведь у меня подмалевка готова, — К черту подмалевку! Нельзя! Это преступление! — чуть не плача вопит он. — Мамаша, милая, пишите его, подлеца, как он встал! Ах, чертенок проклятый, как он хорош! И создаст же Бог такую красоту!
— Слушайте, Вербер! Выбирайте вы свои выражения, — говорит Старк, кривя губы.
— Да не двигайтесь, если у вас есть совесть! Мамаша, пишите скорей его, анафему!
— Наконец, это из рук вон глупо! — кричит Старк, готовый запустить тирсом в Васеньку.
— Вот он! Вот он гнев, Диониса! Мамаша, пишите его с головой! Не надо морды Джовани, все пишите! И лицо, и лицо!
— Васенька, а нос? — говорю я, сама зараженная его энтузиазмом.
Он неохотно поднимается на помост, берет тирс и, собираясь лечь на кушетку, говорит:
— Только, пожалуйста, недолго, Тата: мне, право, неприятно изображать модель.
— Ну, только часочек, милый.
— Целый час! — тянет он, застывая в изумлении. Он стоит, облокотившись согнутым коленом на кушетку и слегка откинувшись назад.
В эту минуту входит Васенька, Молоток и гвозди валятся из его рук, и он орет не своим голосом: «Стойте!»
— Татьяна Александровна! — бросается он ко мне, — Долой! Долой старую фигуру! Пишите так, как он стоит! Да не меняйте вы позы, Бога ради! Руку! Руку только повыше!
Он летит на помост, потом бежит обратно, чуть не зацепившись своими длинными ногами за сукно. Смотрит с секунду и опять бросается ко мне:
— Вон, мамаша, вон прежнюю фигуру! Эту! Эту, вот как сейчас!
— Да вы с ума сошли, Васенька, ведь у меня подмалевка готова, — К черту подмалевку! Нельзя! Это преступление! — чуть не плача вопит он. — Мамаша, милая, пишите его, подлеца, как он встал! Ах, чертенок проклятый, как он хорош! И создаст же Бог такую красоту!
— Слушайте, Вербер! Выбирайте вы свои выражения, — говорит Старк, кривя губы.
— Да не двигайтесь, если у вас есть совесть! Мамаша, пишите скорей его, анафему!
— Наконец, это из рук вон глупо! — кричит Старк, готовый запустить тирсом в Васеньку.
— Вот он! Вот он гнев, Диониса! Мамаша, пишите его с головой! Не надо морды Джовани, все пишите! И лицо, и лицо!
— Васенька, а нос? — говорю я, сама зараженная его энтузиазмом.