JК
Кио ку мицу! Совершенно секретно - при опасности сжечь! :: Корольков Юрий Михайлович
Страница: 226 из 967А эти? Они истребляют своих, которые хотят защитить Китай от японцев… Я вижу как на ладони, что принесет с собой наша колонизация. Наша! Я ведь тоже японец. Временами я начинаю себя ненавидеть… Я вижу союз китайских предателей с японскими оккупантами.
Одзаки снова зашагал по комнате.
— Но при чем же здесь ты? — пытался его успокоить Зорге.
— При том, что мне стыдно за свое бессилие… Вот все, что мог я сделать для этих людей, которых нет уже в живых… Я перевел декларацию Лиги левых писателей по поводу расстрела двадцати четырех… Вот она.
Ходзуми достал из нагрудного кармана вчетверо сложенный листок, испещренный иероглифами. Он читал, сразу переводя на немецкий, потому что Агнесс и Зорге не знали японского языка.
«Расстреляли их на рассвете. Сначала обреченных заставили копать могилу, потом солдатам приказали закопать их живыми. Пятерых закопали. Но такая расправа даже солдатам показалась жестокой. Остальных застрелили и бросили в ту же яму, где зарыли живых…
Когда перед казнью солдаты пришли за ними, они все — мужчины и женщины — запели «Интернационал». Потом это пение было слышно у тюремной стены, где их казнили. Прерывалось оно только выстрелами и начиналось снова. Под конец пели пять или шесть человек… Снова выстрелы, теперь пел только один человек. Голос был слабый, хриплый, отрывистый. Раздался еще один выстрел, и голос умолк…»
Одзаки бессильно опустил листок.
— Это ужасно! — воскликнул он.
Одзаки снова зашагал по комнате.
— Но при чем же здесь ты? — пытался его успокоить Зорге.
— При том, что мне стыдно за свое бессилие… Вот все, что мог я сделать для этих людей, которых нет уже в живых… Я перевел декларацию Лиги левых писателей по поводу расстрела двадцати четырех… Вот она.
Ходзуми достал из нагрудного кармана вчетверо сложенный листок, испещренный иероглифами. Он читал, сразу переводя на немецкий, потому что Агнесс и Зорге не знали японского языка.
«Расстреляли их на рассвете. Сначала обреченных заставили копать могилу, потом солдатам приказали закопать их живыми. Пятерых закопали. Но такая расправа даже солдатам показалась жестокой. Остальных застрелили и бросили в ту же яму, где зарыли живых…
Когда перед казнью солдаты пришли за ними, они все — мужчины и женщины — запели «Интернационал». Потом это пение было слышно у тюремной стены, где их казнили. Прерывалось оно только выстрелами и начиналось снова. Под конец пели пять или шесть человек… Снова выстрелы, теперь пел только один человек. Голос был слабый, хриплый, отрывистый. Раздался еще один выстрел, и голос умолк…»
Одзаки бессильно опустил листок.
— Это ужасно! — воскликнул он.