Паруса в океане   ::   Петров Эдуард

Ахтой протер заспанные глаза и воскликнул:

- Друзья мои! Нам несказанно повезло: это сам Эшмун Карфагенский, Новый Эшмун! Возрадуемся же, несмотря на непогоду.

И он рысцой засеменил навстречу шествию. Малыш заплакал, Ларит унесла его в дом.

Новый Эшмун, приглашенный на освящение нового алтаря в храме бога врачевания (колония финикиян имела свои храмы в Египте), шествовал в окружении пышной свиты из служителей всевозможных культов, по-хозяйски рассматривая людей, постройки. Ветер трепал его одежды, обтягивая материей тугое брюшко, короткие ноги. Ахтой суетился в толпе больных, богомольцев и музыкантов и всматривался счастливыми глазами в каждую складку властного оплывшего лица.

- Имхотеп! - шептал он. - Вылитый Имхотеп! Правда, настоящий Имхотеп исцелял словом, а этот, наоборот, убивает словом. Но все же бог!

Астарт, не разделявший всеобщего ликования, привлек внимание Нового Эшмуна. Он раздвинул пухлыми руками многочисленную свиту и подошел к молодому финикийцу.

- В твоих глазах - сомнение, - сказал живой бог.

- Но ведь на все воля неба?

- Сомнение опасно. Оно ведет в пропасть.

- На дне всякой пропасти - жизнь, - ответил смертный.

Живой бог, нахмурившись, медленно поднял ладонь с растопыренными пальцами, унизанными перстнями, и, гипнотизируя взглядом, произнес жуткое заклинание. Затем притронулся пальцем к запястью финикийца.

Астарт вскрикнул от сильной боли и отпрыгнул и застыл, пораженный, испуганный, раздавленный. "Вот он, голос неба..." На запястье всплыл волдырь, как от ожога.