Одиссея (пер. В. В. Вересаева)   ::   Гомер

Но вырвавши меч медноострый из ножен,

Ринулся я на Цирцею, как будто убить собираясь.

Вскрикнула громко она, подбежав, обняла мне колени,

Жалобным голосом мне начала говорить и спросила:

— Кто ты, откуда? Каких ты родителей? Где родился ты?

Я в изумленьи: совсем на тебя не подействовал яд мой!

Не было мужа досель, кто пред зельем таким устоял бы

В первый же раз, как питье за ограду зубную проникнет.

Неодолимый какой-то в груди твоей дух, как я вижу.

Не Одиссей ли уж ты, на выдумки хитрый, который,

Как говорил мне не раз златожезленный Аргоубийца,

Явится в черном сюда корабле, возвращаясь из Трои?

Ну, так вложи же в ножны медноострый свой меч, а потом мы

Ляжем ко мне на постель, чтоб, сопрягшись любовью и ложем,

Мы меж собою могли разговаривать с полным доверьем. —

Так мне сказала. Но я, возражая богине, ответил:

— Как же ты хочешь, Цирцея, чтоб ласковым стал я с тобою,

Если товарищей ты у себя здесь в свиней превратила,

А самого меня держишь, замысливши зло, и велишь мне

В спальню с тобою идти и на ложе с тобою подняться,

Чтобы, раздетый, я стал беззащитным и силы лишился?

Нет, ни за что не взойду я на ложе твое, о богиня,

Если ты мне не решишься поклясться великою клятвой,

Что никакого другого несчастья мне не замыслишь. —

Так я сказал. И тотчас же она поклялась, как просил я.