JК
Эоловы арфы :: Бушин Владимир
Страница: 85 из 765Это же поразительная нелепость!
Дункель выпрямился и вылез из-за спины красивой соседки, решив, что наконец-то - и так неожиданно! - подсудимого поймали в ловушку.
- Я искренне сожалею, - оратор чуть заметно подался в сторону присяжных, - что, перед тем как идти на сегодняшнее судебное разбирательство, не все господа заседатели полистали кодекс Наполеона. Кодекс Наполеона, конечно, является кодексом деспотической власти. По, хотя это и будет, возможно, оспаривать господин Дункель (бывший акционер сделал было движение, чтобы встать, уйти, но тотчас сообразил, что едва ли сможет пробиться через переполненный да еще смеющийся над ним зал), деспотизм деспотизму рознь. Прусский деспотизм противопоставляет мне чиновника как некое высшее, священное существо. - Маркс иронически воздел над головой руки. - Свойство чиновника срастается с ним, как благодать священства с католическим священником. Прусский чиновник всегда является для прусского мирянина, то есть нечиновника, священнослужителем. Оскорбление такого священнослужителя, даже и не при исполнении им своих обязанностей, даже отсутствующего, вернувшегося к частной жизни, остается все же осквернением религии, кощунством. Чем выше чиновник, тем более тяжко осквернение религии. Поэтому величайшим оскорблением государственного священнослужителя есть оскорбление короля, оскорбление величества.
- А вам такой взгляд, конечно, очень не нравится! - снова не стерпел бывший акционер.
- Ах, Дункель, Дункель, - покачал головой Маркс, - вы действительно темный*.
Дункель выпрямился и вылез из-за спины красивой соседки, решив, что наконец-то - и так неожиданно! - подсудимого поймали в ловушку.
- Я искренне сожалею, - оратор чуть заметно подался в сторону присяжных, - что, перед тем как идти на сегодняшнее судебное разбирательство, не все господа заседатели полистали кодекс Наполеона. Кодекс Наполеона, конечно, является кодексом деспотической власти. По, хотя это и будет, возможно, оспаривать господин Дункель (бывший акционер сделал было движение, чтобы встать, уйти, но тотчас сообразил, что едва ли сможет пробиться через переполненный да еще смеющийся над ним зал), деспотизм деспотизму рознь. Прусский деспотизм противопоставляет мне чиновника как некое высшее, священное существо. - Маркс иронически воздел над головой руки. - Свойство чиновника срастается с ним, как благодать священства с католическим священником. Прусский чиновник всегда является для прусского мирянина, то есть нечиновника, священнослужителем. Оскорбление такого священнослужителя, даже и не при исполнении им своих обязанностей, даже отсутствующего, вернувшегося к частной жизни, остается все же осквернением религии, кощунством. Чем выше чиновник, тем более тяжко осквернение религии. Поэтому величайшим оскорблением государственного священнослужителя есть оскорбление короля, оскорбление величества.
- А вам такой взгляд, конечно, очень не нравится! - снова не стерпел бывший акционер.
- Ах, Дункель, Дункель, - покачал головой Маркс, - вы действительно темный*.