Похищение Данаи   ::   Соловьев Владимир Рудольфович

По утрам мы рассказываем друг другу свои девичьи сны, которые у нас живее и красочнее, чем у тех, кто с утра до вечера занят кипучей деятельностью, и за дневной суетой ничего не остается на полноценную ночную жизнь.

- Застаю их на месте преступления. Оба без ничего. О" прикрывает срам руками, а она натягивает трусики, которые я же ей и подарил, с бабочками среди цветов. Бегу за ней в ванную, но она так легко убеждает меня в своей невинности:

"Мы столько лет с тобой вместе, все на глазах друг у друга, как ты мог подумать, даже во сне?.."

- А я лечу в самолете по Нью-Йорку, в каких-нибудь всего десяти метрах над землей, между домами, в узких улицах где-то в районе церкви Святой Троицы, и дикий страх на поворотах, и аплодисменты пассажиров, когда пилоту удается свернуть с одной улицы на другую, не задев дома. Садимся на крошечном островке у статуи Свободы - схожу с трапа и бухаюсь на колени, целуя землю, которую никогда больше не увижу. Сам виноват: путь с того света назад заказан, а я попытался. Мои сны так прозрачны, я сам себе Иосиф.

- Она признается наконец, я даже успеваю спросить с кем, но проклятие! - на этом просыпаюсь. Как меня мучают ее тайны! Она вся - тайна. И не впускает в себя, имея на то полное право, но жить столько лет при недомолвках и умолчаниях - как-то даже не по себе. А она мне - что дурью маюсь от безделья и безлюдья. А я - что наконец остался наедине с самим собой. "Тоже мне Марк Аврелий!" - Это она мне, насмешливо. Третирует как поэта, как мужчину, как личность. "Тебя слишком много...", "Как надоел!", "Шел бы куда-нибудь хоть бы роман с кем закрутил", "Ну как можно так навязываться?", "Живешь по указке своего члена..." - и так каждый день.