Семнадцатый самозванец   ::   Балязин Вольдемар

- Ах, ты, пащенок! Ах, сопливец! Это как ты со старейшим себя разговариваешь! Да я и с него и с тебя но три шкуры спущу, ежели кто из вас у меня появится!

И Евдоким, встав, грозно на Тимощу двинулся, но тот, схватив стоявшую рядом железную кочергу, отступил на шаг и ощерившись злобно - ни дать - ни взять разноглазый волчонок - прерывающимся от страха и окончательной решимости голосом сказал:

- Не подходи, зашибу!

Лукерья охнула и бросилась меж драчунами.

Евдоким вдруг отступил к лавке и громко захохотал:

- Ты погляди, мать, каков Васька Буслаев из сопливца возрос! - И затем, обращаясь к Тимоше, проговорил: - Я тебя, Тимофей, вместе с кочергой три раза узлом завяжу, да не в том дело. Ты мне - никто. А явится сюда мой сын, быть ему биту. А не явится - пусть идет на свой хлеб. То слово мое последнее. А ты, Тимофей, за Игрунка, что из-за твоего недогляда подох, готовь владыке деньги. И то не мое слово, то слово Геронтия, а не дашь денег - быть тебе у владыки в кабале. И над этим поразмысли, храбрый вьюнош. Деньги добывать - не за кочергу хвататься.

* * *

Костя, узнав о разговоре с отцом, твердо решил домой не возвращаться. Подумав, что делать дальше, он пошел к своему дяде - брату матери - Ивану Бычкову, что жил в Обуховской слободе и слыл среди вологодских плотников первым умельцем.

Неделю назад Иван кончил работу - долгую и, как ему поначалу казалось, денежную: по заказу владыки он сладил деревянные часы - куранты, в которых железкой была лишь одна аглицкая пружина, и те часы поставил на колокольне Софийского собора. Затем Иван срубил к часам указное колесо с цифирью и все это уставил в шатер.