Огнем и мечом   ::   Сенкевич Генрик

Горе вам, братья! Горе мне!

Последние слова сказал он, почти стеная, и такое безмерное отчаяние написано было на его лице, что гости не знали, как себя повести. Тем временем Елена усадила слепого на стул, а сама, выскользнув в сени, тут же возвратилась с лютней.

Тихие звуки пронеслись по комнате, и, вторя им, княжна запела духовную песню:

Ночью и днем я взываю в надёже!

Снижди к слезам и моленьям усердным,

Грешному стань мне отцом милосердным,

Смилуйся, боже!

Слепец откинул голову назад, вслушиваясь в слова, действовавшие на него, казалось, как целительный бальзам, ибо с измученного его лица постепенно исчезало выражение боли и страха; потом голова несчастного упала на грудь, и он остался сидеть, словно бы в полусне или полуоцепенении.

- Если песню допеть, он и вовсе успокоится, - тихо сказала княгиня. Видите ли, судари, безумие его состоит в том, что он ждет апостолов; и, кто бы к нам ни приехал, он тотчас же выходит спрашивать, не апостолы ли...

Елена между тем продолжала:

Выведи, господи, дух удрученный,

Он заплутал в бездорожной пустыне;

Он одинок, как в безбрежной пучине

Челн обреченный.

Нежный голос ее звучал все сильнее, и - с лютней в руках, с очами, вознесенными горе, - она была так пленительна, что наместник глаз с нее не сводил. Он загляделся на нее, утонул в ней и позабыл обо всем на свете.

Восхищение наместника было прервано старой княгиней:

- Довольно! Теперь он нескоро проснется. А пока что прошу ваших милостей повечерять.