Семнадцатый самозванец   ::   Балязин Вольдемар

И Тимоша, закрыв глаза, беззвучно, одними губами стад шептать: "И помрачатся смотрящие в окно, ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы - доколе не порвалась серебряная цепочка и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодезем..."

Сани остановились. И Тимоша открыл глаза и, поглядев вперед, увидел высокий деревянный помост. Но прежде чем сойти с саней и подняться по ступеням, сухими и ласковыми, и испрашивающими прощения глазами взглянул на друга своего Костю и, не чувствуя боли, пошел обожженными ступнями наверх, к черной плахе с воткнутым в неё топором.

Эпилог Зимой 1661 года в Кремле, в толпе, стоявшей у патриаршего собора, появился статный мужик с курчавящейся бородкой. Из открытых дверей доносилось благолепное, ангелоподобное пение и грозный левиафанов рык протодиакона: "Подьячему Новой Четверти - Тимошке Анкудинову - анафема!" Наклонившись к седовласому, ясоглазому - по всему видать книжному человеку - спросил мужик тихо:

- Кто таков - Анкудинов?

- Великий еретик!

А мужик спросил снова:

- И все же, за что его так-то - анафеме?

Старец удивился:

- Нешто не знаешь, сколь уже лет анафемствуют Тимошку - злого еретика, продавшего и церковь, и государя, и именовавшего себя - облыжно князем Шуйским.

Мужик, тряхнув кудрями, спросил снова:

- Ты, дедушко, не гневись - издалека я, с Соловков иду, а сам - с Дону, и всего того, о чем ты баишь - не ведаю.

- А пошто это тебе, парень?

Мужик весело блеснул ровными, крепкими зубами.

- Любопытен я, дедушко, до всего, что вижу.

- А как звать-то тебя, любопытный?

- Стенькой, - ответил мужик.