Повесть об уголовном розыске (Рожденная революцией)   ::   Нагорный Алексей Петрович

— А что, — Коля улыбнулся. — Свернем с дороги на тропинку. Тихую такую. Дом купим, курей разведем. Свежие яйца по утрам — полезнейшая штука! Только Генка. Он нас не поймет. Но ведь своя рубашка — ближе к телу.

— Не юродствуй, — обиделась Маша. — Надолго ли нас хватит? Ты об этом подумай.

— На сколько хватит, — отрезал Коля. — Я в партию вступил не для того, чтобы чины и должности получать. Я верю в наше дело, несмотря ни на что. Знаешь, как Багрицкий написал? «Осыпался, отболев, скарлатинозною шелухой мир, окружавший нас…»

— Он и другое написал, — сказала Маша. — «Мы ржавые листья на ржавых дубах». Не помнишь?

Коля обнял ее:

— Я все помню, Маша. Ты прости за пафос, не на митинге мы. Но ведь «нас водила молодость в сабельный поход»? Водила, друг ты мой, а это забыть нельзя!

— Нельзя, — послушно повторила она. — Но иногда становится так трудно и так больно за все. И за всех.

— Будем жить, Маша, — сказал он тихо. — А уж если мы живем — значит, не сдаемся!

В кабинете его уже ждала сияющая Маруська.

— Седой и Соловьев, представляешь, — она торжествующе посмотрела на Колю, — сидели в одном лагере! Ларчик-то просто открывался! Я приказала доставить Соловьева к нам.

— Пусть ведут.

Маруська позвонила в конвой, потом сказала:

— Послушай, может, возьмем Травкина к нам? У него, по-моему, талант.

— По-моему, тоже. Заготовь представление в кадры, я подпишу.

Привели Соловьева. Он мрачно сел на стул и уставился в стену.