Журавли   ::   Сенкевич Генрик

А утром, выйдя, как обычно, на побережье, почувствовал, что и этот океан,и небо, и степи, и прибрежные скалы с греющимися на солнце тюленями - все это совершенно чужое, не имеет ко мне никакого отношения, так же как я к ним. Вчера еще я радовался окружающему и думал, что мой пульс бьется согласно с пульсом необъятной природы, а теперь задавал себе вопрос: какое мне дело до всего этого и почему я не возвращаюсь? Ощущение покоя, радости жизни исчезло без следа. Время, так тихо и безмятежно отмеряемое морскими приливами и отливами, стало казаться томительным, невыносимым. Из головы не выходили мысли о родине, о том, что там произошло, что изменилось за это время. Америка, путешествие уже перестали занимать меня; вместо этого и мозгу моем толпою закружились образы, вызванные воспоминанием. Я не мог от них оторваться, хотя они не радовали меня. Наоборот! В них было много печали, даже обиды, невольно возникавшей при сравнении сонной и безрадостной жизни нашей деревни с кипучей жизнью в Америке. Но чем безотраднее и неподвижнее казалась мне наша жизнь, тем больше я болел за нее душой, тем она становилась мне дороже, тем больше я тосковал о ней. День ото дня виденья все ясней и ясней вставали перед моими глазами, и в конце концов воображение стало развивать их, приводить в порядок, складывать в единое художественное целое. Я стал создавать свой мир.

Через неделю, ночью, когда норвежцы ушли в море, а я сидел в своей каморке, из-под пера моего вышли слова: "В деревне Баранья Голова, в канцелярии волостного войта, царила полнейшая тишина...