Добро в учении графа Толстого и Ницше   ::   Шестов Лев

Одни наслаждаются "отравленной совестью" или "разбойником Чуркиным" и в таких пьесах находят удовлетворение, меж тем как другие идут к Данте, Гете, Шекспиру, к греческим трагикам, ища у них ответа на мучительные вопросы. Гр. Толстой говорит, что искусство "высших классов отделилось от искусства всего народа, и стало два искусства: искусство народное и искусство господское". Нет - это разделение по чисто внешним, неважным признакам. В пределах господского искусства есть многое, что было бы под стать любому мужику, если бы не чуждая обстановка и язык. А "Макбет", "Лир", "Прометей" кажутся скучными многим господам, которые посещают представления "классических" пьес только ввиду существующего представления, что они имеют воспитательное значение или что-то в этом роде. На самом деле тот, кому "отравленная совесть" нравится и скучен Шекспир, наиболее благоразумно поступил бы, если бы следовал внушениям своего вкуса. Его время еще не пришло. Пусть пока радуется на то, что ему нравится, что ему нужно. Сам гр. Толстой в "Смерти Ивана Ильича", произведении, так загадочно прорвавшемся сквозь законченную якобы гармонию его "религиозных настроений", рассказал нам, что в самое последнее время, тогда, когда план спасения человечества посредством труда и "правил" был им вполне выработан, сомнения бушевали в его душе не меньше, чем у Гейне или Ницше, и что "наши" вопросы были тогда и его вопросами. Вот как он рассказывает о последних минутах Ивана Ильича: "Он понял, что он пропал, что возврата нет, что пришел конец, совсем конец"...