Потоп (Книга II, Трилогия - 2)   ::   Сенкевич Генрик

Когда все расселись и никто не занял этого места, мечник сказал:

- Сдается, преподобный отче, у тебя, по старому обычаю, и для нежданных гостей припасено место?

- Не для нежданных оно гостей, - ответил ксендз Августин, - а в память о рыцаре, которого мы все как сына любили и душа которого с радостью взирает теперь на нас, потому вспоминаем мы его с благодарностью.

- Боже, боже, - воскликнул серадзский мечник, - лучше ему теперь, нежели нам! Да, мы по справедливости должны быть ему благодарны!

У ксендза Кордецкого слезы стояли на глазах, а Чарнецкий сказал:

- Не о таких героях и то пишут в хрониках. Коли, даст бог, останусь жив и кто-нибудь потом спросит меня, кто среди вас был воин, равный старинным богатырям, я скажу: Бабинич!

- Не Бабиничем его звали, - сказал ксендз Кордецкий.

- Как не Бабиничем?

- Давно уж я знал настоящее его имя, но под тайной исповеди открыл он мне его. И только уходя во вражеский стан, чтобы взорвать кулеврину, сказал мне: "Коль погибну я, пусть узнают все мое имя, дабы доброю славой было оно покрыто и забыты были старые мои грехи". Ушел он, погиб, и теперь я могу сказать вам: это был Кмициц!

- Тот самый знаменитый литовский Кмициц?! - схватился за голову Чарнецкий.

- Да! Так по милости господней меняются людские сердца!

- О, боже! Теперь я понимаю, что он мог решиться на такое дело, понимаю, откуда бралась у него эта удаль, эта отвага, которой он превзошел всех нас! Кмициц, Кмициц! Тот самый страшный Кмициц, о котором слух идет по всей Литве!

- Отныне не слух, но слава пройдет о нем не только по всей Литве, но и по всей Речи Посполитой.