Одиссея (пер. В. В. Вересаева)   ::   Гомер

Но к еде нетянуло.

Думал совсем о другом я и духом чувствовал злое.

Как увидала Цирцея, что молча сижу я и к пище

Рук протянуть не хочу, охваченный горем жестоким,

Близко ко мне подошла и крылатое молвила слово:

— Что, Одиссей, за столом сидишь ты, подобно немому,

Дух разъедая себе, ни питья не касаясь, ни пищи?

Или коварства какого еще от меня ожидаешь?

Страхи отбрось. Ведь тебе поклялася я клятвою крепкой. —

Так мне сказала. Но я, отвечая богине, промолвил:

— Есть ли, Цирцея, меж честных людей хоть один, кто спокойно

Сесть за еду и питье разрешить себе сможет, покуда

Освобожденных друзей не увидит своими глазами?

Если ж вполне непритворно ты хочешь, чтоб ел я и пил бы,

Освободи их, чтоб милых товарищей мог я увидеть. —

Так говорил я. Цирцея пошла чрез палаты и вышла,

Жезл держа свой в руке, и, свиную открывши закуту,

Выгнала вон подобья свиней девятигодовалых.

Вышедши, стали они одна близ другой, а Цирцея,

Всех обходя по порядку, их мазала зелием новым.

Тотчас осыпалась с тел их щетина, которою густо

Были покрыты они от ужасного зелья Цирцеи.

Все они сделались снова мужами — моложе, чем прежде,

Стали значительно выше и ростом и видом прекрасней.

Сразу узнавши меня, пожимать они руки мне стали.

Всеми сладостный плач овладел. Загудели покои

Дома высокого. Жалость саму охватила богиню.