Подпасок с огурцом   ::   Лаврова Ольга

Пока они договариваются, вошла Муза и следом Альберт, который помогает ей сервировать чай; между супругами переми­рие, Альберт тронул Музу стихами.

Едва сели за стол – снова звонок в дверь. Альберт впускает Кима Фалеева. Тот хмуро здоровается.

Муза без церемоний приглашает к столу. Чувствуется, что парень тут свой.

– Найду на кухне кружку попроще, – говорит он, – разобьешь еще что-нибудь с княжеским гербом, не расплатишься.

Пока его нет, Муза объясняет Вешнякову:

– Ким Фалеев. Исключительно талантливый парень.

Она разливает чай. Возвращается Ким с керамической круж­кой и замечает портрет.

– Это чья ж такая?

– Смотри сам, – отзывается Боборыкин.

– Не знаю. Во всяком случае, ей годков двести… – Он стоит перед картиной, опустив руку с кружкой, и разговаривает то ли с ней, то ли с самим собой. – Ты вот глядишь на меня, а он умер. «Художник живет в своих творениях». Да, живет, если есть имя. Иначе – конец. Тебя он увековечил, а сам остался эн/ха, и хоть тресни! А мечтал, конечно, прославиться… Имя! Имя – это все.

Протягивая Музе кружку, Ким сообщает:

– Говорят, Рязанцев отдал концы.

– Да ну?! – вскидывается Альберт почти обрадованно.

– Говорят, сердце. Десять минут – и амба. Ожидается распро­дажа.

– От это будет базар так базар! Успевай хватать! – предвкуша­ет Альберт.

– О Рязанцеве я слышал. Модный женский врач, кажется? – подает голос Вешняков.

– Он самый.