Диалоги (июль 2003 г.)   ::   Гордон Александр

Не было неожиданностей для меня, когда прозвучали звуки Маяковского. Но была очень большая неожиданность, когда вдруг заговорил Есенин. Когда была сделана запись Есенина?

Л.Ш. 11 января 20-го года. Холодной, голодной зимой. Жил он тогда у Мариенгофа, довольно долго, в Богословском переулке. И профессор Бернштейн приехал из Петербурга, чтобы записать, в частности, и Есенина. Он тогда записал Есенина и, кажется, Клюева или Клычкова. И был очень доволен этой записью, потому что это очень интересное чтение и неожиданное. Не знаю, для Бернштейна, для современников, это, может быть, не было неожиданно, они слышали его. А для нас это было неожиданно – опять же из-за чтецов, которых вы так не любите, я тоже не очень. Но я очень ценю некоторых, допустим, Журавлёва или Закушняка, это было что-то замечательное. Они читали Есенина, и мы с вами услышали Есенина таким нежным, красивым, певучим. Но это ещё и была просто установка государственная, потому что Есенин для нас был только пейзаж.

А.Г. Никакого хулиганства, никакой ярости.

Л.Ш. Да, да. Никакого хулиганства, ничего кабацкого, ничего этого не было. Поэтому когда вдруг мы услышали эти вещи, это было, конечно, неожиданно. Это было просто гораздо интереснее. И потом – это была правда, вот ведь что. И правда очень трагичная, очень страшная. Есть запись «Сорокоуста», где он кричит о гибнущей деревне, и запись «Исповеди хулигана», где он тоже прямо всего себя… Это очень сильные вещи. И вот какая интересная вещь.